Стояло раннее июньское утро (наручные часы показывали десять минут восьмого), день еще только набирал силу, и солнце продолжало подниматься, медленно согревая просторный участок застроек и длинную полосу южнокалифорнийской земли.

Он снова был здесь со своим приятелем; оба распластались на жесткой траве на краю скалы, скрытые высоким кустарником от жителей близлежащих домов и от любого, кто мог забрести на эту тупиковую улицу, Стоун Каньон-Роуд, находящуюся на вершине холма престижного района Бель-Эйр.

Оба смотрели в бинокли и ожидали.

Приподняв окуляры поверх объекта наблюдения, он мог ясно увидеть миниатюрные фигурки ранних любителей природы, разгуливающих вдоль искусственного озера. Чуть опустив окуляры, можно было проследить ленту Стоун Каньон-Роуд до того места, где она начинала, петляя, подниматься на Бель-Эйр. Вот его бинокль переместился, и показалась узкая и крутая боковая улочка (называемая Левико-Уэй), которая, как он знал, ведет к тупику с охраняемым входом в ее известное по фотографиям поместье.

И снова его бинокль шарил по территории поместья, фокусируясь то на уединенной асфальтовой дороге далеко внизу, то на подъездном пути, бегущем от ворот мимо раскидистых деревьев и фруктового сада к внушительному особняку, построенному на пологом пригорке. Это зрелище всегда впечатляло его. В другие времена и в иных землях в подобной роскоши жили лишь короли и королевы. В наше время и в этом месте грандиозные дома и современные дворцы предназначались для очень богатых и очень знаменитых. Он не был уверен насчет богатых, но точно знал, что в Бель-Эйр не было более знаменитой женщины, чем известная всему миру хозяйка этого поместья.

Все началось примерно между десятью тридцатью и одиннадцатью пятнадцатью вечером 5 мая, в понедельник. Никто из четверых теперь не забудет этого. Тем более Кайл Шивли.

Вечер выдался для Шивли паршивым. К десяти сорока пяти он был сердит, как не был еще ни разу, с тех пор как приехал в Калифорнию из Техаса. Прождав напрасно в ресторане некую сопливую богачку-девчонку, он понял наконец, что она его надула, и вышел из бара, чтобы позвонить ей и сказать все, что он о ней думает.

Весь кипя от злости, Кайл Шивли шагал по Уилшир-бульвару в Санта-Монике, направляясь к ярко-неоновому Всеамериканскому Кегельбан-Эмпориуму и находящемуся внутри него Лантерн-бару, где он обычно ошивался. Несколько порций спиртного в этом оазисе, надеялся он, смогут охладить его.

Шивли мог вытерпеть многое, но он не переносил, когда с ним обращались как с гражданином второго класса, тем более когда его дурачила какая-нибудь напыщенная задавака-бабенка, считающая себя выше всех лишь потому, что муж у нее набит деньгами под завязку. Да, Шивли встречал много богатых красоток подобного типа. Этого добра ему хватало, с тех пор как он строился два года назад на работу механиком на Экономичной заправочной станции Джека Нейва. Тут уж не пожалуешься.

Вообще-то, Шивли считал, что он знает себя как облупленного. Для этого даже психолог не нужен. Все, что нужно, — обычный здравый смысл, а его у Шивли было в избытке. Не хватало, может, образования — он не закончил среднюю школу в Луббоке, штат Техас. Но он многому научился, живя в одиночку. Он научился, как управлять людьми, за те два года, что провел пехотинцем во Вьетнаме. Он кое-что понял как в окружающем мире, так и в себе, пока колесил «автостопом» по Штатам. А с тех пор, как осел в Калифорнии, поумнел еще больше.

Среда, вечер. Десять минут девятого. Об этой минуте Адам Мэлон мечтал целый год.

На телевизоре стоял поднос с бутылками, бокалами и кубиками льда. Мэлон смешал коктейли и подал гостям напитки с растущим чувством единения по отношению к трем новым друзьям, отдыхающим в его холостяцкой квартире в Санта-Монике.

Тут был Кайл Шивли, развалившийся в старом кожаном кресле, приобретенном Мэлоном в лавке Армии спасения, и закинувший ногу на его подлокотник. Тут же был и Лео Бруннер, напряженно и смущенно сидевший в уголке откидной кровати-койки. И, наконец, Говард Йост, расхаживающий без галстука по комнате и рассматривающий фото и плакаты с Шэрон Филдс, занимавшие две стены.

— Эй, Адам, — позвал страховой агент. — Вижу, ты и впрямь серьезно занялся Шэрон Филдс. Я нигде не встречал подобной коллекции. Твоя квартира смахивает на музей плакатов. Где ты раздобыл столько этого добра?

— На «Аврора-Филмз» и прочих студиях, где работала Шэрон, — ответил Мэлон. — Некоторые из них я купил в комиссионках, специализирующихся на киноиндустрии. Кое-что выменял у других кинофанатов. Да, пожалуй, моя коллекция самая полная в стране.

В книге «Красней, чем роза» Роберта Форсайта, купленной на книжном развале, обнаружил цитату, которую приписывают драматургу Роберту Шервуду:

«Вообразите состояние героини Голливуда, не слишком сложной по натуре красотки, которая в одно мгновенье превращается в ослепительную знаменитость и весьма озадачена этим происшествием. Она просыпается ночью от мысли, что с этого времени принадлежит бесчисленным толпам югославов, перуанцев, бирманцев, абиссинцев, курдов, латышей и ку-клукс-клановцев! Разве удивительно, что девушка, предполагая такое будущее, обнаруживает, что ей трудно будет вести нормальную жизнь, что ее чувство равновесия, по всей вероятности, утратит свою устойчивость?»

Я раздумывал над этой цитатой в связи с Шэрон Филдс.

На первый взгляд казалось, что эта фраза освещает изнутри жизнь многих прекрасных, молодых киноактрис, ставших международными сексуальными символами. Она стремилась объяснить их иногда необычное или шокирующее поведение на глазах публики. Но, как человек, глубоко изучивший психику Шэрон Филдс, не могу считать, что такое мнение или замечание применимо и к ней.

Адам Мэлон сидел на краю стула у стола, с жуткой головной болью, в своей квартире. Уставился на телефон, ожидая звонка.

Любая возможная неожиданность была предусмотрена, за исключением одной. Впервые за все это время он потерял покой. Вдруг, как гром средь ясного неба, произошло непредвиденное и неожиданное.

Это случилось в 11 часов 16 минут утром в понедельник, когда он выехал из Бель-Эйра, чтобы купить что-нибудь на завтрак по-быстрому в Вествуде. Все утро он прятался в своем укрытии, наблюдая в бинокль за активностью в доме Шэрон, расположенном далеко внизу. Вскоре после одиннадцати он почувствовал, как желудок сводит от голода. Он не позавтракал утром, торопясь занять свой наблюдательный пост на вершине холма, опасаясь пропустить утреннюю прогулку Шэрон. Почувствовав боль, решил, что может позволить себе часа на полтора отлучиться со своего поста, чтобы полакомиться сочным гамбургером и хрустящим салатом.

Так вот, он сел за руль, включил приемник на круглосуточную станцию, сообщающую все новости, и покатил в Бель-Эйр, чтобы позавтракать, и тут же это и случилось.

Он резко свернул на обочину, нажал на тормоз и стал внимательно слушать радио. Затем достал блокнот и начал поспешно записывать каждое услышанное слово.

Черный грузовик-шевроле грузоподъемностью в три четверти тонны, на шасси выпуска 1964 года, на новехоньких шинах имел одинаковые надписи на обоих свежевыкрашенных бортах:

ПОЛНОЕ УСТРАНЕНИЕ ПОЖАРОВ КОНТРОЛЬ И ИСТРЕБЛЕНИЕ ДОМАШНИХ ПАРАЗИТОВ

1938 Западный Лос-Анджелес.

По мере того как грузовик прокладывал свой путь вверх по дороге Стоун-Каньон в Бель-Эйре, ничто в его внешнем виде не вызывало ни малейшего подозрения в том, что он не спешит по обычному служебному вызову.

Фактически в этот туманный час раннего утра (было всего пять минут седьмого) в среду в середине июня не было видно ни одного движущегося средства передвижения и ни одного человека в непосредственной близости от этого грузовика.

Было уже за полночь, но она все еще не спала, привязанная к кровати и беспомощная, испытывающая очередной приступ страха и ужаса от своего бедственного положения.

В течение этого бесконечного вечера ее мысли качались, как маятник, от усилий предугадать, что с ней будет, до смертельного ужаса, а физически ее бросало то в горячий, то в холодный пот, пока она совершенно от всего этого не изнемогла.

Ей хотелось спрятаться, забыться сном, но сон был невозможен без ее ежевечерней порции нембутала и в условиях постоянно возвращающегося страха.

После того короткого, молчаливого визита, когда ее посетили двое из той четверки — самый здоровый и самый немолодой, — она не знала, находится ли в здании кто-либо еще, кроме нее. Они ее отвязали, слегка стянули пеньковой веревкой руки впереди и позволили воспользоваться ванной комнатой. Ей предложили еды, от которой она сердито отказалась, и воды, которую она после некоторого колебания приняла; затем они снова привязали ее запястья к стойкам кровати и быстро ушли, в то время как она осыпала их проклятиями и угрозами. После этого ей показалось, что она слышала неясные голоса в соседней комнате, которые затем смолкли, и все погрузилось в зловещую тишину.

Ее мысли переходили с одного на другое — она думала о сегодняшнем утре и дне, о завтрашнем дне, о времени за несколько дней до этого.

Во вторник все четверо спали до позднего утра, и сейчас, когда Адам Мэлон, покончив с яичницей-болтуньей, жарил сосиски и готовил поздний завтрак, появился запоздавший Кайл Шивли. Проведя расческой по волосам в последний раз, Шивли положил ее в карман и подтащил к себе стул.

Мэлон уселся во главе стола и окинул взглядом своих соратников по Фан-клубу. Настроение за столом на этот второй день их предприятия было далеко не праздничным. Бруннер был замкнут. Йост в мыслях витал неизвестно где. У него самого, насколько он мог судить по своему отражению в висевшем напротив зеркале, было настроение мрачного самонаблюдения. Только Шивли был оживлен.

Наполнив свою тарелку, Шивли сделал то же самое, что и Мэлон, — оглядел своих компаньонов. Он критически прокудахтал:

— Не совсем похоже на группу любителей развлечений, выехавшую на каникулы. Что такое? Разве вы все не перепихнулись с этой секс-бомбой вчера вечером?

Никто ему не ответил.

Премьера, в которой Шэрон Филдс выступала в качестве «гастролирующей актрисы», состоялась поздним вечером. Несмотря на отвращение к избранной ею роли, она испытала глубокое профессиональное удовлетворение от того, как она ее сыграла. Она была уверена, что проявила себя в роли легендарного секс-символа идеально и добилась такого успеха, о котором и мечтать не смела.

Ее успех мог измеряться лишь бесценной информацией, которую она получила, и обещанными ей дальнейшими наградами.

Блестящее представление, экстра-класс, несомненно.

Первый акт.

На сцене она и Злодей. Это потребовало всех запасов ее волшебного ларца с драматическими трюками. Из всех четверых техасца она недооценивала менее всего. Она всегда чувствовала его врожденную злобу и хитрость. Его легко не проведешь.

Ровно в час дня, в понедельник, Адам Мэлон уселся на место в проходе, в заднем ряду кинотеатра Нью-Арлингтон в ожидании фильма.

Когда зрение его привыкло к темноте, он смог различить небольшие кучки кинозрителей, ожидающих дневного сеанса. Разумеется, по большей части это была молодежь и он слышал обрывки разговоров и треск воздушной кукурузы, которую жевали молодые люди, зачерпывая лакомство из картонных коробок. С экрана ревела реклама грядущих развлечений, но юные зрители не обращали на нее внимания, как и Мэлон, ожидая лишь начала фильма с Шэрон Филдс.

В этот жаркий день на исходе июня Адам Мэлон очутился в прохладном кинотеатре благодаря счастливой случайности.

Вчера утром Говард Йост слушал спортивные новости, передаваемые соседней радиостанцией из Риверсайда. Мэлон слушал их краем уха в той же комнате Мас-а-Тьерры, пока вдруг его внимание не привлекло к себе случайное объявление. Оно касалось летнего плана недавно отремонтированного и вновь открытого кинотеатра в пригороде Арлингтона. В расчете на школьные каникулы кинотеатр демонстрировал на дневных сеансах серию популярных фильмов последнего десятилетия. Вечера будут по-прежнему посвящены современным картинам. Первым киносеансом кинотеатр объявлял десятимиллионную киноэпопею «Клиенты доктора Бельомма» с Шэрон Филдс в главной роли. Этот фильм был первым международным шлягером шестилетней давности.

— Ты слышал? — волнуясь спросил Мэлон. — Они показывают одну из лучших картин Шэрон Филдс в Арлингтоне. Этот фильм — один из немногих, виденных мною лишь раз. Черт, чего б я только ни дал, чтобы увидеть его снова.