Имя Константина Феоктистова, возможно, не скажет читателю столь же много, как имена Юрия Гагарина — первого космонавта, или Алексея Леонова — первого человека, совершившего выход в открытый космос. Но в истории освоения космического пространства первенство во многом — за Феоктистовым. Он был первым «гражданским» космонавтом, он входил в состав первого группового экипажа (вместе с В. Комаровым и Б. Егоровым), который в 1964 году совершил полет на первом аппарате новой серии «Восход» (без скафандров — тоже впервые). Наконец, Феоктистов был первым конструктором космических кораблей, которому выпало опробовать свое детище «в деле»…
Многие помнят, какой восторг вызывали в 60-е годы запуски первых космических кораблей. Освоение Вселенной по праву считалось одним из величайших достижений нашей страны, вызывало у людей законную гордость. Это было, кажется, еще вчера… А сегодня многие космические программы закрыты, другие находятся под угрозой срыва. Почему это произошло? Есть ли будущее у космических исследований в нашей стране? Да и нужны ли они нам сейчас, когда и на земле забот хватает? Эти и многие другие проблемы рассматривает в своей книге летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза, доктор технических наук, профессор Константин Петрович Феоктистов.
Дорога длиною в тридцать лет
Мне было лет десять, когда старший брат Борис притащил домой книгу Я. Перельмана «Межпланетные путешествия». Многое в ней теперь выглядело бы наивным. Но читалась она с интересом, и мне в ней показалось понятным почти все: и схема двигателя, и схема ракеты. Все было изложено четко и доступно для мальчишки. И в результате на десятом году жизни я принял «твердое решение»: вырасту — займусь космическими кораблями. Уже тогда обнаружился некоторый избыток решительности. Я не сомневался, что так и будет.
Наша семья жила тогда в Воронеже, где я и родился в 1926 году.
Дед мой со стороны отца был священником (отец Павел!) в деревне Булыгино, на границе между Рязанской и Московской областями. Но о том, что он был священником, я не знал до поступления в институт. Родители хранили это в тайне, чтобы не осложнять нам, сыновьям, жизнь. Сын священника, внук священника — почти криминал, позор. Это было даже хуже, чем интеллигент («интеллигент» тогда звучало как оскорбление). Даже после хрущевской оттепели, заезжая по каким-нибудь торжественным случаям к отцу (он жил со своими сестрами и братом), я почти всегда наблюдал одну и ту же картину: оживленный разговор при моем появлении мгновенно прекращался — конспирация. На мои вопросы о двоюродных дядьях они всегда отвечали: «не знаем».
Однажды я все же услышал от отца, что он действительно ничего не знает о братьях его отца и их потомках. Кто-то кого-то видел в последние годы гражданской войны в Крыму. Один брат деда, учитель, дослужился до чина штатского генерала. Последнее, что было известно о нем, это что он инспектор учебных заведений, кажется, в Варшаве. Другой брат деда был врачом. Сохранилась переписка между ними (1880 года или даже раньше). В письмах они обсуждали вопрос о женитьбе деда. Дед в то время был еще учителем в деревне. Дед с прадедом (тоже священником) уже решили, что учитель — это хорошо, но священник, конечно, лучше. А для того чтобы получить сан священника, надо жениться! И обсуждался вопрос о подыскании невесты. Старший брат деда (тогда инспектор народных училищ в Харькове) распространялся в письмах о важности этого акта, о том, что не следует пренебрегать и ответственностью перед детьми (это он, по-видимому, намекал на то, что не следует забывать о приданном). Младший брат деда (который стал врачом) писал: «Да не слушай ты этого зануду (в то время он тоже жил в Харькове), ты, главное, смотри, чтобы хорошенькая была!» Из других писем и фотографий было ясно, что прагматичный дед не пренебрег ни тем, ни другим советом. Женился он на поповне Вере.
Братьев у отца было трое: самый старший — врач, старый большевик. Второй, адвокат, стал эсером и после революции тщательно замазывал, что был присяжным поверенным (только учителем географии!), и никогда не признавался в том, что до революции был эсером. Третий брат, посмотрев на них, стал бухгалтером, и отец (самый младший в семье — «Петушок!») тоже.
