Ветер появился ниоткуда.

Звоном рокового молота ворвался он в мир, опаляя жаром горнило, в котором выковывались война и смерть. Он зародился в сердце забытой земли, возникнув в призрачном месте между тем, что есть, и тем, что жаждет быть. Он дул с юга, где змеи еще имели ноги и разговаривали на древнем наречии. Сердитый и колкий, он нес с собой древнее зло, вызывая в памяти давно забытые пророчества. Вырвавшись из пустоты, ветер бешено закружился в поисках пути; затем устремился на север.

Склонившись над шитьем, старая нянюшка напевала простую мелодию из тех, что поколениями передавались от матери к дочери. На минуту она оторвалась от работы, чтобы посмотреть на своих подопечных. Оба малыша безмятежно спали, и на нежных лицах отражались детские сны. Лишь изредка то один, то другой сжимали ручки или причмокивали губами, а затем опять возвращались в состояние покоя. Оба мальчика были хорошенькими, и их няня была уверена, что они вырастут красивыми мужчинами. Повзрослев, они едва ли сохранят память о женщине, что сидела возле них каждую ночь, но сейчас они принадлежали ей не меньше, чем своей матери, которая в этот момент сидела рядом с мужем во главе стола на званом обеде. Вдруг в окно ворвался странный ветер, и, несмотря на духоту, старая женщина вся похолодела. Что-то чуждое нес с собой этот ветер, какой-то разлад звучал в его шуме, едва различимое зло слышалось в его мелодии. Няня поежилась и взглянула на мальчиков. Они зашевелились, готовые с плачем проснуться. Старуха поспешила прикрыть ставни, преграждая этому странному и тревожному ночному ветру доступ в дом. На мгновение показалось, что само время остановилось, а затем, как бы с легким вздохом, ветер стих и ночь опять успокоилась. Няня потуже завернулась в наброшенный на плечи платок, а малыши, еще немного недовольно посопев, погрузились в глубокий и безоблачный сон.

В другой комнате неподалеку молодой человек составлял список сквайров, которые будут прислуживать на небольшом приеме на следующий день, стараясь отложить в сторону свои личные пристрастия. Он терпеть не мог такие задания, но справлялся с ними хорошо. Внезапно ветер швырнул занавеси на окнах в комнату. Как отпущенная пружина, юноша вскочил со стула и застыл, сжимая в руке кинжал, выхваченный из-за отворота сапога. Врожденное чувство опасности сигнализировало об угрозе. Готовый встретить ее, он стоял с бьющимся сердцем, как никогда уверенный в близости смертельного поединка. Поняв, что никого рядом нет, молодой человек медленно расслабился. Момент угрозы миновал. В недоумении подойдя к окну, он ощутил странную слабость. Затем в течение долгих минут он смотрел на север, в ночь, туда, где, как он знал, вздымались горы, а за ними - ждал своего часа враг. Юноша прищурился, глядя во мрак, как бы стараясь обнаружить таящуюся там опасность. Когда остатки волнения и страха рассеялись, он вернулся к работе. Но еще не раз в течение ночи он оглядывался, чтобы посмотреть в окно.

Где-то в городе компания гуляк пробиралась по улицам в поисках еще одного трактира и веселых собутыльников. Ветер пронесся мимо них, и вдруг все остановились и переглянулись. Один из них, закаленный в боях воин, вновь двинулся вперед, но задумался и замедлил шаг. Внезапно потеряв интерес к празднику, он попрощался со спутниками и вернулся во дворец, где гостил уже почти год.

Джимми сломя голову мчался через зал. За последние несколько месяцев он сильно вытянулся. В следующий день летнего солнцестояния будет считаться, что ему исполнится шестнадцать, хотя сколько лет ему на самом деле, никто не знал. Похоже, что шестнадцать, а может быть, ближе к семнадцати, а то и восемнадцати годам. Мальчик и раньше был сильным и мускулистым, но за время жизни при дворе он раздался в плечах и вырос почти на целую голову. Теперь он уже выглядел не мальчиком, а настоящим мужчиной.

Однако некоторые качества никогда не меняются, и одним из них у Джимми было чувство ответственности: на него можно было положиться в серьезные моменты, однако его пренебрежение повседневными обязанностями опять грозило превратить двор принца Крондора в хаос. Долг предписывал ему как старшему сквайру первым являться на сборы, а он, похоже, как обычно, будет последним. Пунктуальность почему-то никак не давалась Джимми. Он появлялся либо поздно, либо рано, и очень редко вовремя.

Локлир стоял в дверях Малого зала, который служил местом сбора сквайров, и неистово махал руками, чтобы Джимми поторопился. Из всех молодых придворных только Локлир стал его другом после того, как Джимми вернулся с Арутой из похода за терном серебристым. И хотя Джимми сразу и совершенно справедливо отметил, что во многом Локлир был еще ребенком, младший сын барона Края Земли отличался неистребимой тягой к приключениям, что одновременно радовало и удивляло его друга. Каким бы рискованным ни был план, придуманный Джимми, Локлир всегда соглашался с ним. А когда затеянное Джимми испытание нервов придворных кончалось неприятностями, Локлир с честью переносил наказание, считая его справедливой ценой за неудачу.

Джимми влетел в комнату и, скользя по гладкому мраморному полу, помчался на свое место. Две дюжины сквайров, одетых в зеленое и коричневое, выстроились двумя рядами. Он огляделся, убедился, что все находятся на местах, и замер на своем посту за секунду до того, как вошел мастер церемоний Брайан де Лейси.

Когда Джимми получил звание старшего сквайра, он думал, что оно сулит ему одни удовольствия и никакой ответственности. Однако его быстро вывели из заблуждения. Он стал составной частью, хоть и очень малой, механизма, обеспечивавшего сложную жизнь двора правителя, и в случае сбоев Джимми приходилось на себе испытывать правило, известное чиновникам всех времен и народов: начальство не волнуют причины неудач, их интересует только результат. Поэтому Джимми переживал каждую ошибку, совершенную сквайрами. Пока что этот год был для него не самым безоблачным.