Ярость и гордость

Фаллачи Ориана

Чудовищный акт терроризма, совершенный 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке, заставил содрогнуться весь мир. Ориана Фаллачи, итальянская журналистка, уже много лет живущая в Америке и известная своими независимыми взглядами, в тот страшный день оказалась очевидцем трагедии. Потрясенная увиденным, Фаллачи взялась за перо, и на свет появился жесткий антиисламский памфлет – гневная, сверхэмоциональная, далеко не бесспорная и очень личностная книга «Ярость и гордость», которая вызвала невероятный резонанс. Изданная миллионными тиражами во многих странах мира по обе стороны Атлантики, книга Фаллачи везде вызывает бурную, неоднозначную реакцию. Отклики на «Ярость и гордость», как правило, диаметрально противоположны: от безудержной хвалы и поддержки – до гневных нападок и проклятий в адрес журналистки.

От издательства

Чудовищный акт терроризма, совершенный 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке, заставил содрогнуться весь мир.

Ориана Фаллачи, итальянская журналистка, уже много лет живущая в Америке и известная своими независимыми взглядами, в тот страшный день оказалась очевидцем трагедии.

Потрясенная увиденным, Фаллачи взялась за перо, и на свет появился жесткий антиисламский памфлет – гневная, сверхэмоциональная, далеко не бесспорная и очень личностная книга «Ярость и гордость», которая вызвала невероятный резонанс. Изданная миллионными тиражами во многих странах мира по обе стороны Атлантики, книга Фаллачи везде вызывает бурную, неоднозначную реакцию. Отклики на «Ярость и гордость», как правило, диаметрально противоположны: от безудержной хвалы и поддержки – до гневных нападок и проклятий в адрес журналистки.

Во Франции ультрарадикальная мусульманская ассоциация возбудила против Фаллачи судебный процесс, который журналистка, впрочем, выиграла. И по сей день не прекращаются угрозы в ее адрес, но мужества этой женщине не занимать. В годы Второй мировой войны она, тогда четырнадцатилетняя девушка, сражалась в рядах итальянского Сопротивления против фашизма. Затем, не раз рискуя жизнью, писала гневные репортажи из различных горячих точек планеты: Вьетнама, Ближнего Востока, Венгрии 1956 года, революционной Латинской Америки 1970-х годов, региона Персидского залива. Во время кровавых событий 1968 года в Мехико журналистка была тяжело ранена. Ее репортажи, аналитические статьи, интервью с известными политиками и общественными деятелями разных стран, среди которых были Голда Меир, Хомейни, Ясир Арафат, Али Бхутто, король Иордании Хусейн, Далай-лама и другие, непременно вызывали огромный интерес.

В книге «Ярость и гордость» Ориана Фаллачи с присущими ей бескомпромиссностью и бесстрашием гневно обличает терроризм, причем в выражениях, которые мало кто осмеливается высказывать публично. Она пишет о непримиримых, с ее точки зрения, противоречиях между исламским и западным мирами, о всемирном феномене джихада и о «губительной беспечности Запада».

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я выбрала молчание. Выбрала изгнание. Ибо в Америке, скажу это наконец громко и вслух, я живу жизнью политического беженца. Я живу в добровольном политическом изгнании. Я приняла это решение много лет назад, одновременно с отцом. Тогда мы оба осознали, что жить в Италии, где идеалы выброшены на помойку, стало слишком трудно, горько. Разочарованные, обиженные, оскорбленные, мы сожгли мосты, соединяющие нас с большинством наших соотечественников. Мой отец уединился на отдаленных холмах области Кьянти, там, куда политика, которой он, благородный и честный человек, посвятил всю жизнь, не доходила. Я скиталась по миру и наконец остановилась в Нью-Йорке, где меня от этих соотечественников отделял Атлантический океан. Такие параллели могут показаться странными, я понимаю. Но, когда самоизгнание поселяется в глубине раненой и обиженной души, географическое положение не имеет значения, поверь мне. Если любишь свою страну и страдаешь за нее, нет никакой разницы между жизнью писательницы в столице с десяти миллионным населением и жизнью наподобие древнеримского Цинцинната на отдаленной возвышенности в Кьянти с собаками, кошками и курами. Одиночество везде одно и то же. Чувство поражения – тоже.

Кроме того, Нью-Йорк всегда был гаванью для политических беженцев и политических изгнанников. В 1850 году, после падения Римской республики, смерти жены Аниты и бегства из Италии, даже Джузеппе Гарибальди перебрался сюда, помнишь? Он приплыл 30 июля из Ливерпуля, первое, что он произнес, спускаясь по трапу, было: «Хочу просить американское гражданство». Первые два месяца он прожил в доме у торговца из Ливорно, Джузеппе Пастакальди, в Манхэттене: 26, Ирвинг-плейс. (Я очень хорошо знаю этот адрес, потому что там одиннадцать лет спустя моя прапрабабушка Анастасия, тоже бежавшая из Италии, нашла убежище). Затем, в октябре, он переехал на Стейтен-Айленд в дом Антонио Меуччи – талантливого флорентийца, который изобрел телефон, но, не имея денег на возобновление патента, видел, как его гениальная идея была присвоена парнем по имени Александр Белл… Здесь Гарибальди вместе с Меуччи открыл колбасную фабрику, но дела шли так плохо, фабрика в скором времени была переквалифицирована в свечной завод, а затем в таверну, где вечерами по субботам оба играли в карты («Таверна Вентура» на Фултон-стрит). Однажды Гарибальди оставил запись следующего содержания: «К черту колбасу, да здравствуют свечи! Боже, спаси Италию, если можешь». И подумать только, кто жил здесь до Гарибальди! В 1833 году – Пьеро Марончелли, патриот, что в Шпиль-берге сидел в одной тюремной камере с Сильвио Пеллико, а тринадцать лет спустя умер в Нью-Йорке в нищете от ностальгии. В 1835гм – Федерико Конфалоньери, патриот, приговоренный к смерти австрийцами, но помилованный благодаря Терезе Казати, его жене, бросившейся в ноги австрийскому императору. В 1836-м – Феличе Форести, патриот, чей смертный приговор был изменен австрийцами на пожизненное, а затем четырнадцатилетнее заключение. В 1837-м – двенадцать ломбардцев, приговоренных к повешению, но помилованных австрийцами (явно более цивилизованными, чем Папа Римский и Бурбоны). В 1838-м – несгибаемый генерал Джузеппе Авеццана, которого заочно обвинили и приговорили к смерти за участие в первом пьемонтском конституционном движении…

Но это еще не все. После Гарибальди сюда приехали многие другие, помнишь? В 1858-м, к примеру, историк Винченцо Ботта, вскоре ставший почетным профессором Нью-йоркского университета. И в начале Гражданской войны, точнее – 28 мая 1861 года, прямо в Нью-Йорке наши Garibaldi Guards сформировали 39-й Нью-йоркский пехотный полк. Да, легендарные Garibaldi Guards – гвардейцы Гарибальди, вместе с американским флагом несшие итальянский флаг, с которым с 1848 года они боролись за свою страну и на котором ими был начертан девиз «Vincere о Morire» – «Победить или умереть»; знаменитый 39-й Нью-йоркский пехотный полк, что неделю спустя в Вашингтоне участвовал в смотре, устроенном Линкольном, а в течение следующих лет отличился в кровавых сражениях: в первом Буллранском сражении, при Кросс-Кисе, в Геттисберге, Северной Анне, на Бристоу Стейшн, на реке По, при Майн-Ран, Спотсильвании, в Уилдернесе, Колд Харборе, долине Строберри, Питерсберге, у Глубокого ручья и дальше, вплоть до Аппоматтокса.