Международное энергетическое агентство предсказывает на ближайшие двадцать лет рост потребности в нефти с 77 миллионов баррелей в день до 120 миллионов. Повышение в три раза цены на нефть за последнее десятилетие стало одной из причин текущего энергетического кризиса. А далее мировые запасы нефти начнут иссякать, создавая напряжение в отношениях между «старыми» и «новыми» индустриальными странами. Цена контроля за нефтедобывающими районами станет критической.

Самая энергопотребляющая страна мира — США — добывает более ю млн. баррелей нефти в день (второе место по добыче после Саудовской Аравии; первое место в мире по потреблению). При сохранении нынешнего уровня годовой добычи в 370 млн. тонн, нефти в США останется не более 3 млрд. тонн. Или примерно на 8,5 лет. Американская зависимость от импорта нефти давно превысила 50 процентов, и эта зависимость продолжает возрастать. США восполняют недостающую часть с помощью импорта нефти и газа.

Эксперт Центра стратегических и международных исследований в Вашингтоне Р. Эйбл заявил на слушаниях в американском конгрессе: «Мы в полном смысле сидим на крючке дешевой нефти». Ныне повышение цены на нефть на 2 дол. за галлон означает дополнительное бремя на каждую американскую семью до 2 тыс. дол. в год. Общий объем этого дополнительного бремени для американскоо общества — 250 млрд. дол. в год. Это весьма политически рискованное увеличение налогов для любого американского политика

[14]

.

Прогнозы экономического роста в США строятся на стабилизации ее цены в диапазоне 30–35 долларов за баррель. Все это повышает значимость источников органического сырья, без импорта которого экономический организм Запада просто не может функционировать. Более чем кто-либо другой США

вынуждены

искать стабильные источники энергетического сырья. Хорошо известно, где следует их искать. 76 процентов мировых запасов нефти природа распределила в узкой полосе песчаных плоскогорий между Каспием и Персидским заливом, в центре исламской цивилизации.

В условиях истощения мировых углеводородов нефть стала самым сильным оружием

мусульманского мира.

Из упомянутых 67 процентов доказанных мировых запасов нефти, которые находятся в регионе Среднего Востока, четверть мировых запасов драгоценного сырья находится под юрисдикцией Саудовской Аравии — 261 млрд, тонн разведанного нефтяного богатства. Саудовская Аравия добывает 7,19 млн. баррелей в день (мбд) и экспортирует около 7 мбд.

Запад оценил сырьевую ценность «черного золота» в период

первой

глобализации, на рубеже XIX–XX веков. Будучи первым лордом адмиралтейства, Уинстон Черчилль перевел колоссальный — первый в мире — британский флот с угля на нефть. Потребность в электричестве, массовое производство автомобилей и массовый характер развивающейся авиации сделали нефть

самым важным

органическим сырьем.

Америка вышла на первое место в индустриальном мире во многом за счет обращения к обильным источникам этого сырья на территории самих Соединенных Штатов, а затем обернулись к соседям— Канаде и Мексике. Нефть пошла в американские доки из Венесуэлы (откуда США выдворили в конце XIX века Британию и Германию), а затем из прежней британской колонии — Нигерии. Но ни Аляска, ни богатые нефтью вышеупомянутые страны не могли сравниться по количеству и качеству с нефтью Аравийского полуострова, Кувейта, Ирака и Ирана. Вашингтон поставил перед собой задачу овладения контролем над этими прежними частями Оттоманской — а затем Британской империи.

Уже ко Второй мировой войне американские компании возобладали над Персидским заливом, изгнав оттуда растерянных англичан, своих союзников в мировых войнах и в холодной войне. Вашингтон, безусловно, хотел бы владеть долей контроля над Саудовской Аравией, Ираком, Ираном и Кувейтом. Недавно раскрытые документы Совета национальной безопасности США показывают, какую невероятно большую роль сыграло стремление администрации Г. Трумэна контролировать нефтяные богатства Персидского залива в начале холодной войны. Американцы — документ NSC 26/2 за 1949 г. — планировали даже применение на Ближнем Востоке «радиологического» оружия

Как вспоминает генерал Уэсли Кларк, «изначально базы «Аль-Каиды» располагались вдоль афгано-пакистанской границы (будучи нацеленными против Советской армии в Афганистане. —А.У.). В 1980-е годы именно американцы помогли их создать. Затем с периферии они переместились в глубь многих государств и получили поддержку с их стороны, а иногда даже от их правительств или отдельных членов правительств. В числе этих государств оказались такие традиционные союзники США, как Пакистан и Саудовская Аравия. «Аль-Каиду» не поддерживали только такие наши противники, как Сирия и Ливия»

Основой современной международной системы являются те регионы Земли, которые в той или иной степени вступили в объединяющий процесс

глобализации.

«Функционирующая основа» («functioning Core») мировой системы безопасности включает в себя Северную Америку, старую и новую Европу, Россию, Японию и Южную Корею, Китай (хотя внутренние районы в значительно меньшей степени, Индию (выборочно), Аргентину, Бразилию и Чили; Австралию, Новую Зеландию, Южную Африку. Все вместе это составляет примерно четыре миллиарда человек. «Функционирующая основа» стремится заместить собой «Старую основу» — Америку, Европу и Японию. Лидерами «Новой основы» выступают Китай, Россия, Индия, Бразилия — именно им предстоит изменить полутысячелетнюю историческую тенденцию, характерную безусловным господством Северной Атлантики.

«Вялый Запад не имеет ни малейшего представления, сколь ужасные вещи готовятся. Время — на

их стороне,

не на нашей, особенно с тех пор, как эти хитрые китайцы лишь поверхностно имитируют наше развитие, чтобы успокоить нас и приучить к мысли, что они дружественны нам, в то время как на самом деле они готовят немыслимые по технической сложности версии оружия Четвертого поколения.

Эти народы никогда не сдаются!» [23]

На что полагаются американцы на Ближнем Востоке?

Во-первых,

на сокращение рождаемости местного населения — это означает, что давление на «мировую основу» в ближайшие десятилетия ослабнет. В таких странах, как Саудовская Аравия, новое поколение вытеснит «гастарбайтеров» из других мусульманских стран, которых сейчас не меньше шести миллионов.

Во-вторых,

прибытие массы американцев, оккупация Ирака и пр. создает новые рабочие места. Со времени начала американского вторжения поток инвестиций на Ближний Восток

удвоился.

Объем фондового рынка возрос только за 2004 г. на 30 процентов, здесь была капитализирована почти половина триллиона долларов. Инвесторы верят в то, что задействованность Соединенных Штатов гарантирует сохранность самых рискованных инвестиций.

Как известно, в первые столетия своего существования вихрь ислама овладел значительной частью Евразии и Африки. Но в последующие века мир ислама отступал перед западноевропейскими, российской и китайской империями. После того, как турецкая армия в 1683 г. была отброшена от Вены, начались триста лет отступления мира ислама перед натиском Запада. Более и «хуже» того, эти триста лет были временем постоянного проникновения Запада в мир ислама. Проникновения военного, экономического, политического, идейного. Пиком можно считать ликвидацию исламской суннитской централизации в лице стамбульского султана и одновременно имама мусульманского мира в 1920-е годы, превращение новообразованной Турции в светское государство; образование государства Израиль в 1948 г.

Два процесса как бы действовали вопреки друг другу. С одной стороны, слабело геополитическое влияние исламского мира, столь могучего между VII и XVI веками; его децентрализация, отступление перед колониальным натиском Запада, трудность модернизационных преобразований, неадекватность элиты в процессе мирового прогресса. Развал Оттоманской империи, контроль Британии и Франции над наследием Стамбула, Багдада, Индостана, Индонезии, Магриба и Леванта низвел мусульманский мир до положения сугубых жертв мировой эволюции. С другой стороны, колоссальный демографический рост исламского мира (12 процентов мусульман в мировом населении в 1900 г. и 30 процентов в 2000 г.) на фоне

постоянного повышения стратегической значимости нефти —

главного сырья мусульманского мира — начали медленный, но

обратный

процесс некоторого восстановления позиций, столь очевидно утерянных после семнадцатого века. От Алжира до китайского Туркестана возник своего рода исламский интернационал. И его частью стали многие миллионы мусульман, живущие на самом Западе.

Основой самоутверждения исламизма стало осуществленное во второй половине XX в. практически полное признание в мусульманском мире идей материального развития Запада (и американских достижений как наиболее впечатляющих) при одновременном отрицании западных социальных ценностей и западных постулатов, эталонных показателей США, американских рекомендаций относительно наиболее релевантного общественного устройства. Представитель саудовской верхушки выразил это отношение так:

В Соединенных Штатах распространено мнение известного исследователя ислама Бернарда Льюиса о том, что сегодняшняя ярость мусульман являет собой финальную стадию окончательного упадка исламского общества после тысячелетней борьбы с Западом за выживание и самоутверждение. И. Бурума и А. Маргалит видят в исламском фундаментализме лишь последнее воплощение «оксидентализма» — волнами надвигающихся попыток незападных цивилизаций организовать действенное сопротивление вестернизации. Вестернизации сопротивлялись все незападные цивилизации, и никто не смог ей противостоять. Но до полного поражения незападных цивилизаций, видимо, много еще жителей Запада может погибнуть от рук террористов. Основная стратегия Запада — создание консервативных прозападных режимов — Мубарака в Египте, Мушаррафа в Пакистане, прозападных шейхов в Саудовской Аравии и Иордании. Что же касается партии арабского социалистического возрождения (БААС) и фундаменталистов типа Талибана, то неоконсерваторы в США жестко выступили за

силовое

решение вопроса взаимоотношений с наименее прозападными силами в среде ислама. Америка должна убедить мир ислама в невозможности противостоять мощи Запада. Война с антизападными силами должна закончиться так, как заканчивались предшествующие американские войны против враждебных идеологий: одна из сторон должна победить тотально. И, будучи хорошими наследниками президента Вильсона, американцы должны сделать этот мир лучшим местом для жизни, чтобы противостояние не возобновилось вновь. Так раньше было в борьбе с Германией и Японией. Самые опасные элементы этих противников подчинились западным нормам

[30]

.

Чувство исторического унижения, столь очевидное для мира ислама, с трудом — в условиях отсутствия соответствующего эмоционального опыта — ощущается на Западе. Как формулирует У. Эко, «бен Ладен знал, что в мире есть миллионы исламских фундаменталистов, которые, чтобы восстать, только и ждут доказательств того, что западный враг может быть «поражен в самое сердце». Так оно и произошло в Пакистане, в Палестине и в других местах. И ответ, данный американцами в Афганистане, не только не сократил этот сектор, но и усилил его»

После окончания холодной войны американский ядерный потенциал увеличился значительно. США заменили баллистические ракеты на своих подводных лодках более точными «Трайдент ИД-5» с новыми, более мощными боеголовками. ВМС США сместили огромную долю своих подводных баллистических ракет в Тихий океан к китайским и русским берегам, где не работают русские радарные системы. ВВС США завершили оборудование своих Б-52 ядерными крылатыми ракетами, «невидимыми» для радаров России и Китая. Воздушные силы увеличили численность бомбардировщиков Б-2-c технологией «стеле», позволяющим им летать чрезвычайно низко и избегать даже суперсовременных радаров. Наконец, США установили мощные боеголовки ракет MX и мирвированные боеголовки на МБР «Минитмен», достигших точности ракет MX… Америка получила возможность первого удара

[93]

.

После крушения СССР, США ощутили невероятную военную мощь. Америка — с полумиллионными военными расходами — несколько скептически смотрит на прежние самые развитые военные страны — Россия (64 млрд. дол. военных расходов в год); Китай — 46 млрд, дол. военных расходов; Япония — 40 млрд; Британия — 35 млрд. дол. в год; Франция — 33 млрд. дол. в год; Германия — 27 млрд.; Саудовская Аравия — 24 млрд.; Италия — 21 млрд.; Индия —14 млрд.; Южная Корея — 11 млрд. дол. Америка расходует 476 млрд. дол. — значительно больше всех остальных. Вашингтон обращает большое внимание на численность вооруженных сил: КНР — 2,3 млн. военнослужащих; США — 1,4 млн. военнослужащих; Индия — 1,3 млн. военнослужащих. Северная Корея — 1,1 млн. военнослужащих; Россия — 1 млн. военнослужащих; Южная Корея — 683 тыс. военнослужащих; Пакистан — 612 тыс. военнослужащих; Турция — 6ю тысяч военнослужащих; Иран — 513 тыс. военнослужащих; Вьетнам — 443 тыс. военнослужащих.

Ощущение всевластия — сильное чувство. Исчезают интеллектуальные предохранительные барьеры, возникает желание «быть достойным своего времени», растет ощущение праведности силовых акций, «заслуженных» двухсотлетним ростом страны. Все это в концентрированном виде сказалось в «доктрине Буша», как бы давшей Америке не только право, но обязанность строить мир по своему ранжиру.

Но самое главное в стратегии единственной сверхдержавы, утверждают американские авторы, — это различие в миссии. Традиционные крупные державы бьются за свои интересы, но Либеральная империя — за мировой порядок и упорядоченное развитие, за господство одной цивилизации — самой мощной и военизированной. Одна из главных функций вооруженных сил США— создание демократических государств по всему мировому периметру при сохранении лидерства в авангарде — в «золотом миллиарде», где сконцентрирована индустрия, финансы, наука, «soft power» Запада, то есть его привлекательность и научная мощь.

Прежде чем обратиться к американской авантюре на Ближнем востоке, сделаем самую общую оценку мощи звезднополосатого мира. Американские теоретики без малейшего смущения пишут, что «военная мощь на протяжении последних 60 лет была

доминирующим

элементом во внешней политике США»

[94]

. С уходом в небытие соперницы-сверхдержавы на долю США в конце XX века выпала феноменальная удача — накопленная за период «холодной войны» мощь оказалась лишенной противовеса, свободной для использования в целях мирового стратегического доминирования.

Современные вооруженные силы Соединенных Штатов позволяют реализовывать американские планы на четырех океанах и всех материках — нет на земной поверхности убедительной контрсилы. Это привело к тому, что США как бы лишились тормозов и стали на путь, на котором приемлемо вести в современном мире краткосрочные (или кажущиеся таковыми), победоносные войны. Вашингтон посчитал возможным и даже обязательным возомнить: «Сверхпреобладание «Левиафана» (т. е. могучего гиганта в лице американской военной мощи. — А.У.) заставит потенциальных противников стремиться избегать столкновения с ним при любых возможных условиях»

[95]

.

США создали триаду стратегических ударных сил, самый большой в мире военно-морской флот, превосходную авиацию и мощные сухопутные силы, размещенные на всех континентах. Только эта страна имеет подлинно флот всех четырех океанов. Мощь глобального масштаба включает в себя стратегическое и тактическое ядерное оружие, атакующие подводные лодки наряду со спутниками в космосе, флот двенадцати тяжелых авианосцев и несравненные силы быстрого развертывания. Цифры зачастую говорят более убедительно, чем слова. Бросим взгляд на общие контуры американской военной машины.

Армия

Как пишет М. Уокер, «Соединенные Штаты обрели военное доминирование, равное совокупной океанской мощи Паке Британники и военной мощи имперского Рима периода его расцвета»

[96]

. Армия Рима в пик имперского влияния при императоре Траяне (начало второго столетия нашей эры) имела численность менее 400 тысяч воинов. Пик численности имперской армии викторианской Британии — 356 тысяч солдат (вместе с индийскими сипаями) в 1897 г. Вашингтон в начале XXI века контролирует гораздо более обширные пространства — он размещает 100 тысяч своих солдат в Европе, 37 тысяч в Южной Корее, 25 тысяч в Персидском заливе, 20 тысяч в Японии, по нескольку тысяч на Балканах, в Центральной Азии, в Афганистане, отдельные контингенты в Закавказье и на Филиппинах, в Латинской Америке.

В 2000 г. окончилась фаза стагнации военных расходов США, связанная с окончанием холодной войны, и начался подъем военных расходов. Кривая, характеризующая рост американских военных расходов, достигла 300 млрд. дол. в 2001 г., и, согласно опубликованным планам, достигает 350 млрд. дол. в 2002 г., 400 млрд. дол. В 2003 г. и 476 млрд. дол. в 2006 г.

[97]

. Прежние великие европейские страны и Япония на данном историческом этапе даже не пытаются сократить безнадежно для них расширившийся разрыв в степени военной вооруженности, в качестве оружия, сопоставимого с Левиафаном.

Для чего же нужна эта мощь, если ею не пользоваться? Сформировались силовые возможности глобального масштаба. Теперь проведение внешнеполитического курса колоссально поддерживается несравненным боевым арсеналом. При этом, если в противостоянии с СССР действовал закон «взаимного сдерживания (Советский Союз в ответном ударе мог

уничтожить

Соединенные Штаты), то в противостоянии США с малыми и средних габаритов странами

уже ничто не сдерживало

заокеанского гиганта.

Отчего бы не воспользоваться средствами невиданного силового давления? «Сильный имеет гораздо больше способов справиться с противниками, чем слабый, при этом сильный независим. Соединенные Штаты являются единственной страной, способной создать глобальную военную коалицию, как это было в случае на Балканах и с

Присовокупляя к американской мощь их союзников возникает немыслимое скопление силы. Это весь индустриальный мир, это «золотой миллиард», это Запад против «не-Запада». Цифры и здесь экономят прилагательные, они дают общую картину.

До настоящего времени фактически ни одна из ключевых сторон — ЕС, Япония, Россия и даже (пока) Китай не вышли на тропу подлинного военного соперничества с Соединенными Штатами. Американцы удовлетворенно констатируют: «Силы порядка сегодня явно мощнее сил хаоса в современном мире. За последнее десятилетие коллапс финансовых рынков произошел несколько раз, но глобальная экономика выстояла. Антиглобализационные протесты дошли до ярости, но система свободного рынка сохранилась. Террор сокрушил Международный торговый центр, но столкновения цивилизаций не последовало»

[100]

.

Основные силы мировой арены на текущем этапе предпочитают прильнуть к гегемону. Если некоторые из стран и наращивают степень своей вооруженности, то имеют в виду не всемогущие Соединенные Штаты, а собственных соседей: Индия и Пакистан, Индия и Китай, Китай и Тайвань, Израиль и арабский мир. В начале XXI века преобладает тезис, что «лучше быть с сильнейшим, чем против него».

Исторический опыт говорит, что господство сильнейшего — временно действующая система, но многополярность складывается медленно. Пока мы можем говорить о

глобальном

влиянии США. В Южной Азии в качестве посредника призывают Соединенные Штаты, а не, скажем, соседние Китай или Японию. Пакистан поддерживал Талибан до тех пор, пока против него не выступили США. Польша предпочитает опереться на далекую Америку, а не на близкую Францию (не говоря уже о Германии, помнящей о Силезии и Восточной Пруссии. От Прибалтики до Южной Кореи Вашингтон смотрится арбитром и гегемоном. Сейчас, в первые годы XXI века движение под крылья американского орла превосходит тенденцию сформировать лагерь обиженных Америкой.

И это понятно: в начале XXI века Соединенные Штаты владеют крупными военными базами в 45 иностранных государствах при военном присутствии в 120 странах (из 192 стран — членов ООН). Главный способ контролировать неведомое будущее — физически присутствовать в ключевых точках. Страна, которая сама признает, что ей никто не угрожает захватом территории, содержит огромную сеть баз по всему миру. Английский журнал «Экономист»: «Америка располагает 725 военными установками за пределами своей территории, из которых 17 являются полномасштабными базами, где из общего числа 1,4 млн. военнослужащих 250 тысяч американских расположены на заморских базах»

В Европе находятся 113 тыс. американских военнослужащих. Сенатор Мойнихен:

Прежде чем обратиться к собственно военным действиям, к вторжению сооруженных сил США в Ирак, посмотрим как видел и анализировал Месопотамию высший круг американского руководства, как он стал относиться к внешнеполитическим проблемам.

У партии есть центр, правое и левое крыло. То, что произошло в 2000 году, — представляет собой общий поворот американского республиканизма вправо, сдвиг республиканской партии США в сторону гегемонизма, силовой политики, подчинения американским интересам международных организаций.

Посмотрим на позиции этих фракций в их отношении к верховной власти в стране, к оптимальной стратегии Вашингтона в бурно развивающемся мире.

Если быть точными, то

левое

крыло республиканцев, являвшее собой прежний атлантический истеблишмент, прежний внешнеполитический мэйнстрим, ныне оттеснено от власти. Да, либеральные фонды — Форд, Рокфеллер и Макартур будут помощнее: 833 млн. дол. в 2004 г. против 68 млн. дол. неоконсервативных фондов. Либеральные «Нэшнл ревью», «Нэйшн», «Нью рипаблик», «Нью-йоркер» (не говоря уже о «Тайм» и «Ньюсуик»). Но главные источники власти уже очевидно сместились.

Политическая власть в начале XXI века поделена между

центром

(представители которого действуют как

демократические империалисты)

и правым флангом республиканцев

(которые получили обозначение

как

неоконсерваторы).

Назовем вначале ведущих неоконсерваторов. Это бывший первый замминистра обороны, ныне возглавляющий Всемирный банк — Пол Вулфовиц; замминистра обороны по выработке политики Дуглас Фейт; начальник штаба вице-президента Льюис «Скутер» Либби; ведущий в Совете национальной безопасности Ближний Восток, Юго-Западную Азию и Северную Африку Элиот Эбрамс; член Совета по выработке оборонной политики Ричард Перл. Остальные «неоконы» в основном

судят и рядят

о политике, но не формируют ее. Они ее «философы», воздействующие на американское общество со страниц ведущих печатных изданий — Уильям Кристол в «Уикли стандарт», Макс Бут в «Уолл-стрит джорнэл», Чарльз Краутхаммер в «Паблик интерест» и «Комментари». Философ Сидни Хук, политологи Ирвинг Кристол и Роберт Каган пишут книги, которые благодаря рекламе становятся бестселлерами. Прежний представитель США в ООН Джин Киркпатрик ныне преподает. Экс-директор ЦРУ Джеймс Вулси подумывает о мемуарах, Майкл Новак ударился в теологию. «Неоконы» сильны в таких аналитических центрах, как Американский предпринимательский институт, Проект Нового Американского Века, в таких фондах, как Брэдли, Джон Олин, Смит Ричардсон.

В политическом центре неоконсерваторам так или иначе противостоят собственно люди президента, (которые несколько отстоят от неоконсерваторов и в американской политической жизни ведут себя как

Современный американский неоконсерватизм — мощная и сплоченная сила, искусная в идеологическом споре и в трактовании оптимального американского курса в огромном внешнем мире.

Итак, кредо неоконсерватизма: открытое провозглашение первенства США в международных делах, снижение роли международных организаций, предваряющие удары по потенциальным противникам, любые действия, предотвращающие распространение оружия массового поражения, подозрение в отношении даже старых союзников (не говоря уже о новых доброхотах, таких, как РФ), сокрушение «оси зла» (Иран, Сирия, Северная Корея), привнос демократии в такие далекие от нее регионы как Ближний Восток, активное использование уникального факта американского всемогущества («история не простит бездействия»). Мантра «неоконов»: величайшей опасностью для Америки сегодня является возможность создания одним из «rogue states» («агрессивных государств») или террористической организацией ядерного оружия, которым оно может снабдить диверсионные группы, стремящиеся проникнуть в Соединенные Штаты.

«Звездный час» политического всемогущества настал для неоконов в трагическое для Америки время. Когда потрясенная страна в сентябре 2001 г. озиралась в поисках утраченного равновесия, «неоконы» решительно вышли на национальную арену и предложили президенту и администрации в целом серию активных действий, отвечавших тогдашнему паническому сознанию руководства страны, полтораста лет не знающей войны на своей территории. Войны в Афганистане и Ираке вывели «неоконов» из идеологических пещер в самые главные кабинеты национального руководства. Орган неоконсерваторов «Стандард уикли» стал непременным чтением в Белом доме и в федеральных министерствах.

Как пишет едва ли не самый активный «неокон» Макс Бут, «после самой крупной в истории США террористической атаки президент Буш-мл. пришел к выводу, что администрация не может более позволить себе «скромной» внешней политики». Особое ликование «неоконов» вызвала принятая администрацией Буша в 2002 г. амбициозная «Стратегия национальной безопасности», главной мыслью которой было продекларированно право федерального правительства США наносить «предваряющие удары» в случае, если государственные органы страны посчитают политику государства X грозящей антиамериканскими действиями. Это наиболее лелеемый американскими неоконсерваторами документ, символ американской гегемонии в мире.

Обречена ли Америка жить в тени наиболее параноидальных мнений, грозящих, в конечном счете, распылением мощи американского гиганта, потерей им наиболее важных союзов, невозможную попытку осуществить полицейские функции «по всем азимутам»? Даже сейчас видно, что внутри Белого дома, Капитолия, Пентагона идет жесткая внутриведомственная схватка. Если бы «неоконы» были в ней побеждающей стороной, то мы бы видели силовые действия против Ирака и Афганистана гораздо раньше, а Иран уже становился бы площадкой американского «исправления мира» — сейчас мы наблюдали бы за ударами по Северной Корее и Ирану. Напротив, мы видим первые попытки контактов республиканской администрации с обеими этими странами — именно потому, что опыт, скажем, Ирака оказался далеко не вдохновляющим.

11 сентября подорвало силы левых и даже центра политического

мэйнстрима.

Парадоксально, но основным противником курса Дж. Буша — мл. становится секретарь СНБ его отца, Дж. Буша-ст., — Брент Скаукрофт. Он определяет свою борьбу как сражение «традиционалистов» (которых он возглавляет), против пришедших с Бушем-сыном «трансформистов», прагматиков против «неоконов» плюс демократических империалистов, интернационалистов против унилатералистов, людей, победивших в холодной войне — против борцов «войны с террором».

Последние раскололи прежнее единство американской элиты, агрессивно оттесняя триумфаторов старшего Буша 1991 года от рычагов фантастической власти в новом столетии. Показательно на фоне вышедших совместных мемуаров Буша-старшего и Брента Скаукрофта то, что Брента Скаукрофта при Буше-младшем не назначили даже на (несколько декоративный) пост главы президентского Совета по внешней разведке.

Почему? Потому что столь близкий его отцу Скаукрофт пытается сейчас объяснить причины склонности Дж. Буша-мл. к радикальным решениям таким образом: «Трансформация пришла 11 сентября. Нынешний президент — очень религиозен. Он воспринял как нечто уникальное, как поданное сверху то катастрофическое, что произошло 11 сентября, когда ему пришлось быть президентом. Он воспринял происшедшее как миссию, как его личную миссию расправиться с терроризмом». Скаукрофт замечает, что проблема в «абсолютной вере, в мотиве столь благородном, что отныне все содеянное в отместку — О.К., поскольку речь идет о правом деле». Анализ Брента Скаукрофта однозначен: от традиционных отношений с союзниками до событий в тюрьмах Абу Граиб и Гуантанамо— чем меньше моральной двусмысленности в твоем мировоззрении, тем лучше, тем спокойнее ты можешь оправдать свои действия.

Еще одна проблема согласно взглядам Скаукрофта проистекает из того факта, что «если вы верите в то, что ваши деяния — абсолютное благо, тогда

грехом

будет отходить от уже намеченного и взятого курса». Это означает, что религиозный абсолютизм либо создает опасные политические решения, либо, в противном случае, он делает Соединенные Штаты открытыми к обвинениям в лицемерии. Скаукрофт: «Например, вы выступаете в защиту тезиса об экспорте демократии, и при этом вы обнаруживаете себя в объятиях таких лидеров, о которых можно сказать что угодно, но только не то, что они привержены демократии или готовы отстаивать демократические идеалы где-либо. Абсолютные истины невозможно подвергать сомнению; невозможно одновременно практиковать прагматизм и полностью загораживаться от критики».

На фоне потери национальных позиций первоначальными ставленниками американцев в Ираке это своего рода объявление войны традиционалистов трансформистам. Возникает ситуация противостояния курсов 41-го и 43-го президентов, отца и сына, традиционалистов и трансформистов. Согласно Скаукрофту, «11 сентября позволило трансформистам утверждать, что ситуация в мире быстро ухудшается и

Афганская операция продемонстрировала всему миру,

во-первых,

исключительные возможности военной машины США. А

во-вторых — возобладание

силового сегмента американского политического механизма, произведшего революционные изменения в американской внешней политике.

В первом случае особенное впечатление произвели огромные транспортные самолеты и тяжелые бомбардировщики, оснащенные приборами точного бомбометания, а также, весьма точные крылатые ракеты. С неожиданной силой открылся разрыв между техническим уровнем и возможностями США и прочих высокоразвитых стран Запада (не говоря уже о всех прочих государствах). Обнажился тот факт, что не менее 6о стран на определенном этапе предпочли быть военными союзниками Америки. (Позже численность военных союзников США в Ираке уменьшилась вдвое.) Что позволило министру обороны Рамсфелду утверждать, что «миссии определяют коалиции, а не наоборот». То есть, провозглашенная Америкой миссия, а не выработанная огромной коалицией стратегия стала самым важным элементом системы, где США доминируют. «Неохотный шериф» превратился в решительного полицейского. Или имперского проконсула. Изоляционистская Америка ушла на историческое дно.

Поразительное явление: в стране, где любая политическая позиция немедленно порождает оппозицию, исчезла эта спасительно постоянная бинарность.

Демократы и республиканцы нашли общую позицию — они вотируют новые военные расходы с целью продлить как можно дольше американское преобладание в мире. Политическая география обеих политических партий практически смыкается. И при президенте-демократе Клинтоне американцы искали «оборонительные рубежи» не на побережье двух омывающих Америку океанов, а в Сомали, Боснии, Колумбии, Восточной Азии. Окончание холодной войны усилило тенденцию американского руководства искать оптимальное военное решение максимально удаленно от американской территории. При президенте-республиканце Буше «проецирование силы» на дальние регионы стало

ключевым

выражением в американском подходе к своей безопасности в новом веке. Все звенья государственного аппарата США сошлись в том, что (словами П. Вулфовица) «проецирование силы должно оставаться наиболее предпочтительным способом использования американских войск»

Во время своей предвыборной кампании 2000 г. губернатор Дж. Буш безоговорочно указал, что «наша нация оказалась на правильной стороне истории»

Как мы пытались показать, администрация Буша-младшего

только извне

казалась примерно солидарной. И дело было не только в межличностных неурядицах. Состоялось столкновение идей. Внутри администрации министр обороны Рамсфелд начиная с 11 сентября говорил, что «обороны недостаточно», что «Америка нуждается в наступательных действиях». Но экс-генерал Колин Пауэлл (профессиональный военный, одевший гражданский мундир, приняв пост госсекретаря) предупреждал против: 1) перенапряжения; 2) отчуждения союзников; создания антиамериканской «оси» по линии Париж — Берлин — Москва — Пекин; з) консолидации на антиамериканской основе мусульманского мира; 4) превращения в противников «Европейского союза», Китая, России.

Ястребы в США восхищались министром обороны. Союзники в Европе оценили мудрость главы американской дипломатии. Отныне эти две линии следуют во внешней политике Вашингтона вплоть до 2006 года (когда число несогласных с войной в Ираке и в деятельности президента Буша достигло соотношения 1:2 (численность одобряющих деятельность президента весной 2006 г. опустилась до 36 процентов, а численность несогласных американцев — 60 процентов).

Следует сказать, что наиболее опытным во всей команде республиканского президента являлся вице-президент Ричард Чейни. В возрасте 34 лет он занял пост начальника штаба у президента Джеральда Форда, затем десять лет следовал карьере парламентария — представлял в Палате представителей штат Вайоминг.

В 1989 году Чейни был назначен Бушем-старшим на пост министра обороны США. Затем, оставив государственную службу, он в 1995 г. стал президентом техасского энергетического гиганта — кампании «Халибертон». В 2000 г. Буш-младший, устремившийся к посту президента США, избрал его партнером на федеральных президентских выборах: Буш объяснил свой выбор так: «В хорошие времена я собираюсь воспользоваться вашим советом, но еще больше он мне будет нужен, если времена станут суровыми». Буш поручил Чейни осуществлять контроль над ЦРУ, над Агентством оборонной разведки (снимавшей всю электронную информацию в мире), он поручил вице-президенту производить оценки степени уязвимости Соединенных Штатов в посуровевшем мире. Запомним, именно ему президент Буш указал 21 ноября 2001 года на необходимость оценить роль Ирака на Ближнем Востоке и оценить возможные контрмеры противостоящей стороны.

Новый этап боевых действий на Ближнем Востоке требовал достижения некоей меры солидарности с основными союзниками. Наиболее надежным смотрелся британский премьер-министр Тони Блэр. Выразили готовность участвовать в американской коалиции такие крупные европейские страны, как Италия и Испания. Необыкновенную готовность оказать услугу «дяде Сэму» выказали новички в американском лагере (численностью в 32 государства), такие, как Польша.

Но мир не стоит на месте. Поразительная безапелляционность Вашингтона удручила многих европейцев. Такие страны, как Франция, Германия, Бенилюкс, Скандинавия, содрогнулись, ожидая второй (после Афганистана) этап американской ближневосточной кампании. Случилось нечто новое во внутризападных отношениях. «Старые» атлантические страны выступили против «новобранцев» Североатлантического союза, осуждая их готовность поддерживать американский авантюризм. В то же время Париж и Берлин обнаружили в Москве схожую реакцию на односторонние действия Соединенных Штатов; наметилось нечто вроде альянса Париж — Берлин — Москва (и молчаливо сочувствующий им Пекин). Эпизод превратился в потенциальное противостояние с половиной мира, и Вашингтон предпринял некоторые предваряющие действия.

23 мая 2002 г. президент Буш встретился с канцлером ФРГ Герхардом Шредером, а 26 мая — с президентом Франции Жаком Шираком. В обоих случаях американский президент был откровенен и прямолинеен, но не осмелился обрисовать подлинную картину готовности Америки к войне с Ираком Он без обиняков говорил, что Ирак представляет собой угрозу Америке. Но Буш обманул своих партнеров, говоря, что «план на случай войны с Ираком

не лежит

у него на столе».

Сказанное на публике в третий раз это заявление вызвало оживленный скепсис. Лучше бы Буш выражался так, как он это делал три месяца назад: «Я прибегну к лучшему из вариантов, которые у меня в наличии. Они мне все доступны. Кошелек не закрыт». Готовность к подлогу говорила о готовности к силовым действиям безотносительно к позиции наиболее тесных союзников Америки.

Все это было тем более несуразно, что генерал Фрэнкс отвечал на схожие вопросы совсем в другой тональности. В Тампе 21 мая 2002 г. он сказал группе журналистов: «Война с Ираком — большой вопрос и мне трудно на него ответить, поскольку мой босс еще не попросил меня сложить все компоненты плана. Я не могу говорить о цифрах, поскольку мой босс еще не дал мне окончательный приказ». Журналисты достаточно тонко чувствовали обстановку, и указанные разночтения просто подталкивали их к однозначным выводам. Такие газеты, как «Нью-Йорк тайме» довольно упорно (если не сказать агрессивно) искали истину, подлинную картину намерений Белого дома. Вот типичный заголовок этой влиятельной газеты в эти дни: «США предусматривают создание большого

Главный автор речей президента Буша Майкл Герсон пожелал присутствовать в Вест-Пойнте на выпускной церемонии этой главной американской военной академии. Герсон обычно смотрел речи президента своего издания по телевидению, но на этот раз он отправился на Гудзон, понимая историческую значимость происходящего. Он справедливо полагал, что на этот раз прозвучит

главная

речь президента Джорджа Буша-младшего. Герсону хотелось видеть, как делается история. В определенном смысле эта речь была продолжением январского «Послания о положении страны», когда президент Буш

напомнил

миру, что мощь США дает им особые возможности.

Здесь мы отметим главное: Соединенные Штаты в 2002 году открыто взяли на себя задачу

улучшить

этот мир посредством — если понадобится — силовых акций. Как сказала тогдашний советник президента по национальной безопасности Кондолиза Райс: «Мы ставим перед собой задачу сделать мир более безопасным и благополучным». Разумеется, безопасным и благополучным в сугубо американском понимании. Готовя речь, Майкл Герсон искал ключевое слово и, кажется, нашел его:

«Предвосхищение», «упреждающий удар».

Государственный департамент лучше помощников президента чувствовали биение внешнего мира. Госсекретарь Колин Пауэлл и его правая рука Армитадж были (как они выражались), «в холодильнике», будучи отрезанными от процесса формирования главных планов Буша, его мировых идей, стратегии демократических империалистов и неоконсерваторов (но история отомстила за Пауэлла: все президентство Буша отныне было посвящено пыльной стране Ирак), доказывая буквально с каждым днем правоту его сомнений. Решающее слово было сказано в уютно расположившейся на Гудзоне Военно-морской академии США летом 2002 года.

Понятно, что наибольшее внимание привлекает не ажиотаж академических сторонников тезиса «не упустить исторический шанс», а государственная мудрость, стратегия республиканцев Буша, решивших на этот раз не упустить возможности удара по багдадскому режиму. Майкл Герсон решил создать эпическую речь, и он провел серьезную подготовку. По пути, читая наиболее важные речи Трумэна, он убедился, каким плохим стилистом был президент из Миссури. С его точки зрения, только Кеннеди в 1961 г. сумел сказать волнующие слова о «тяжелом грузе в долгих сумерках войны». Но напомним, что эти слова повели американцев в джунгли Вьетнама, где оставили свои молодые жизни 57 тысяч

(Много лет спустя министр обороны США Роберт Макнамара обедал с президентом Вьетнама и тот спросил его, знакомился ли американский министр с вьетнамской историей? А если знакомился, то почему не учел того обстоятельства, что вьетнамцы

Это была одна из самых важных речей Буша. На стадионе в Вест-Пойнте Джорджа Буша слушали 1000 кадетов и их семей. «Война против террора не может быть выиграна в обороне. Мы должны перенести боевые действия на территорию противника, развеять его планы и встать грудью перед наихудшими угрозами, пока они еще только возникают. Наша нация будет действовать». По существу, этот американский президент сокрушил державшийся триста с половиной лет

Cuius regio euis religio.

Мир национального суверенитета, мир Вестфальской системы.

Речь была понята не сразу. Но постепенно всякий, кто следил, увидел разительную перемену в курсе Вашингтона. Газета «Нью-Йорк тайме» назвала доктрину «предваряющего удара» — политическим изменением текущей политики

огромных пропорций.

Отныне США перестают беспокоиться о том, что они дают дурной пример «односторонними действиями вторжения в другие страны и низвержения их правительств»

[131]

.

В своей речи в Вест-Пойнте в июне 2002 г. президент Буш поднял идею «предвосхищаюшего» удара. (Она была выдвинута четырьмя месяцами ранее Белым домом на зз страницах в виде «Национальной Стратегии Безопасности Соединенных Штатов». В ней вице-президент Ричард Чейни писал: «Ввиду того, что оружие массового поражения в руках террористических организаций или кровожадного диктатора представляет собой огромную, трудновообразимую угрозу, президент имеет право как главнокомандующий предотвратить смертельную угрозу безопасности Америки. Действуя с точки зрения здравого смысла и в целях самообороны, Америка будет действовать против возникающей угрозы»

[132]

.

Следующим этапом подготовки к «силовой внешней политике» было выступление президента Буша-мл. в Организации Объединенных Наций.

Спичрайтер Майкл Герсон провел с президентом немало времени, выясняя, какие идеи тот хотел бы осветить перед Организацией Объединенных наций. Буш сказал, что его интересуют два пункта: изгнать из Багдада Саддама, а оружие массового уничтожения поставить под американский контроль. Райс вспоминает обсуждение такого предложения: Саддам уходит, или через 30 дней США объявляют ему войну.

«Доктрина Буша» вызвала зримое противодействие в самих Соединенных Штатах. Тридцать два видных американских политолога (в основном, представители школы «политического реализма») выступили в газете «Нью-Йорк тайме» с возражениями против «безрассудной», с их точки зрения, доктринальной догмы неоконсерваторов

[140]

. И немедленно получили в ответ обвинения в отрыве от реальности, в благодушествовании в то время, когда над Западом нависает смертельная угроза. Такое обвинение — первый «козырь» неоконсерваторов; а второй — это то, что в современном мире, где господствует феноменальная военная мощь США, создать антиамериканский союз попросту

невозможно.

Самоубийственно.

Правы ли «неоконы» с их предупреждающими, предвосхищающими ударами? Политолог Джек Снайдер размышляет на эту тему так: «Это правда, что малые государства-изгои и им подобные не могут собственными силами создать контрбаланс американской мощи в традиционном понимании этого понятия. Справедливо и то, что такие страны — потенциальные противники, как Россия и Китай, так сказать, «устали» от противостояния американцам и их военным экспедициям. Но, если даже несравненная мощь Америки понижает вероятие создание традиционного союза-контрбаланса, уже сами американские действия создают некий функциональный эквивалент такого союза. Предшествующие расширяющиеся империи, в конечном счете, обнаруживали себя перенапряженными, даже если противостоящие альянсы создавались очень медленно. Например, хотя потенциальные жертвы Наполеона и Гитлера с большим трудом оформляли противостоящие коалиции, эти империи атаковали столь большое число оппонентов практически одновременно, что значительные союзы

де факто

в конечном счете обретали форму противостояния. Сегодня аналогичная форма перенапряжения — политического и военного — может найти себя, если страны посчитают американские усилия по предотвращению ядерного вооружения и стремление насадить демократию силой в мусульманские страны станет постоянным серьезным фактором»

[141]

.

Говоря о «четверном согласии» Париж — Берлин — Москва — Пекин, отметим, что даже очень «малоотчетливый» союз против односторонних действий одной державы может оказаться мощным фактором международных отношений в условиях, когда огромное большинство мирового сообщества начинает видеть себя

У всех наблюдателей возникает общий вопрос, способны ли такие руководители, как команда Дж. Буша-мл., на трезвый отход от гегемонии в случае непредвиденных препятствий, когда очередные — Иран, КНДР (и далее по списку) члены «оси зла» введут Вашингтон в клинч с историей, с конечностью собственных ресурсов, с неготовностью американского населения нести жертвы в условиях малоубедительного их трактования? Отметим несколько наиболее важных моментов, ставящих под сомнение «доктрину Буша».

1. Классическим примером предвосхищающего удара является хорошо известный «план Шлиффена», тщательно обосновавший необходимость такого удара по Франции и детально разработавший такой удар через Бельгию. При всей изощренности этого плана, он, по сути, бросает вызов здравому смыслу. Оборона всегда обходится дешевле, чем наступление на неведомое большое. Представьте сегодня Соединенные Штаты, периодически наносящие удары по