Приключения Конана и его спутника на Черном континенте, южнее реки Стикс. Колдунов и злодеев там оказалось меньше, чудес — больше…
Даниэль Уолмер
Багровое око
Часть первая
Глава 1. Плач озерного бога
Конан не любил видеть сны. Он справедливо полагал, что усталый воин должен проваливаться на ночь в краткое небытие, в черную прорубь беспамятства с тем, чтобы утром вскакивать с новыми силами и головой, свободной и ясной. А туманные видения, смутные странствия души, воровато покидающей беспомощное тело в поисках новых впечатлений, — это для изнеженных женщин, для чародеев, поэтов и прочего малодостойного люда. Воин же должен спать, как сраженный намертво.
Но на этот раз сон пришел к нему, и с этим ничего нельзя было поделать. Нельзя было отогнать его, как приставалу-нищего, либо уничтожить двумя-тремя взмахами меча. Сон не спрашивал позволения, он просто был. Он окружил его, загнал в ловушку, выхватил расслабившуюся душу и перебросил в детство.
…Осеннее утро. Редкие, словно случайные снежинки падают с серого неба, тают, оставляя влажный блеск на рыжей шерсти коня. Горло и ноздри щекочет — до кашля — морозный воздух, льдистая земля хрустит под тяжелыми копытами, пахнет сосновыми иглами, снегом, теплым конским навозом… Отец впервые посадил его, четырехлетнего малыша, на коня, и он изо всех сил сжимает коленками мохнатые, мерно вздымающиеся бока фыркающего зверя, руками вцепившись в пук рыжей гривы на острой, костистой холке. Скрестив на могучей груди руки, широко расставив ноги в прочных штанах из оленьей кожи, отец угрюмо наблюдает за его неуклюжими попытками удержаться на его хребте, не съехать набок от крупной, неровной тряски. Отец всегда хмур. Конан не помнит, чтобы он когда-нибудь улыбался или обнажал зубы в беззаботном смехе. Сурово сведенные над светлыми глазами брови, тяжелая складка у губ — такие же неотъемлемые черты его облика, как несмываемая чернота на ладонях и въедливый запах кузнечной сажи. Неожиданно отец резко вскрикивает, машет рукой, и жеребец срывается в галоп, закидывая голову и взбрыкивая ногами. Он вовсе не хочет сбросить маленького всадника, он вряд ли вообще ощущает на себе его невеликий вес, просто, шалея от морозного воздуха, играет, горячит застоявшиеся мышцы. Но Конан после особенно резкого курбета (скачка) теряет равновесие и кубарем скатывается на острую, словно кости без плоти, землю. Он вскрикивает от сильной боли в спине, и крик его, точно эхо, подхватывает и усиливает знакомый голос. Мать спешит к нему, причитая и протягивая руки. Конан хочет сказать ей, что сейчас он встанет, какие пустяки, но отчего-то не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Голове его жестко и холодно, обледеневшие комки навоза и сосновые иглы царапают шею… Но отчего она так кричит? Киммерийские женщины никогда не плачут и не кричат, разве только в багровом тумане битвы, опуская на выдохе тяжелые мечи на шеи и плечи врагов. Ему стыдно за мать, за ее заунывный, слезно-жалобный вой. «Ай-е-о-о-о!..»
«Ай-е-о-у-у!!!» — раздалось совсем близко, и Конан открыл глаза. Проклятье! Опять эти стоны озерной твари! Он перевернулся со спины на живот. Все тело было мокрым и скользким от пота, хотя он спал совершенно обнаженным. В этих проклятых джунглях изнуряющая дневная жара сменяется не менее мучительной духотой ночи. О Кром! Еще бы один глоток свежего киммерийского воздуха! Хруст льда под копытами… Запах сосновых игл… Конан не любил снов, но в этот, только что отлетевший, он нырнул бы с радостью, словно в прозрачные воды горного озера, в котором плескался все детство.
Но сон больше не возвращался. Странный он был… И странный вкус оставил после себя в душе — смесь безотчетного счастья и томительной тревоги. Знающие люди говорят, что если сумеешь правильно растолковать свой сон, узнаешь нечто важное из своего ближайшего будущего. Вот только кто его растолкует? Шумри? Он-то, конечно, согласится — и с большой охотой, но Конан будет последним недоумком, если примет его цветистое вранье всерьез.
Глава 2. Круглый, как дыня
— Скажи, если только тебе не трудно, отчего ты бросился меня спасать? — спросил Шумри.
Он смотрел на киммерийца с каким-то детским удивлением, с жарким интересом. Конан пожал плечами:
— Сам не знаю.
Он ответил честно. Только уже несясь вперед, крича и сокрушая зазевавшийся люд, он осознал, что ринулся спасать совершенно незнакомого человека, чужака, не отличающегося, к тому же, большим умом либо другими достоинствами. Отчего? С какой стати? Разве это кто-нибудь знает?..
— Лучше ты ответь мне, какой демон дернул тебя за подбородок? Ты что, не знал, что птичка не выносит вида поднятых лиц?
Глава 3. Плаванье
И вздрогнули столетние дубы, и вскрикнули буки, Ветром вздох облегченья пронесся по лесу. Пронзенный мечом, издыхал на траве демон, Змеиным виясь телом, когтя корни, слюной ядовитой плюясь, проклиная Славный меч киммерийца. О, меч киммерийца!..
Конан, опершись спиной о мачту, вытянув ноги на теплых досках палубы, полу дремал, полу слушал со слабой усмешкой о собственных подвигах. Впитав его рассказы, скупые и лишенные красок, Шумри расцветил их собственной фантазией и каждый вечер негромко, но вдохновенно напевал под перебор цитры.
Четверо гребцов с блестящими от пота шоколадными спинами зачарованно слушали его, мерно вздымал и опуская весла.
Киммериец отлично помнил свою схватку с болотным демоном в пиктских лесах, за Черной рекой. Дубы не дрожали, и буки не вскрикивали, напротив, все происходило в почти полной, настороженной тишине. Но тем не менее, баллада не раздражала. Казалось даже, что Шумри каким-то чудом увидел истинную картину битвы, взглянул на нее с высоты. А Конан — участник и главный герой — смотрел впритык и мог не заметить чего-то существенного и важного.
Иногда же, под звуками мелодичного взволнованного голоса, Конану начинало казаться, что все это не о нем. Кто-то другой — не знающий ни страха, ни поражений герой огромного роста, с синими, как полуденное небо, глазами, — крушил орды врагов, повергал черных магов, возвращал назад, в глубины мрака, вырвавшихся оттуда и облекшихся в плоть чудовищ… Он был тоже родом из Киммерии и он был его тезкой, но не более того. Настоящий же Конан — просто плывет. Плывет…
Глава 4. Дети Ба-Лууун
Из-за сильной влажности кольчуга Конана пришла в негодность: кольца проржавели, а скрепляющие их кожаные петли прогнили и разорвались. Пришлось отправить ее на дно мутно-зеленого Стикса. Каждый вечер киммериец тщательно просушивал над огнем свой меч и кинжал и смазывал их маслом — если ржавчина съест оружие, можно прямиком отправляться в пасть крокодила, либо, спрыгнув с борта, отдать себя на обед небольшим, невзрачным с виду рыбкам с фиолетовыми плавниками, стая которых в пять минут обгладывала тело до костей.
Впрочем, будь кольчуга цела, надеть ее на здешней жаре смог бы разве что вендийский отшельник, один из тех чудаков, что месяцами стоят, воздев руки к солнцу, либо до полусмерти хлещут себя плетьми из гиппопотамовой кожи. Давно уже Конан и Шумри не носили ничего, кроме полотняной набедренной повязки, и тела их по цвету уже почти не отличались от тел недавно покинувших их кушитов.
Плыли они обычно рано утром и поздно вечером, дневную же жару пережидали на берегу, в душной полудреме, закутавшись во влажную высокую траву.
Киммериец опускал весло в воду плавно, без всплеска, и Шумри приучил грести так же. Он ни на минуту не переставал прислушиваться к лесным шумам, пискам и шорохам. Правая ладонь почти все время касалась лука; главное — успеть выстрелить первым. Если пропустить врага, не расслышать его движения, его дыхания, из прибрежных зарослей может вылететь, свистя и поигрывая на солнце ярким оперением, несколько стрел с каменными наконечниками. Если стрелы ядовитые — хвала Крому! — значит, их владельцы не едят вражеской плоти, и переход в сумрак Серых Равнин будет достаточно быстрым. Если яда на наконечниках нет — хвала суровому божеству! — значит, есть возможность померяться силами, вдоволь поработать мечом, отстаивая свое право быть человеком — живым, могучим, смеющимся, а не поджаренными на закопченных камнях кусками мяса…
Звериные слух и чутье не изменили Конану. Он вскочил и натянул лун, направив острие стрелы в кусты у левого берега — так быстро, что ничего не заметивший Шумри продолжал еще какое-то время работать веслом. Из кустов раздались вопли, не то угрожающие, не то молившие о пощаде, а затем появились три мужские фигуры, разрисованные с головы до ног белой и красной глиной, с яркими перьями в волосах. Они кричали и протягивали ладони, показывая, что не держат оружия. Конан дал знак немедийцу грести к берегу, сам же по-прежнему не спускал с туземцев нацеленной стрелы.
Глава 5. Айя-Ни
В тот же день после обильного и разнообразного, как всегда, обеда (на этот раз их угощали запеченными в листьях крокодиловыми яйцами, тушеными бананами и нежным мясом речных рачков) путники уединились на берегу Стикса. Не верилось, что маленькая илистая речка, до противоположного берега которой можно было с легкостью доплюнуть, и широкая величавая громада воды, по которой они плыли в начале и середине пути, — одно и то же.
Конан и Шумри негромко совещались, прикидывая детали своего дальнейшего пути и перечень вещей и продуктов, которыми необходимо будет запастись у предупреждающих каждое их желание дикарей, как вдруг послышался шорох, и из зарослей, отгораживающих селение от реки, появилось поразительное создание. В первый момент они даже не сообразили, что это человек, женщина — настолько обильно существо было украшено перьями. Яркие перья свисали у него с талии, заменяя набедренную повязку, спереди короче, сзади — почти касаясь земли, напоминая настоящий птичий хвост. Зеленые и красные перья веером расходились вокруг запястий и лодыжек. С высокой шеи спускалась гирлянда крупных белых цветов, такие же цветы были вплетены в волосы, черной копной встававшие вокруг головы. Создание было обворожительно. Конан не сразу понял, отчего от этой туземки невозможно отвести глаз, а поняв, восхищенно расхохотался. На лице девушки было нечто вроде полумаски из нежных, ярко-лазоревых и голубых перьев птицы Лу, закрывавшей всю нижнюю часть и тихо колыхавшейся от ее дыхания.
Девушка, позвякивая костяными браслетами на руках и ногах, покачивая яркой головкой, прошлась вокруг них на цыпочках, имитируя походку болотной птицы, гордой и чванливой. Затем, встряхнув плечами и выгнув спину, превратилась в дикую кошку, выслеживающую добычу, ^ подкрадывающуюся к ней на мягких лапах. Снова птица — что-то заслышав, настороженно оглядывается по сторонам, стоя на одной ноге и втянув голову в плечи. Грациозный и длинный кошачий прыжок, довольное рычанье-мяуканье… Птица беспорядочно машет крыльями, запрокинув клюв, но тщетно — вырваться из цепких когтей хищника невозможно…
Покончив с птицей, хищная кошка одним прыжком перенеслась к сидящему на траве Конану и, встав перед ним на одно колено, протянула варвару руку. В черных искрящихся глазах было не раболепие, но веселый вызов. И киммериец принял вызов. Он взял ее ладонь и слегка притянул к себе. Искреннее восхищение читалось на его обычно таком бесстрастном лице. Пусть в этой маленькой пантомиме ему предназначалась роль птицы, а не хищника — Конан рад был попасть в сладкий и терпкий плен…
Вечером того же дня племя опять устроило праздник. Гудели барабаны, звенели браслеты, лился рекой перебродивший пальмовый сок. Девушка, чьей добычей стал сам Сын Неба — как оказалось, ее звали Айя-Ни — была героиней праздника: самая нарядная и счастливая, она кружилась в центре людского хоровода, извиваясь и шурша перьями, и имя ее — «Айя-Ни!» — то и дело звенело в ритмичных напевах туземцев.
Часть вторая
Глава 1. Неудавшийся рыцарь Кельберг
Шумри покривил душой, сказав, что не помнит своего настоящего имени. Имя он помнил, хотя вот уже десять лет не произносил его и не слышал от других. Звали его Кельберг и был он единственным сыном владетельного рыцаря Брегга, одного из самых влиятельных и знатных людей в Бельверусе.
Мать его умерла, когда ему не исполнилось и пяти лет, братьев и сестер не было, и в огромном родовом замке, в закоулках которого можно было потеряться и блуждать в поисках выхода целый день, мальчику было одиноко и холодно. Отец почти не интересовался им, вернее, интересовался лишь его успехами в воинских искусствах, для развития которых нанял лучших наставников и учителей.
С ранних лет Кельберг воспитывался, как и полагается будущему рыцарю: чуть-чуть музыки и рисования, немного этикета, главное же — долгие упражнения с мечом и копьем, верховая езда, рукопашные схватки. Мальчик был невысок ростом и узок в плечах, но отличался большой ловкостью, что заменяло недостаток физической силы. Отец его, суровый и опытный вояка, наблюдая за упражнениями сына на деревянных мечах, отмечал с горечью, что плечи у его отпрыска и наследника могли бы быть пошире, ладони покрепче, а подбородок — внушительнее, и что рано умершая мать запечатлела в нем свои черты в большей мере, чем ему бы этого хотелось. Но, с другой стороны, быстрота, ловкость и гибкость тоже ни последние качества в ратном деле. Не раз рыцарю случалось быть свидетелем того, как гиганты с квадратными плечами оказывались побежденными неказистыми с виду, но быстрыми и находчивыми противниками. Соображение это изрядно скрашивало первоначальную горечь. Правда, благородному Бреггу еще не нравилось то, что юный сын его не меньше, чем состязаться на мечах и гарцевать, любил читать, сочинять стихи и наигрывать на лютне. Но суровый отец благоразумно позволял сыну предаваться этим малодостойным занятиям, полагая, что, выйдя из нежного возраста, Кельберг отбросит от себя дурь, как дети оставляют привычку сосать материнское молоко, сидеть на коленях у кормилицы и пугаться темноты.
Когда Кельбергу исполнилось четырнадцать лет, произошло одно событие, незначительное с виду, но, как оказалось впоследствии, роковым образом определившее всю его последующую жизнь.
В тот день отец его со свитой вассалов, слуг и ловчих с утра отправился на охоту. Мальчик отказался принять участие в этой забаве, сославшись на ушибленную во время занятий с мечом руку. На самом деле рука у него давно зажила, но он очень ценил время, когда оставался в замке один и можно было вволю порыться в старинных свитках и манускриптах, не опасаясь ворчания отца, которого это занятие всегда раздражало. Было тихо, хорошо вышколенная прислуга не попадалась на глаза. Направляясь к библиотеке, Кельберг проходил мимо оружейной и услышал доносящиеся оттуда звуки: шаги, шорохи, легкий звон, Зная, что слугам в этой комнате делать нечего, мальчик осторожно приоткрыл дверь. Он увидел, как неряшливо одетый незнакомец рассматривает рукояти клинков, висящих по стенам, видимо, отбирая наиболее дорогие, украшенные драгоценными камнями. Вне всяких сомнений, то был вор, непонятным образом пробравшийся в замок в отсутствие хозяев. Мальчик неслышно прокрался вдоль стены и снял один из мечей, не слишком тяжелый, как раз впору своей полудетской руке. Когда вор оглянулся, он встретил решительный взгляд и обнаженный клинок, направленный ему в грудь. Кельберг вовсе не собирался убивать наглеца, он только хотел доставить его под конвоем в распоряжение стражников. Вор, ободренный тем, что перед ним подросток, тоже схватил меч и сделал выпад. Но юный наследник замка Бреггов имел лучших учителей: он с легкостью отразил наскок противника и после нескольких звонких ударов стали о сталь сделал стремительный и точный бросок. Блестящее лезвие легко вошло в грудь, обтянутую рваной и засаленной тканью, Послышался негромкий звук — словно что-то лопнуло, порвалось. По одежде незнакомца заструилась темная, торопливая кровь…
Глава 2. Водопад
Сила так и бурлила в Конане. Казалось, она скопилась в нем за долгие дни неподвижного лежания в темной и вонючей туземной хижине и теперь требовала выхода. Короткая битва с Людьми Леопарда только раззадорила его, ничуть не утолив жажды борьбы, активности, неистовой игры мускулов.
Легкая пирога скользила вниз по течению со скоростью птицы. Тонкое весло казалось тростинкой в мощных руках киммерийца. Когда Шумри предлагал сменить его, он только отмахивался. Немедиец не особенно настаивал: гораздо больше, чем грести, ему нравилось полулежать на покрытом шкурами узком дне пироги, одной ладонью лениво трогая струны цитры, другую опустив за борт в прохладные легкие струи…
Впрочем, на привалах Шумри развивал бешеную деятельность. И киммериец с удивлением должен был осознать, что ловит рыбу, ставит силки на мелкую дичь и разжигает огонь его спутник быстрее и удачливее, чем он.
— Клянусь Кромом, ты неплохо за это время овладел туземными навыками! — как-то заметил он с легкой завистью, поднимая с земли тяжелые гроздья бананов, которые немедиец сорвал, без труда взлетев на самую вершину тонкой и гладкой пальмы.
— О, это не моя заслуга! — беспечно ответил Шумри.
Глава 3. С помощью бури
Но как следует, отоспаться не удалось. Во всяком случае, Шумри. К монотонному реву водопада, не дававшему погрузиться в ласковый омут дремы, присоединилась какая-то необычная духота. Проворочавшись без сна на паре мягких шкур, немедиец поднялся с первыми лучами солнца. Его удивило, что к рассвету духота не уменьшилась.
Когда солнце поднялось над верхушками дальних деревьев, на небе показалось небольшое облако, густо-серое, похожее на плотно сжатый комок немытой овечьей шерсти. Оно на глазах увеличивалось в размерах, и Конан, встречавшийся с похожими явлениями в пустынях Турана, принялся быстро, хотя и без суеты, принимать меры. Прежде всего, из группы баобабов, среди которых они разбили свой лагерь, он выбрал самое низкое и толстое дерево. К его стволу он прочно примотал веревками пирогу и собранные в два дорожных мешка из кожи носорога вещи. Пока он с помощью Шумри занимался этим, туча выросла и закрыла половину небесного свода. Духота сменилась порывами резкого ветра.
Киммериец облачился в легкую, но прочную одежду из кожи, посоветовав Шумри сделать то же самое, нацепил на пояс меч и кинжал, на спину повесил лук со стрелами и дну из шкур, которые они употребляли в качестве подстилок. Затем, не жалея веревок, привязал напарника к тому же дереву, рядом с пирогой. Привязывать себя самого, без чьей-либо помощи, было довольно трудно, и он покончил с этим занятием, когда вокруг уже вовсю грохотало, ревело и заливало ринувшейся с небес водой.
То, что было маленькой тучкой, превратилось в дикого небесного зверя, в вопящую глотку разгневанного, либо пьяного вдрызг божества. Ветер стал ураганным. Он кружил, словно сорвавшийся с цепи мокрый пес, то и дело меняя направление. То влажные и упругие воздушные лапы давили в лицо киммерийцу, выжимали слезы из плотно зажмуренных глаз, то вдруг он напирал в спину, наваливался, рычащим дыханием обдавал шею, грозил расплющить о грубую кору дерева.
Река ревела, пенилась, и невозможно было различить границу между ее белесыми валами и падающей с небес завесой дождя. От непрерывных раскатов грома лопалась голова. Конан с ужасом слышал то справа, то слева от себя треск, а затем похожий на глубокий вздох мокрый шорох — то падали вывороченные с корнем деревья, столетние баобабы, чьи стволы могли бы обхватить, взявшись за руки, лишь два-три человека.
Глава 4. Подозрительное место
С нижней точки водопад выглядел намного грозней и внушительней, чем сверху. И грохот был громче, и широкий прямой поток воды, искря на солнце, поражал стихийной, дробящей валуны, мощью.
— Если бы я смотрел на него отсюда, снизу вверх, ни за что бы не решился оседлать это ревущее чудовище, — признался Шумри.
— Если бы ты смотрел на него снизу вверх, тебе не нужно было бы его оседлывать, — резонно заметил киммериец. — Если только твоя великая голова не родила бы способ, как подняться вверх по течению. Но даже для твоей головы это слишком…
Они медленно плыли, удаляясь от ревущего потока. Грести Конану после всех бурь и встрясок не хотелось, и он только правил веслом, скользя взглядом по берегам и высматривая место для ночлега.
Грохот водопада постепенно стихал, растворялся в пред сумеречной тишине.
Глава 5. Одержимость
Рано утром, пока Конан еще спад, Шумри собрал веши, приготовил еду из старых запасов и с нетерпением стал ожидать пробуждения киммерийца, чтобы скорее отправиться в путь. Но, проснувшись, Конан огорошил своего спутника, заявив, что они покинут заколдованное место, как только он разделается с недобитым вчера врагом.
— Конан! Заклинаю тебя! Плюнь на эту одноглазую вонючую крысу. Мы же никогда ее больше не встретим!
Киммериец внимательно посмотрел на него, и Шумри тотчас вспомнил историю с Ба-Лууун. Тогда он тоже заклинал и просил, но Конан его не послушал. Может быть, Учитывая характер варвара, нужно поступить наоборот? Умоляюще сложить руки: «О Конан! Убей его! Убей! Пока ты его не убьешь, я шагу не сделаю с этого места!» И тогда киммериец сплюнет, усмехнется и оттолкнет пирогу от берега…
— Не считай меня последним идиотом, — прервал его размышления варвар. — Я вовсе не собираюсь лезть в его вонючую нору и драться в темноте, нос к носу с ним и его сестренкой — если она там есть! Я только хочу завалить его вход камнями. Если ты мне поможешь, вдвоем мы сделаем это и уберемся отсюда вдвое быстрее.
Вдвоем они и впрямь справились быстро. У отверстия норы выросла гора валунов таких размеров, что не только один, но и дюжина змеекрысов не сумели бы сквозь нее пробиться. Конан не поленился обойти скалу со всех сторон и проверить, нет ли у Пха запасного выхода.
