Мысль о том, что я могу стать отцом, никогда не приходила мне в голову. Вплоть до того осеннего вечера, когда Жюли объявила, что беременна. И тщетно я озирался в поисках того, кому предназначалась сия новость, она явно была адресована мне, Мариану. «Я беременна»: эти два слова превратили меня в самца-производителя. Какая-то частица моего организма — крошечная, ничтожная, парочка молекул, чуточка ДНК, в общем, даже не знаю точно, что именно, — уже прокладывала себе путь в плоском животе Жюли, который в настоящий момент не выдавал ровно никаких видимых признаков беременности. Производитель, самец, чье назначение — продолжение рода, — так это называлось в словаре. Мысль о воспроизведении самого себя казалась мне чудовищной, безобразно претенциозной: дать жизнь другому существу, которое также потом должно стать самим собой. Жюли сунула мне под нос склянку с мутной жидкостью, в которой колыхался какой-то коричневатый кружок. Тест «Predictor». Итак, этот безжалостный приговор имел форму круга.

Вместо того чтобы заключить Жюли в объятия, испуская крики радости и бессвязные восклицания вперемежку с неудержимыми всхлипами, я размышлял — молча и хладнокровно. О перевернутой странице, о безвозвратно утерянном прошлом. Наша связь принимала трагический оборот. Теперь мы несли ответственность за нас обоих. Никогда уже не суждено нам пребывать в беззаботной неге быстротекущих дней. Никогда не суждено уйти, прикрыть за собой дверь, забыть обо всем, что было между нами. Я думал о своей жизни так, словно она мне больше не принадлежала, и даже не заметил, что Жюли плачет. Соленая влага струилась из ее глаз.

Жюли молчала, предоставив слово слезам: ее слезные железы взялись превращать эмоции в соленую воду. Именно благодаря им, этим железам, и родился язык знаков. Ее разочарование было, видимо, огромно: она-то уже считала, что ее жизнь вступила в новую фазу, как вдруг заподозрила, что мои мысли заняты крахом наших отпускных планов. Отчасти она была права: я действительно думал совсем о другом, правда, не о будущих каникулах (о них вопрос уже не стоял) и даже не о прежних, которые мы проводили в походах через пустыни, почти на сто процентов импровизированных и щедрых на множество самых разнообразных сюрпризов, например, на периодическую нехватку воды (Господи, опять я о воде!).

Нет, думал я скорее о своем дедушке, бывшем деревенском учителе, а ныне пенсионере: его ужасно волновал вопрос отношения церкви к проблеме сожительства и беспорядочных половых связей. Забегая вперед, скажу, что несколькими неделями позже, услышав эту новость, он долго обнимал меня, и не было на свете человека счастливей его. Думаю, он радовался тому, что наш род наконец обрел продолжателя и теперь можно спать спокойно, или же попросту не представлял себе другого счастья.

Так сколько же времени прошло с того момента, как прозвучали два роковых слова? Убей бог, не помню. Долгие минуты, показавшиеся часами. Я витал в каком-то вневременном пространстве, где моя жизнь проходила перед моим мысленным взором как кинолента, состоящая из отдельных кадров. И еще как череда наших недавних объятий. Одно из них было из ряда вон выходящим. Жюли тогда по-королевски властно взяла на себя руководство нашими действиями. Я же всецело подчинился ее рукам, ритму ее дыхания, вплоть до того мгновения, когда она, конвульсивно содрогаясь, бессильно упала на постель. Неужели зародыш был обязан жизнью тому поистине божественному соитию? Вполне допускаю. Я даже и подумать не смел, что такое может произойти в результате другого, обыденного, акта. Сперматозоидам, выпущенным на волю в избыточном количестве, требовался сверхмощный возбудитель, который направил бы их в нужном направлении во время нашей горячечной схватки. Короче, проще было поверить в это. И тот факт, что один из них достиг цели, объяснялся отнюдь не случайностью, а исключительным напряжением воли. Жюли, даже в яростном апогее своих безумств, прекрасно сознавала, что делает, — теперь это было яснее ясного. Она, и только она, дала сигнал к отправлению.