Брат Проводок сидел неподвижно, заклинившись между стеной и реализатором, двигались только его глаза и указательный палец. Время от времени палец быстро ударял по клавише на пульте, а зрачки, серо-голубые, как родное ирландское небо, косили к открытой двери toldilli, небольшой будки на корме, где он притаился. Видимость была слабой.

Снаружи он видел мрак и фонари у релинга, о который опирались двое моряков, а за ними качались яркие огни и темные контуры «Ниньи» и «Пинти». Еще дальше тянулся до самого горизонта Атлантический океан, окрашенный кровавой восходящей Луной.

Над тонзурой монаха висела одинокая лампа с угольным электродом, освещая его лицо, одутловатое и сосредоточенное.

В тот вечер эфир трещал и свистел, но наушники, прижатые к ушам монаха, продолжали передавать точки и тире, посылаемые оператором из Лас-Пальмас на Гран Канариа.

Ззззз! Значит, хереса у вас уже нет... Поп!.. Плохо... Щелк!.. Ты, старая винная бочка... Зззз... Да прости вам Господь ваши грехи...