«Однажды летом Глеб Иванович посетил мою деревенскую квартиру близ города Черни Тульской губернии. Переступив порог, он с неподдельным восторгом воскликнул:
– Боже мой, как у тебя хорошо!.. Экая прелесть!.. Ну, брат, ты поистине можешь назваться счастливейшим из смертных…»
Отец Глеба Ивановича ревностно оберегал будущего даровитого писателя от знакомства с бытом простого народа, воспитывая его как настоящего барича, которому строго-настрого внушалось не заводить знакомства с семинаристами, мещанами, тульскими оружейниками, а пуще всего с мужиками. Ему предназначалась блестящая карьера «палатского» сановника, который по сущей правде мог бы сказать своей душе: «Яждь, пий и веселись!». Но вышло наоборот: барство во всех его видах и формах не пришлось Глебу Ивановичу по душе. Лишь только он достиг юношеского возраста, все его симпатии стали неудержимо клониться на сторону простой деревенской жизни, изучению и художественному воспроизведению которой он посвятил все свое оригинальное дарование, достигшее своего апогея в произведениях: «Нравы Растеряевой улицы» и «Власть земли».
Однажды летом Глеб Иванович посетил мою деревенскую квартиру близ города Черни Тульской губернии. Переступив порог, он с неподдельным восторгом воскликнул:
– Боже мой, как у тебя хорошо!.. Экая прелесть!.. Ну, брат, ты поистине можешь назваться счастливейшим из смертных… Вон гуси плывут по реке… Я как-то видел гусей в Петербурге на дворе, где ни единой капли воды не было… Ты не можешь себе представить этих покрытых какой-то сажей несчастных птиц. Я уж думал, глядя в окно, не пингвины ли это какие, о которых так подробно повествует Дарвин… А это, скажи, пожалуйста, кто идет по лугу? – внезапно обратился ко мне с вопросом дорогой гость, глядя в растворенное окно.
– Наш причетник.
– Нельзя ли зазвать его сюда да побеседовать… Небось, водки нужно?