Книга замечательного лингвиста увлекательно рассказывает о свойствах языка, его истории, о языках, существующих в мире сейчас и существовавших в далеком прошлом, о том, чем занимается великолепная наука – языкознание.
ЛЕВ УСПЕНСКИЙ И ЕГО КНИГИ
Если бы попросили людей, хорошо знающих Льва Васильевича Успенского, коротко охарактеризовать личность писателя, они бы ответили, что прежде всего поражают его огромные разносторонние знания, его поразительная память, редкое трудолюбие и работоспособность, его жизнерадостность и сильно развитое чувство юмора.
Многие из них дали бы совсем короткую характеристику: «Он все знает».
В наше время – время грандиозных открытий, бурного развития науки и техники, в век космонавтики и электроники – невозможно «все знать». Но Лев Васильевич «дает повод» так о нем говорить. Он является исключительно образованным человеком: он ученый-лингвист, знаток археологии, истории в широком смысле этого слова, в частности истории Петербурга, географ, землемер, ботаник, фотограф, знаток античности, писатель, поэт, переводчик.
Лев Васильевич пишет филологические книги, книги об археологии, географии, книги на мифологические темы, книги из истории нашего города, военные рассказы, повести и романы. Все, о чем он пишет, он хорошо знает и рассказывает читателям со знанием дела.
Этому помогает превосходная память писателя.
ПРЕДИСЛОВИЕ
С самого раннего детства и до глубокой старости вся жизнь человека неразрывно связана с языком.
Ребенок еще не научился как следует говорить, а его чистый слух уже ловит журчание бабушкиных сказок, материнской колыбельной песенки. Но ведь сказки и прибаутки – это язык.
Подросток идет в школу. Юноша шагает в институт или в университет. Целое море слов, шумный океан речи подхватывает его там, за широкими дверями. Сквозь живые беседы учителей, сквозь страницы сотен книг впервые видится ему отраженная в слове необъятно-сложная Вселенная. Через
слово
он впервые узнает о том, чего еще не видели (а возможно, и никогда не увидят!) его глаза. В звучном слове развертываются перед ним льяносы Ориноко, сверкают айсберги Арктики, шумят водопады Африки и Америки. Раскрывается огромный мир звездных пространств; зримыми становятся микроскопические космосы молекул и атомов.
СТОН И СОН
Перед вами два односложных слова. Друг от друга они отличаются одним-единственным звуком «т». Оба – имена существительные. Оба – мужского рода. И «стон» и «сон» одинаково принадлежат к так называемому второму склонению. Очевидно, изменяться при склонении им полагается тоже одинаково. Но не тут-то было!
Можете ли вы так, врасплох, без справок и советов, объяснить мне, почему слово «стон» меняет только свои окончания, а у «сна» подвергается изменению и его основа: с-о-н, сн-а, сн-ом? Куда делось «о»?
БИЛО И КРЫЛО
Пойдем дальше. Я беру еще одну пару слов, тоже существительных и также одного рода, на этот раз среднего: «би́ло» и «крыло́».
«Би́ло» означает (точнее, означало некогда) нечто вроде примитивного колокола, металлическую доску для подачи сигналов.
Что такое «крыло» – известно каждому. Оба слова не слишком похожи друг на друга, однако у них есть нечто общее – суффикс «-л-» и окончание «-о».
Слов, обладающих этими признаками, у нас немало:
ЗА ЧТО БЬЮТ РЫНДУ?
Приведу и такой пример.
Тот, кто читал морские рассказы из времен парусного флота, помнит – на кораблях постоянно делают два дела: «бьют склянки» и «бьют рынду». Для чего и за что?
«Склянки били», чтобы обозначить время. Моряки – странный народ: говорят по-русски, а вот слово «склянка», например, в их языке означает «полчаса». «Пробей четыре склянки» – значит, четырьмя ударами в колокол обозначь, что с полдня прошло четыре получа́са; теперь два часа пополудни.
Историки флота объясняют нам, откуда взялся этот счет и связанное с ним выражение. «Склянкой» раньше именовали песочные часы с получасовым ходом. По ним на судах отсчитывали время. Видимо, в силу этого постепенно и получасовой промежуток получил имя «склянка»: «прошло две склянки ночи». Так что большой премудрости тут нет.
С «рындой» дело обстоит сложнее.
ЧТО ЭТО ТАКОЕ?
Мне хочется в последний раз подвергнуть легкому испытанию вашу языковедческую сообразительность.
Обращали ли вы когда-нибудь внимание на одно довольно странное обстоятельство? Спрягая какой-либо глагол, мы, собственно, не очень нуждаемся в присутствии личных местоимений. Говоря: «читаю», мы уже самой формой этого слова даем понять, что речь идет о первом лице, обо «мне». Слово «читаешь» ясно указывает на второе лицо, «читает» – на третье. Местоимения «я», «ты», «он» тут вроде как излишни. В разговорной речи мы постоянно и обходимся без них: