Как выглядела Москва в 1920-1930-е годы? Как жили тогдашние москвичи, с какими проблемами сталкивались, на чем ездили по городу, где проводили свободное время? Об этом и о многом другом вспоминает известный историк Москвы и русского быта Ю.А. Федосюк (1920–1993).
Книга адресована всем, кого интересует история нашей столицы, жизнь россиян в первые десятилетия после революции 1917 г., их быт и культура. Ее можно использовать и в качестве учебного пособия по москвоведению в общеобразовательных учреждениях.
Предисловие
Многие догадаются, но читатели младшего поколения могут и не понять, почему книга воспоминаний моего отца о Москве 1920– 1930-х годов названа «Утро красит нежным светом…» Долгие годы в Советском Союзе была очень популярной песня на стихи поэта В. Лебедева-Кумача «Москва майская», которая начиналась так:
В песне говорилось о весенней красавице Москве и о москвичах, весело и радостно встречающих праздник Первомая.
Некоторые сборники, в которых напечатан текст этой песни, указывают и год ее создания – 1937. Мы помним, что тот год был одним из самых тревожных в истории нашей страны. По всему Советскому Союзу шли санкционированные Сталиным массовые репрессии против ни в чем не повинных людей, многие семьи уже успели получить уведомления о том, что «за антисоветскую деятельность» их родные и близкие приговорены «к 10 годам заключения без права переписки». Лишь пять десятилетий спустя стало достоверно известно, что эта формулировка обозначала немедленный, сразу же после вынесения приговора, расстрел.
А за рубежами нашей страны тем временем сгущались тучи грядущей Второй мировой войны…
1
Начало
4 августа 1925 года во дворе дома № 8 по Казарменному переулку в Москве случилось маленькое, но очень важное для меня событие: к подъезду № 1 подкатили сразу три извозчичьи пролетки с нашим семейством (пять человек), встречающими и с самыми необходимыми вещами. Остальное следовало багажом. Резинотрест, где работал отец, которого перевели из Ленинграда в Москву, предоставил нам отдельную квартиру из четырех небольших комнат.
Ехали мы с Ленинградского вокзала, который в ту пору по традиции всё еще называли Николаевским, хотя официальным именем его было Октябрьский. После прямолинейного, строгого Ленинграда, относительно тихого, благодаря мостовым, сложенным из деревянных торцов, Москва оглушила грохотом повозок, удивила прихотливыми поворотами кривых улиц, суетливым многолюдьем.
Мы поднялись на второй этаж, на один лестничный пролет, и вошли в квартиру № 3. Тут же была раскупорена бутылка шампанского по случаю сразу двух событий – новоселья и 43-летия отца. Последнее подтверждает дату, когда из недолговременного ленинградца я превратился в москвича. А было мне пять с половиной лет.
Ровно через 16 лет, 7 августа 1941 года (как писал поэт Самойлов – сорок скверного года), из той же квартиры, по той же лестнице, я, недоучившийся студент, с повесткой в кармане и с рюкзаком на плечах отправился на призывной пункт. Оглянулся на дом, на подъезд не без грусти: вернусь ли?
Через четыре года, 3 сентябре 1945 года, вернулся – из Германии, в тот же подъезд, ту же квартиру, неразрушенную, неуплотненную, с тем же составом семьи. Повезло, как не многим из моего поколения.
