Необычайное событие поразило Санкт-Петербург в тот давний студеный декабрьский день. Но для Яши Потапова все началось, пожалуй, еще накануне ночью.

Скажите: мысль, вдруг крепко захватившая вас, тоже есть событие? У Яши Потапова не было сомнений на этот счет. Он, сколько себя помнил, с самых ранних лет склонен был к раздумью и все старался сам уяснить себе и понять: откуда, например, пошла русская земля и как стала быть; отчего в небе и в природе все так удивительно разумно устроено, а люди никак не устроят свою жизнь на земле, все терпят, а со злом и несправедливостью никак не покончат.

А важно было Яше все это постигнуть особенно потому, что все свое образование он получил от чтения при лучине или коптилке, иной возможности не было крестьянского парнишки. Вот почему каждая новая мысль и найденное решение трудной задачи были для Яши не меньшим событием, чем для путешественника — открытие неведомого досель материка или для астронома — обнаружение еще никому не известной кометы.

Когда за ушедшими артельщиками захлопнулась дверь, Юлия полезла в погреб при кухне — без свечи и даже без спичек. Скоро поднялась, и Яша помог ей очиститься от пыли. Девушка что-то прятала на груди под шубкой; постороннему незаметно, а Яше сразу бросилось в глаза, и он с радостным волнением подумал:

«Знамя взяла! Ну, знать, будет дело, только держись!»

Юлия ушла в комнату, где обычно отдельно от мужчин ночевали девушки, и вернулась с черным башлыком, который, однако, не надела на себя и Яше тоже не предложила. Но у Яши шапка теплая, собачья, хоть и рваная, а у нее легкая бархатная шляпка.

В то самое время, когда схваченных у собора растаскивали по каталажкам и там зверски избивали, не щадя и женщин; в час, когда на Казанской площади и на Невском проспекте еще толпились кучки разгоряченных обывателей и друг перед другом торжествующе похвалялись, как здорово они помогали полиции в драке, а на том месте, где была схватка, по истоптанному снегу уже спокойно прыгали воробьи, и только вороны и галки почему-то не могли успокоиться и все кружились над тяжелым куполом собора, — в это самое время случилось еще вот что.

К одной галдящей кучке бородатых дворников и обывателей подошел рослый чернявый мужчина в смазных сапогах и клетчатом пледе, наброшенном на крепкие плечи. Держась чуть в стороне, он стал прислушиваться к разговору.

— Студенты бунтуют, кому ж еще, — говорил дворник с расквашенным в драке носом. — Страсть какие охальные попались, безо всякой вежливости.

Приговор по делу казанских демонстрантов поразил Петербург своей жестокостью. Каторга, ссылка в Сибирь и лишение на много лет «прав состояния». Беспощадность такой кары показалась чрезмерной даже многим верным режиму «благомыслящим» людям. Когда решение суда было оглашено в газетах, о нем только и толковали в домах столицы.

Как царь и пожелал, приговор обрушивал наиболее сильный удар по тем, кто, кроме участия в «дерзостном порицании самодержавной власти», еще сверх того оказывал «соединенное с насилием сопротивление чинам полиции». И первым в приговоре шел Архип Боголюбов, как заглавный зачинщик всего; ему вменялось в вину и участие в самой демонстрации, чего на самом деле не было.

О Потапове и остальных двух рабочих суд постановил: все трое подлежат ссылке в Сибирь, но — говорилось в приговоре — «во внимание к свойственному их летам легкомыслию, к отсутствию той обдуманности в действиях, которое представляется относительно лиц, оказавшихся более виновными по настоящему делу и, наконец, к тому, что трое из сих подсудимых, принадлежа к крестьянскому сословию, могли быть вовлечены в преступление только влиянием чуждой этому сословию среды, из которой происходят преступные стремления, порождающие дела, подобные настоящему, — подвергнуть сие особое уважение на милостивое воззрение Государя-императора и ходатайствовать перед его Императорским Величеством о замене… упомянутого выше наказания… отдачею их в один из отдаленных монастырей на пять лет, с поручением их там особому попечению монастырского начальства…»