Врата времени

Фармер Филип Жозе

Блиш Джеймс

Сейберхаген Фред

Ван-Вогт Альфред Элтон

Ломер Кит

Педжетт Льюис

Старджон Теодор

Диш Томас

Маккап Кэрролл

Дэвидсон Авраам

Цирул Артур

Томас Тед

Лавкрафт Говард

Когсвелл Теодор

Филлипс Рог

Миллер П. Шайлер

Хайнлайн Роберт

Табб Эдвин

Биксби Джером

Филлипс Питер

Брэдбери Рэй

Сборник представляет практически неизвестный читателю роман Филипа Жозе Фармера «Врата времени», его же лукаво-озорную повесть «Божественный промысел», повесть знаменитого своим циклом «Города в полете» Джеймса Блиша и более двух десятков рассказов.

Среди авторов сборника — Фред Сейберхаген, Теодор Старджон, Кит Ломер, Альфред Ван-Вогт, Рэй Брэдбери.

Врата времени

Вместо предисловия

В тот миг, когда перед горящим бомбардировщиком распахнулись Врата Времени — врата параллельного мира, двое чудом уцелевших американцев не представляли, что их ждет...

А ждала их другая Земля — планета, где нет Американского континента, жестокий мир, не знающий христианства и не ведающий жалости; мир, где во славу странных богов на скованных льдами просторах обрушиваются друг на друга бронированные орды империй и королевств. Перкуния, Блодландия, Итскапинтик, Икхвани — с изощренной жестокостью их правители пытаются похитить друг у друга американских летчиков — лейтенанта Ту Хокса и сержанта О’Брайена, заставить их работать на себя и, воспользовавшись их знаниями, развернуть войну в воздухе.

Но выжили не только американцы. Пилот сбившего их немецкого истребителя попадает в этот параллельный мир вместе с ними — его холодный ум и жажда власти во многом изменят их судьбу...

...А далее — повести и рассказы, другие миры, неожиданные и парадоксальные. Там земляне с летающих городов будущего в столкновении с убийцами-Прокторами восстанавливают справедливость на Большом Магеллановом Облаке, а другие земляне едва не гибнут, побежденные загадочной тварью с безымянной планетки; там пробуждается вызванная из небытия нежить, а новоявленное божество устанавливает Золотой Век; там открывается бесконечный путь в преисподнюю, а тени воителей прошлого разбивают армаду одержимых жаждой истребления звездолетов-роботов...

Филип Жозе Фармер

Врата времени

1

Прошел ровно год, как война наконец закончилась, и мой издатель решил направить меня в норвежский городок Ставангер — записать нашумевшую историю Роджера Ту Хокса и заключить с ним контракт на условиях весьма и весьма выгодных для автора, особенно если вспомнить, что напечататься после войны было очень непросто. Честно говоря, я сам мечтал встретиться с Ту Хоксом и попросту напросился на это задание — ибо слухи о нем, противоречивые и невероятные, меньше всего походили на правду, хотя рассказчики клялись в абсолютной своей правдивости.

Любопытство как заноза сидело во мне, так что, не подвернись столь удачно предложение моего шефа, я бы, пожалуй, даже рискнул взять расчет и, не задумываясь о последствиях, помчался бы в Норвегию. Кстати, результат подобного безумия выглядел однозначно: сложности послевоенного времени практически не давали надежды на вакантное место очеркиста или репортера. Мир лежал в руинах, и умение каменщика или слесаря ценилось много выше искусства владеть пером.

Но люди, тем не менее, оставались людьми и продолжали читать и, как ни странно, покупать книги. Газеты подогревали интерес к таинственному Роджеру Ту Хоксу, почти каждый хоть что-то да слышал о нем, но лично знавших его либо невозможно было найти, либо они уже перекочевали в мир иной.

Единственным средством передвижения, на которое мне удалось раздобыть билет, оказалась древняя чадящая посудина, тащившаяся до Ставангера морем целую неделю. Оказались мы там поздним вечером, и мне стоило больших усилий выяснить на моем скверном норвежском, где находится гостиница, имеющая, по моим данным, в числе своих постояльцев Ту Хокса.

Ехать пришлось на другой конец города, и тройной тариф на такси отнюдь не улучшил настроения, но при виде отеля я несколько приободрился: он был ярко освещен и казался оазисом комфорта среди мрачных улочек, где тьму разрежали лишь мутные пятна фонарей, а по обочинам мелькали безликие дома с наглухо зашторенными окнами. А здесь, в просторном светлом холле, жизнь била ключом: люди смеялись, беззаботно болтали и несомненно были счастливы сознанием того, что тяготы минувшей войны остались позади окончательно и бесповоротно.

2

Ведущий звена бомбардировщиков упрямо держал курс к югу от Тырговиште. Вместо того чтобы повернуть на север, к Плоешти, он продолжал идти в сторону Бухареста. Ошибка штурмана всполошила пилотов, и, нарушая строжайший приказ, в эфир полетели радиозапросы ведомых. Однако командир звена, не отзываясь, упорно не менял курс. Держась за ведущей машиной, лейтенант Ту Хокс заметил маслянисто-черное облако, клубившееся у самого горизонта,— это горели нефтехранилища. Первая волна бомбардировщиков накрыла цель. Ту Хокс снова и снова спрашивал себя, как же мог полковник не заметить расползшиеся на полнеба и постепенно уходившие назад сгустки дыма. Совершенно неожиданно ведущая машина сделала резкий разворот, наконец-то нацелившись на горящие прииски. Пытаясь сохранить строй, Ту Хокс и другие пилоты спешно повторили маневр. Четыре мотора «Гайаваты» надсадно взревели, увлекая самолет на предельной скорости все ближе и ближе к цели. Звено бомбардировщиков стремительно понеслось вниз, выходя на необходимую для атаки трехсотфутовую высоту. Под крылом замелькали, сменяя друг друга, разноцветные лоскуты полей, паутина каналов, спичечные коробки домов, серые ленты дорог. Впереди на клубящейся стене дыма тускло отсвечивали китообразные туши заградительных аэростатов.

Не так, всё не так! Ту Хокс прикусил губу, сдерживая готовые вырваться проклятия: звено вышло на цель с другой стороны, и теперь весь штабной инструктаж о расположении объектов не стоил и цента. При заходе с юга все снимки воздушной разведки годились разве что для клозета. Но он промолчал, не желая показывать сидевшему рядом Эндрюсу свою растерянность.

Не выйдя еще и к первой линии аэростатов, бомбардировщики оказались под плотным огнем немецких зенитных батарей. Каждый стог сена на лугу, каждый куст, каждый невзрачный сарай — все обернулось прекрасно замаскированными позициями зениток. Из-за безобидных кустиков, из неприметных окопчиков и траншей навстречу несущимся на бреющем полете самолетам остервенело залаяли автоматные очереди. Стоявшие на заброшенной железнодорожной ветке старые вагоны внезапно ощетинились длинными дымными пиками — это вступили в игру длинноствольные 88-миллиметровые зенитки, плюющиеся зажигательной шрапнелью.

Близкие разрывы сотрясали «Гайавату», осколки скрежетали и щелкали по обшивке, впивались в фюзеляж и плоскости. Машина содрогалась. Стиснув зубы, оба бортовых стрелка пытались не выпустить из прицела позиции зениток. Мир вокруг казался гигантской светящейся паутиной, сотканной из нитей трассирующих пуль дымными пауками разрывов.

Несколько машин уже горело, другие, спешно отбомбившись, рвались прочь из зоны обстрела, натужно набирая высоту на двух-трех неповрежденных моторах. Безумная какофония взрывов, воя моторов и грохота бортовых пушек терзала нервы невыносимой болью.

3

Ту Хокс настороженно всматривался в приближающуюся землю. Чем ниже он опускался, тем больше различал деталей, но обзор постепенно сужался.

Благодаря сильному ветру его сносило в сторону, за лес, к скошенному пшеничному полю. За полем тянулась узкая, окаймленная кустарником тропка, ведущая к какой-то странной постройке с конусообразной соломенной крышей, чуть поодаль сиротливо притулился кособокий сарай и столь же неказистого вида хозяйственные сооружения. В глубине виднелся обнесенный плетеной загородкой сад; за ним — поросший густым ивняком ручей.

Как Ту Хокс и предчувствовал, он опустился возле самой опушки, задев ногами крону невысокого дерева. Порыв ветра потянул купол парашюта вбок, закрутил, пилота поволокло по земле. Внизу деревья защищали от ветра, и коснувшийся травы купол моментально опал. Секундой позже Ту Хокс уже твердо стоял на ногах. Отстегнув стропы, он торопливо скатывал парашют. Тем же был занят и приземлившийся неподалеку О’Брайен.

Свернув упругий шелк в скатку, Ту Хокс бросился к О’Брайену, смотревшему куда-то в сторону и выразительно жестикулировавшему.

— Командир, ты заметил солдат у... ну, как это здесь называется... хутора? — встретил его встревоженный О’Брайен.

4

Наверху что-то заскрежетало, затем грохнуло о доски. Хозяйка, очевидно, строила над ними баррикаду из мебели. О’Брайен извлек карманный фонарик и посветил по сторонам. Луч обежал низкую тесную комнатку — обычный погреб с обмазанными глиной стенами и земляным полом. Прямо перед их лицами с балки свисали два копченых окорока, на полках и на полу громоздились кадушки соленых огурцов и солонины, глубокие миски, до краев засыпанные бобами, круги остро пахнущего овечьего сыра. Возле груды пустых мешков валялась треснувшая деревянная маска, мгновенно приковавшая внимание Ту Хокса. Лик демона, монстра из страшной сказки с сохранившейся кое-где раскраской напоминал нечто неуловимо знакомое, полузабытое...

— Чуднáя вещица, — шепнул О’Брайен и добавил уже громче: — Вообще все здесь чуднóе, а, лейтенант? А теперь я скажу, что давно собирался сказать, и можешь считать меня кретином! Так вот, прямо перед тем как на нас выскочил тот немецкий истребитель, меня словно бы закачало, голова пошла кругом. Ну вроде морской болезни что-то. Решил — в горячке зацепило. Но ведь ни царапины! Я и думать-то забыл. А потом это повторилось уже в лесу. Правда, слабее...

О’Брайен помолчал.

— И знаешь, командир, сдается мне, что случилось кое-что похуже зениток. И вообще хуже многого.

Ту Хокс задумчиво кивнул:

5

Всю ночь шла заросшими лесными тропами группа Джикозеса, покидая спасительное прикрытие нависших ветвей только для того, чтобы перебежать поляну. В застывшем, мрачно чернеющем лесу раздавался единственный звук — шорох их собственных шагов... Лишь под утро, отыскав неглубокий сухой овраг, надежно скрытый сверху кустарником, Джикозес решился устроить привал.

Уже засыпая на охапке прошлогодней листвы, О’Брайен шепнул Ту Хоксу:

— По-моему, наши бравые ребята держат курс на северо-восток. Может, хотят махнуть через границу, в Россию?

Ту Хокс молча кивнул — он сам подумывал о том же.

О’Брайен вдруг встрепенулся:

Джеймс Блиш

Землянин, войди в свой дом

1

Город парил в предрассветной дымке — над планетой, над полегшим вереском огромного плато, отведенного Прокторами для посадочной площадки. Туманный край Большого Магелланова Облака в этот час едва касался западного горизонта, а само Облако занимало почти десятую часть неба. Оно зашло бы в 5.12, а в 6.00 показался бы самый край Млечного Пути, но летом солнца встают раньше и растворяют слабое мерцание звезд.

Мэра Амалфи это вполне устраивало. Быть может, он оттого и выбрал эту планету, что на здешнем ночном небе виднелся лишь краешек родной галактики. Городу, обремененному бесконечными проблемами, не хватало только ностальгии...

Город приземлился, едва различимое гудение гипердвигателей смолкло, но снизу быстро нарастал шум: город оживал, лязгал выгружаемым оборудованием — разведывательная команда, как всегда, не теряла времени.

Спускаться вниз, на эту новую землю, Амалфи не спешил. Он остался на обзорной галерее города, вглядываясь в усыпанное алмазной пылью ночное небо. Мэр размышлял. Плотность звезд в Большом Магеллановом даже здесь, на периферии галактики, оставалась очень высокой — по крайней мере расстояние между звездами составляло лишь световые месяцы, но никак не годы. Что ж... Город останется тут навсегда — попытайся он взлететь, гипердвигатель Шестидесятой улицы вдребезги разнесет машину Двадцать третьей, — но для межзвездной торговли хватило бы и малых кораблей... Это не слишком походило на бесконечные скитания среди разбросанных цивилизаций Млечного Пути, но все же это была коммерция — кислород Странников. Десантные катера уже вылетели наружу — их было достаточно, чтобы составить небольшой флот.

Амалфи посмотрел вниз. К западу, насколько хватало глаз, колыхался вереск, но на востоке унылая пустошь в километре от места посадки сменялась землей, разделенной на аккуратные квадратики. Было ли каждое из этих крошечных полей отдельным наделом, Амалфи понять не мог, но что-то подсказывало ему, что так оно и есть. Во всяком случае повадки Прокторов явно отдавали чем-то феодальным.

2

В сером приглушенном свете классной комнаты голоса и образы пестрой толпой хлынули в сознание. Они давили на разум Амалфи, их назойливость была неприятна — он знал все это давным-давно, но двойники его детских впечатлений упрямо пытались привлечь к себе внимание и были ярки, как реальность.

Бесконечная вереница городов проходила перед его глазами: города среди звезд; в поисках работы; синтезирующие пищу из нефти и ищущие эту нефть на колонизируемых планетах; снова в поисках работы, — иногда неохотно приглашаемые, иногда прогоняемые без оплаты, всегда под подозрением земной полиции, всегда готовые нарушить законы в глухих уголках галактики...

Он взмахнул рукой, словно отгоняя непрошеные воспоминания, оглянулся на старосту, обнаружил его возле себя и удивился, как долго он здесь простоял во власти прошлого, навеянного обучающим гипнополем.

— Где Карст? — не слишком вежливо осведомился Амалфи. — Первый крестьянин, которого мы сюда привели. Он мне нужен.

— Да, мэр. Он в соседней комнате.

3

ИМТ был приземист, глубоко врос в каменистую почву и уже многие века неизменен, как старое кладбище. Его тишина походила на покой смерти, а Прокторы, носившие веерообразные жезлы, украшенные маленькими колокольчиками, — знак своего сана, — и коловшие фанатиков культа великого пророка Малвина их заостренными наконечниками, очень смахивали на монахов, прогуливающихся среди надгробий.

Тишина объяснялась просто. Крестьянам не разрешалось самим говорить в стенах ИМТ, пока к ним не обратятся, а Прокторы редко разговаривали с ними. Для Амалфи это было молчанием в память о миллионах убитых на Tope-V. Он удивился бы, окажись сами Прокторы в состоянии слышать первозданную тишину их города.

Абсолютно голый крестьянин, проходя мимо, бросил на Халдона робкий взгляд и поднял руку к губам в установленном жесте почтения. Халдон снисходительно кивнул. Амалфи постарался никак не выразить своего отношения к этой сцене.

Карст, тащившийся за Амалфи, бросил на Халдона осторожный взгляд, опасаясь привлечь излишнее внимание Проктора. Они прошли через площадь, в центре которой возвышалась скульптурная группа, настолько источенная ветром, что почти потеряла целостность.

Вечность, размышлял Амалфи, это не для монументов.

4

Карст застыл на месте, но Амалфи вывел его из оцепенения незаметным щелчком по ребрам и пересыпал содержимое своего маленького пакета в мешок крестьянина.

— Вы послали сообщение земной полиции, не так ли? — поинтересовался он.

— И очень давно. Так что можете на нее не надеяться. Позвольте вам сообщить, мэр Амалфи, что если вы рассчитывали найти здесь пульт управления, то я достаточно хорошо подготовился, чтобы не дать вам этого сделать. Вы ожидали от меня слишком большой глупости.

Амалфи промолчал и начал невозмутимо перекладывать инструменты.

— Вы делаете слишком много лишних движений, мэр Амалфи. Поднимите руки вверх и медленно повернитесь. Медленно, я сказал!

Филип Жозе Фармер

Божественный промысел

Впервые американская морская пехота была наголову разбита при помощи обыкновенных водяных пистолетов.

Экран замерцал, картинка сменилась, но прежняя сцена все еще стояла перед глазами.

Взлетевшие из тьмы

(рассказы)

Фред Сейберхаген

Взлетевшие из тьмы

В первой и единственной атаке, на которую решился Мэлори, берсеркер предстал перед его внутренним взором священником секты, в лоне которой Мэлори был рожден на планете Йетти. В похожем на сон видении, вспыхнувшем в его мозгу, но бывшем аналогией, увы, вполне реального сражения, перед ним возникла высокая, облаченная в сутану фигура за странно деформированной церковной кафедрой, с неистово горящими глазами и угрожающе воздетыми руками-крыльями в широких трепещущих рукавах. Руки-крылья опустились, разом потускнел за окнами церкви свет Вселенной, — и Мэлори был проклят.

Бешено колотившееся сердце сжималось от ужаса перед проклятием, но какой-то частью сознания Мэлори все же воспринимал и себя, и истинную природу своего противника, и то, что сам он вовсе не бессилен перед ним. Ему казалось, что ставшие призрачными ноги сами несут его все ближе к кафедре и демоническому священнику, а вокруг лопаются стекла в окнах церкви и на него с грохотом обрушиваются осколки его собственного жалкого страха. Он уклонился от тех плит гладкого пола, на которых священник, судорожно дергаясь и гримасничая, создавал из ничего злобно ощеренные, щелкающие зубами каменные пасти. Мэлори казалось, что время вдруг застыло и он спокойно может обдумать, куда сделать следующий шаг.

— Оружие, — подумал он, как хирург, дающий указание невидимому ассистенту, — здесь, в моей правой руке!..

От тех, кто пережил подобные сражения и вернулся, Мэлори знал, что нечеловеческий противник являлся каждому в ином обличье и что любое человеческое существо воспринимало и переживало битву лишь как затянувшийся ночной кошмар. Одним берсеркер казался хищным голодным зверем, другим представлялся дьяволом, богом или человеком. Некоторых охватывал ужас до того искажавший реальность, что они не воспринимали зрительного образа, с каким можно было бы встретиться лицом к лицу.

Альфред Э. Ван-Вогт

Черный разрушитель

Вперед, рыщущий Кёрл! Черная, безлунная, почти беззвездная ночь нехотя отступала перед неумолимой багровой зарей, подкрадывающейся слева. То был неверный унылый свет, в котором не чувствовалось ни тепла, ни успокоения, и этот холодный свет медленно прояснял пейзаж, подобный ночному кошмару.

И когда тускло-красное солнце поднялось наконец над изломанным горизонтом, обозначив черные зубчатые скалы и черную же безжизненную равнину, — тут Кёрл понял, что это все он уже видел.

Он внезапно застыл. Дрожь пробежала по его телу, мускулы свело жестокой судорогой. Огромные передние лапы — вдвое длиннее задних — дернулись, выпустив сразу все острые как бритва когти. Толстые щупальца, торчащие из шеи, напряглись, прекратив волнообразное движение.

Устрашающего вида зверь принялся вертеть во все стороны громадной кошачьей головой, слуховые волоски на его ушах нервно затрепетали, ловя каждое дуновение ветерка, каждый шорох в эфире.

Кит Ломер

Гибрид

Глубоко, очень глубоко в недрах планеты корни, крепкие, как стальная проволока, прощупывали стеклянистый песок, глину и пласты рыхлого сланца, отыскивая и сортируя редкие элементы, поглощая кальций, азот и железо.

Еще глубже другая система корней намертво впилась в материковую породу; чувствительные клетки-рецепторы регистрировали микроколебания планетной коры, смену приливов и отливов, вес каждой выпавшей снежинки, шаги диких зверей, что охотились в двухкилометровой тени гигантского янда.

Далеко на поверхности необъятный ствол, массивный, как скала, и окруженный мощными контрфорсами, возносился на восемьсот метров ввысь, простирая огромные ветви.

Дерево смутно осознавало прикосновение воздуха и света к своим бесчисленным листьям, щекочущее движение молекул воды, кислорода, углекислоты. Оно отзываюсь на легчайшие порывы ветра, поворачивая гибкие черешки так, чтобы каждый лист оставался под нужным углом к лучам, пронизывающим толщу кроны.

Льюис Педжетт

Идеальный тайник

Гэллоуэй творил по наитию, что было бы совершенно естественно, будь он музыкантом, но он был ученым. Спившимся, безалаберным, но славным малым. Когда-то он собирался стать физиком-экспериментатором и, может быть, даже здорово преуспел бы в этом, но средств на обучение так и не хватило, и компьютерный техник Гэллоуэй держал свою лабораторию просто как хобби.

В полудюжине ближайших штатов не было более нелепой лаборатории. Гэллоуэй потратил десять месяцев, создавая в ней то, что назвал алкогольным органом. Теперь он мог пьянствовать с комфортом: валяясь на тахте и нажимая кнопки, он вливал в свою луженую глотку напитки изумительного качества, разнообразия и количества. Принцип действия органа оставался тайной для самого создателя, ибо тот создавал его в один из периодов запоя и ни черта не помнил. Это было достойно сожаления.

В лаборатории нашлось бы всего понемногу. На реостатах красовались кокетливые юбочки, как у балерин, и фигурки из глины с ничего не выражающими лицами. Большой генератор Гэллоуэй окрестил Монстром, а чуть меньший — Пузырем. В стеклянной реторте скучал фарфоровый кролик, и только сам Гэллоуэй знал, как тот в нее угодил. Сюда же физик приволок уродливого железного пса, некогда украшавшего викторианские газоны, а может, сторожившего врата ада, теперь же превратившегося в штатив для пробирок.

— Как ты все это делаешь? — поинтересовался Вэннинг.

Теодор Старджон

Борговля тутылками

Никогда прежде я не замечал этого магазинчика — а ведь живу всего в полутора кварталах отсюда. Хотите, дам адрес? Называется «Борговля тутылками» — между Двадцатой и Двадцать первой улицами, на Десятой авеню, Нью-Йорк. Можете отправиться туда сами и поискать. Возможно, вы об этом не пожалеете.

Но лучше не пробуйте.

«Борговля тутылками». Это меня сразу остановило. Представьте себе лавчонку с уныло скрипящей на ветру облупившейся вывеской, болтающейся на кованой завитушке. Я было прошел мимо: в кармане у меня лежало обручальное кольцо, которое Одри мне только что вернула, и мысли мои были очень далеко от таких вещей, как лавочки по борговле тутылками. Я говорил себе, что Одри могла бы найти для описания моей особы иное слово, чем «никудышный». А ее заявление о том, что я «прирожденный психопатический никчемушник, заведомо неприспособленный к жизни», было настолько же неуместно, насколько выспренно. Она, несомненно, вычитала где-то эту тираду и теперь выдала ее на-гора, присовокупив: «И я бы не вышла за тебя, даже если бы ты был последним мужчиной на земле», — что, как вы понимаете, тоже довольно-таки потертое клише.