Высокий элегантный мужчина постоял несколько мгновений в раздумье на углу улицы Фобур Сент-Оноре и бросил быстрый взгляд в глубину уходящего влево узкого переулка. Затем смахнул с выглядывавшего из-под парчовой манжеты брабантского кружева невидимую пылинку. Только после этого он повернул в ту сторону, откуда доносились звуки разгоравшейся ссоры. Впутываться в уличные скандалы было вообще не в правилах графа Линтона, а уж в захолустных улочках, которыми так богата французская столица, и подавно. Но в это погожее весеннее утро его светлость почему-то одолевала скука.

Он еще издали заметил неравенство в весовых категориях двух драчунов. Пройти мимо подобной несправедливости граф не мог. Ибо это значило поступиться правилами чести и морали.

Крохотный мальчишка — из тех, кого называют отбросами общества, — отчаянно барахтался в медвежьих лапах огромного детины. О роде занятий верзилы можно было легко догадаться по обсыпанному мукой фартуку. Сейчас булочник старался вытащить из штанов толстый кожаный ремень, но все его попытки разбивались о яростное сопротивление жертвы. Мальчишка, скользкий как уторь, с зубами и когтями дикой кошки, демонстрировал великолепное искусство уличной драки. Во всяком случае, его противнику стоило немалого труда даже просто удерживать в руках извивающуюся маленькую фигурку.

И все же физическое превосходство булочника было неоспоримым. И потому, через минуту кожаное орудие истязания все-таки оказалось в его руках. Раздался отчаянный визг, сопровождаемый звуками ударов ремня. Граф ускорил шаги. Улочку заполнил безудержный поток брани. Выражения, которыми награждали друг друга участники драки, вполне сгодились бы для торговцев в рыбных рядах на набережных Марселя. При этом мальчишка, по крайней мере, не уступал в забористости ругательств своему противнику…

В следующее мгновение он со звериной яростью впился зубами в державшую его руку. На этот раз диким голосом завопил уже булочник…

—

Я выросла в имении своего дедушки в Лангедоке. Надеюсь, для вас не секрет феодальные порядки, все еще господствующие в провинции?

Даниэль украдкой бросила быстрый взгляд на графа. Тот утвердительно кивнул головой. Девушка глубоко вздохнула и продолжила свой рассказ:

— Земельные и прочие налоги, которые приходится платить крестьянам, устанавливаются самими владельцами. К тому же сюзерены имеют право в любое время пользоваться и без того мизерными наделами своих вассалов. Дедушка в этом отношении не составлял исключения. Мой отец с его братьями — также. Они не гнушались и принуждать к сожительству крестьянских девушек. Равно, как их матерей, если несчастные мужья и отцы осмеливались вступаться за своих домашних.

Даниэль облокотилась обеими руками о стол, положив подбородок на сплетенные пальцы. Она смотрела отсутствующим взглядом куда-то вдаль, а ее мягкий голос звучал грустно и монотонно. Только иногда в нем слышались саркастические нотки, хотя лицо девушки оставалось бесстрастным. Граф сидел неподвижно и внимательно слушал, ожидая дальнейшего развития описываемых событий. Правда, пока ничего нового для себя он не открыл. Все это было донельзя знакомо…

— То, что я родилась девочкой, просто обескуражило отца и дедушку, — продолжала Даниэль. — В то время мои дядья тщетно пытались доказать родителям девушек из мало-мальски знатных семей, что достойны стать мужьями их дочерей. Попутно они продолжали плодить в имении внебрачных детей. В том числе и мужского пола. Но вряд ли кто-либо из этих несчастных мальчишек имел шансы стать со временем законным наследником поместья и герцогского титула.

В закоулках было необычно тихо. Погруженный в свои мысли, граф медленно брел вдоль молчаливых темных домов, не забывая в то же время осторожно переступать через потоки грязи и груды мусора. Впрочем, в те времена даже главные улицы Парижа порой напоминали свалки.

Мрачная, тревожная атмосфера, казалось, насквозь пропитала столицу. Ее жители ждали прибытия представителей третьего сословия на Генеральные штаты, созванные Людовиком XVI впервые за последние полтораста с лишним лет. Радужные надежды на то, что верховный парламент страны примет наконец меры для борьбы с бедностью изнывавшего от непосильного труда крестьянства, тонули в чувстве беспомощности. Ибо знать и чиновничество имели в парламенте вдвое больше голосов, чем простолюдины из провинций.

Лично граф Линтон никаких надежд на Генеральные штаты не возлагал. И дальнейшее развитие событий представлялось ему в весьма мрачном свете. Он отлично знал, что бунт крепостных в имении Сан-Вареннов, о котором рассказывала Даниэль, был далеко не единственным. Нечто подобное все чаще происходило уже не только в сельских провинциях, но и в больших городах. Повсеместно росла паника, сопровождавшаяся страшными слухами о «великих потрясениях», ожидающих страну в июле…

Размышления Линтона прервал донесшийся слева странный шорох. Граф повернул голову, но ничего особенно подозрительного не заметил. Кроме, пожалуй, чьей-то темной фигуры, которая отделилась от стены и, обогнав его, скрылась за ближайшим углом. Врожденный инстинкт самосохранения заставил Линтона насторожиться. Правда, внешне это ни в чем не проявилось, только длинные пальцы графа с силой сжали все ту же трость с серебряным набалдашником.

Миновав угол, за которым скрылась подозрительная фигура, Линтон сошел с тротуара на проезжую часть улицы. Это давало ему возможность лучше ориентироваться и в случае чего предоставляло более широкое поле для маневра. То, что эта мера предосторожности не была излишней, граф понял уже через несколько секунд. Из темного двора прямо навстречу ему выскочили трое мужчин.

Даниэль проснулась в каком-то странном, сумрачном месте. Ее ноги были придавлены к матрацу непонятной тяжестью, а голова была словно прикована к мягкой шелковой простыне. Что-то равномерно шевелило прядь волос, упавших на лоб.

Сопротивляясь настойчивому желанию как-то выбраться из этой фантастической ситуации, Даниэль некоторое время лежала неподвижно. Ей хотелось сначала понять, где она находится и как сюда попала.

Скоро девушка догадалась, что темноту в комнате создает окружающий кровать полог, а то, что держит ее за ноги, горячее и покрыто волосами. Постепенно в памяти всплыли некоторые подробности ночного кошмара. И тут Даниэль с ужасом осознала, что она не только спит в постели Джастина, графа Линтона, но и он сам лежит рядом с ней. А волосы, упавшие ей на глаза, шевелит его размеренное дыхание. Расслабившиеся и потому неимоверно тяжелые мужские ноги прижимали к матрацу ее собственные, которыми она не могла даже легонько шевельнуть.

Первым побуждением девушки было поскорее разбудить графа. Никакого страха Даниэль не ощущала. Не мог же Джастин лишить ее невинности так, что она этого даже не почувствовала! Ведь насколько ей было известно, потеря девственности всегда сопровождается ощутимой болью. Проспать такое она просто не могла!

«Боже праведный», — простонал граф, судорожно сглатывая так, будто его тошнило. Он медленно, словно придавленный непомерной тяжестью, приподнялся на кровати и сел, спустив ноги на пол. Сквозь еще не отступившую дремоту начали проступать отрывочные воспоминания о минувшей ночи. И то, что на нетрезвую голову казалось ему вполне нормальным, теперь, в холодном рассветном полумраке, выглядело совершеннейшей сентиментальной глупостью. О том же твердила и раскалывавшаяся на части голова. Конечно, это взбалмошная девчонка виновата в том, что он выпил столько коньяка и попал в такую дурацкую ситуацию. И Линтон немедленно выплеснул свой гнев на Даниэль.

Проснувшись, граф Линтон сразу почувствовал, что, кроме него, в комнате никого нет. За окном раскинулись бесконечные луга, чуть тронутые легкой изморозью, обычной для этих низменных мест. Из-за этого сразу определить время года было просто невозможно.

Погода явно не благоприятствовала верховой езде. Волей-неволей графу пришлось примириться с мыслью о том, что остаток пути до Лондона придется проехать на почтовом дилижансе.

Линтон спустился вниз, где в маленьком отдельном кабинете уже был накрыт стол для завтрака. Как и следовало ожидать, кузен графа еще спал. Раннего утра — по меньшей мере, до десяти часов — для Джулиана просто не существовало. Но граф и не испытывал никакого желания видеть брата. Джастина занимало совсем другое: куда пропала его отчаянная спутница? Прислуживавший за столом официант и миссис Джарвис сказали, что Даниэль видели внизу около шести часов утра. После этого ее и след простыл.

Граф бросил недовольный взгляд на лежавший перед ним кусок жареного филе, размышляя о том, насколько серьезным было обещание Даниэль не покидать его до окончания путешествия. Однако он сразу отбросил подобную мысль как вздорную. У этого полуребенка были уже полностью сложившиеся понятия о чести, и даже считая себя несправедливо обиженной, она никогда не нарушила бы своего слова.

Тем временем предмет озабоченных размышлений графа, после естественных для любой попавшей в подобную ситуацию девицы слез и переживаний, уныло брел через луга обратно к гостинице. Даниэль встала с первыми пташками, но, спускаясь в кухню, поняла, что природа проснулась уже давно. Прогулка всегда казалась ей самым полезным из всех существующих на свете завтраков. Поэтому девушка решительно воспротивилась попытке доброй миссис Джарвис накормить ее жареным мясом и ограничилась горячим пирогом и яблоком, которые сунула себе в карман.

—

Боюсь, Питер, что мне придется утром вернуться в город, — сказал граф Линтон, не отрываясь от густо исписанного строчками листка бумаги.

Питер Хавершам сразу же узнал этот четкий дерзкий почерк. Графиня Линтон была большой любительницей писать записки. За шесть месяцев, понадобившихся ей, чтобы неузнаваемо изменить заведенный в доме Линтонов порядок, Питер получил от леди Даниэль бесчисленное количество небрежно написанных посланий: они содержали всякого рода деловую информацию, изящно сформулированные просьбы, а иногда — краткие приказания.

— Надеюсь, ничего дурного не случилось, милорд? — спросил секретарь.

— Пока нет, — ответил Джастин с усмешкой, к которой его секретарь никак не мог привыкнуть; подобная манера улыбаться появилась у графа не так давно. Линтон потянулся к графину с портвейном и налил себе полный бокал. Потом облокотился на стол красного дерева, занимавший чуть ли не половину обеденного зала его дома в Дейнсбери, и задумался.

— Графиня пишет, — сказал он после нескольких минут молчания, — что если я не вернусь завтра утром сопровождать ее в Ратлэнд-Хаус, то она променяет меня на танцующего медведя.

—

Мне кажется, Питер, что кузнец заломил слишком большую цену за подковку лошадей.

Даниэль оторвалась от толстой бухгалтерской книги, которую внимательно изучала за конторкой в библиотеке, и подняла глаза на Хавершама. Этот разговор происходил через пару часов после игры в салочки. Но ни по глазам Даниэль, ни по всему ее виду нельзя было догадаться о недавних проказах с супругом. Простое утреннее платье, с очень маленьким кринолином, волосы, не тронутые пудрой, свободно падают на плечи. И серьезный, хмурый взгляд…

Питер Хавершам уже знал, что подобное выражение на лице хозяйки предвещало бурю, грозившую кое-кому подпортить настроение в это солнечное утро.

— Я лично не заметил никаких погрешностей в счетах, леди Данни, — оправдывался Питер.

— Это потому, что вы ничего в этих делах не понимаете. — И Даниэль ткнула указательным пальчиком в один из пунктов на странице бухгалтерской книги. — Максимилиана подковали два месяца назад. После этого мы с Джоном решили дать коню три месяца отдыха на пастбище, поскольку у него растянуто сухожилие. Как же могло получиться, что месяц назад ему понадобилось сразу четыре новых подковы? Нет, мы не заплатим месье Харкеру по этому счету! И с его стороны очень глупо думать, что нас можно так легко провести!

—

Ваше лицо в тот момент было достойно кисти художника, — со смехом вспоминала Маргарет Мейнеринг сцену в театре, сидя вечером несколько дней спустя в своей маленькой гостиной и наливая Линтону бокал портвейна. — И все же не таким смешным, как у леди Брахам.

— Мне потом сказали, что бедняжка чуть не упала в обморок, — сухо заметил Джастин.

— А ваша девочка-жена просто очаровательна. Но вы уверены, что сможете держать ее в руках?

— Мне это не так часто требуется. Даниэль очень редко позволяет себе бесцельное озорство. Вот ваш сын…

Линтон откинулся на спинку глубокого кресла и пригубил бокал. Это очевидное нежелание графа обсуждать свою жену Маргарет восприняла со смешанным чувством уважения и досады. Даниэль уже давно заинтриговала ее, когда же она увидела вместе мужа и жену, этот интерес значительно возрос. Но теперь разговор зашел об Эдварде.

—

Я не совсем вас понимаю, Беатрис.

Взгляд Даниэль стал тяжелым и холодным. Леди Беатрис опустила глаза и принялась внимательно рассматривать свои колени. Она пришла сюда после долгих подстрекательств со стороны матери, но сейчас уже считала, что выполняет свой собственный долг перед женой брата. Пусть даже очень неприятный.

— Даниэль, дорогая, — сказала она, продолжая избегать взгляда графини, — я просто хочу вас предупредить. Лучше, если это сделает член вашей семьи, нежели кто-то из светских сплетников. Мама считает, что, чем больше вы будете знать, тем меньше станете обращать внимания на всякие грязные слухи. Это не так уж необычно, дорогая, и умная жена просто закрывает глаза на подобные вещи. Ревновать на виду у всех — значит опозорить свое имя.

— Другими словами, вы боитесь, что если кто-то начнет нашептывать мне о продолжающейся связи Джастина с его бывшей любовницей, то я выцарапаю этому доброжелателю глаза? Что ж, вы правы, дорогая сестрица, именно это и случится.

И на лице Даниэль появилась хищная улыбка, всегда заставлявшая Беатрис опасаться за судьбу своих собственных глаз. Однако достойная леди стойко держалась, выполняя наказ матери.

Линтон провел в Дейнсбери две недели, намеренно продлив срок своей отлучки. Он надеялся, что за это время Даниэль соскучится и встретит его в лучшем расположении духа, нежели при расставании. Джастин также твердо решил не поддаваться общей моде и не ехать на летний сезон в Бат. Он надеялся, что если увезти Даниэль в Мервенуэй, где год назад они провели столь идиллическое лето, то охладевшая к нему жена может вновь превратиться в любящую невесту. Даниэль, конечно, может и воспротивиться этому плану, но тогда ему остается еще один путь: заявить о своих правах мужа и не слушать никаких посторонних доводов. И даже если придется вновь тащить ее через всю провинцию на узде, что ж, он готов пойти и на это…

Джастин застал жену в библиотеке за разбором почты. Когда он вошел, Даниэль подняла глаза, и на какую-то секунду Линтону показалось, что вернулись прежние счастливые дни. Но мелькнувшая в ее глазах радость мгновенно исчезла без следа…

— А, Линтон, — спокойно проговорила Даниэль и подставила мужу щеку для поцелуя. — Я не ожидала вас так скоро.

— А я-то думал, что вы по мне соскучились, — ответил Джастин с сухой, как осенний лист, улыбкой. — Хотя и не сомневался, что вы весело проводили здесь время.

— Весело? — недоуменно пожала плечами Даниэль. — Скорее сносно. Я посмотрела два дома в Бате, которые сдаются в аренду. Сейчас почти конец светского сезона, и нам надо решать, что делать, не откладывая. А то могут разобрать все хорошие коттеджи. Скажите мне, какой из этих домиков вы предпочитаете, и я немедленно дам Питеру поручение его снять.