На берегу Бискайского залива есть небольшая бухточка Эланчови, примечательная суровой красой своей природы. По какой-то случайности, которыми изобилует моя скитальческая жизнь, по возвращении из Америки я очутился в этом уединенном уголке Испании, поразившем меня, однако, не столько своей живописностью, сколько видом старинного замка, расположенного на побережье. Величественное здание в готическом стиле, красная черепичная кровля которого далеко видна с моря, привлекло мое внимание. Мне вспомнилась трагическая история, услышанная в лесах Соноры за несколько лет до возвращения в Европу из Мексики. Начало этой истории связано с замком Эланчови, куда меня неожиданно забросила судьба.

Дикая первозданная красота живописного уголка вполне соответствовала разыгравшейся там драме. Вокруг замка высятся утесы и гигантские каменные глыбы, замыкающие со всех сторон небольшую бухточку, соединенную молом со скалистым берегом, представляющим собой естественную лестницу, на ступенях которой расположились амфитеатром домики местечка.

Единственная улица, также имеющая вид грандиозной лестницы, составляет все селение Эланчови. Обитатели селения все как один рыбаки, а потому целыми днями пропадают в море, вследствие чего селение кажется порой совершенно необитаемым, только вырывающийся из труб дым служит признаком присутствия людей.

Время от времени, впрочем, на пороге хижины появляется жена рыбака и пристально вглядывается в горизонт, встревоженная появлением на нем какого-нибудь темного облачка, или выйдет разодетая в яркий национальный костюм молодая мать с ребенком на руках и вдыхает свежий воздух, приучая сына к соленому запаху водорослей и морскому бризу.

Та и другая с грустью прислушиваются к завыванию ветра, который свистит на лишенных растительности утесах даже в самую тихую погоду, унося прочь клубы дыма и развевая вывешенные на просушку у дверей хижины пестрые лохмотья.

Неизвестно, сколько времени провел Хосе, ожидая возвращения незнакомца, но когда заря вырядила в золото и в пурпур горизонт и запели на деревне петухи, маленькая бухта Энсенада была совершенно пустынна и молчалива.

В селении постепенно все пробудилось и зашевелилось, по дороге, ведущий к молу, показались человеческие, еще неясные тени, а вскоре в море вышли из гавани рыбацкие суда, быстро исчезнувшие в утреннем тумане. На порогах избушек появились женщины и ребятишки, закудахтали куры, заблеяли овцы, и жизнь всюду вступила в свои права после ночного отдохновения, только в доме алькальда Эланчови, о котором мы уже упоминали, все почивали крепким сном и даже не открывались еще оконные ставни.

Около полудня на улице показался молодой человек очень странного вида и быстро направился к дому алькальда. На голове у него красовался старый, потрепанный и слегка помятый цилиндр. Этот странный субъект подошел к двери и постучался.

Разглядеть его лицо было довольно трудно, так как он был с головой закутан в плащ из грубого сукна. Видно, он мало заботился о нижней части своей персоны, оставляя совершенно открытыми ноги, что наводило на мысль о полном нравственном удовлетворении, которое он испытывал по отношению к своим панталонам.

Но наружность бывает обманчива: в действительности затаенной, но страстной мечтой молодого человека, в котором по несчастному виду, бегающими глазам и какому-то специфическому запаху бумаг, легко можно было узнать так называемого escribano

5

, было обладание новыми панталонами, совершенно не похожими на его собственные, то есть длинными, широкими и мягкими. Панталоны, обладающие этими тремя качествами, должны были в его глазах служить верной защитой от превратностей жизни, тихим убежищем в несчастье. Молодой человек являлся правой рукой алькальда и звали его Грегорио Гагатинто.

Когда Хосе неожиданно раскрыл секрет капитана Деспьерто, из которого по возможности извлек для себя пользу, он не подозревал, что его начальник скрывает от него еще что-то. Однако совесть упрекала солдата за недобросовестное исполнение обязанностей, а потому, желая загладить свой проступок, он явился к дону Лукасу с просьбой назначить его снова на ночное дежурство и, само собой разумеется, получил разрешение. Как и в предыдущий раз, микелет решил не смыкать глаз всю ночь, вопреки ожиданиям дона Лукаса.

Мы оставим Хосе пока на его посту и займемся тем, что происходило на берегу недалеко от бухты Энсенада.

Ночь выдалась такая же темная и туманная, как и предыдущая; кругом все было безлюдно и молчаливо. Но вот около десяти часов вечера вдалеке показалось парусное судно и вскоре вошло в лабиринт прибрежных скал. По своему виду оно подпадало под разряд военных судов. Судно лавировало с таким искусством и ловкостью, что им, видимо, управляла опытная рука, отлично изучившая курс, которым шло судно. Пройдя узким лабиринтом меж скал, где море ревело и пенилось, ударяясь о камни, судно вошло в обширную бухту, совершенно тихую, где волны лишь лениво и почти бесшумно лизали песчаный берег.

Развернувшись кормой к берегу, судно сразу задрейфовало с той удивительной быстротой, которая возможна только при многочисленном экипаже. Тотчас спустили шлюпки с вооруженными матросами, которые быстро направились с сидящими в них людьми к берегу, откуда виднелись разбросанные невдалеке один от другого белые домики. Судно — великолепно оснащенный люгер

10

— было отчасти разбойничье, отчасти контрабандистское и принадлежало французским корсарам, прибывшим в Эланчови с целью выгрузить свою контрабанду и запастись съестными припасами. Капитан нашел нужным остановиться в уединенной узенькой бухте, куда его привел один рыбак из Эланчови, во избежание нежелательных встреч с другими судами.

Прошло около часа с тех пор, как шлюпки отплыли к берегу. На судне все было спокойно: по палубе разгуливал вахтенный офицер, прислушиваясь к плеску воды о борта и отдавая время от времени приказания изменить положение парусов, сильно надуваемых ветром. Вдруг с берега донесся ружейный залп, и вслед за тем к судну поспешно подплыли обе шлюпки.

ИСКАТЕЛЬ ПРИКЛЮЧЕНИЙ

I. ДВА ЧЕСТНЫХ ЧЕЛОВЕКА

Сонора, один из самых богатых штатов Мексики, считалась в 1830 году почти неисследованной, несмотря на то что природа щедро наградила ее своими дарами. Земля, которой едва коснулся плуг, ибо она податлива и рыхла, дает там урожай два раза в год, а золота там такое изобилие, что в этом отношении Сонора может соперничать со столь известной ныне Калифорнией.

Правда, наряду с этими преимуществами имеются и некоторые недостатки. Путешествия здесь крайне затруднительны и опасны вследствие обширных пустынь, пересекающих освоенные части Соноры, и бродячих шаек воинственных индейских племен, до сих пор хозяйничающих здесь. Однако, несмотря на эти опасности, белые не перестают посещать эти места.

Люди не имеющие других познаний, кроме некоторых практических сведений о металлургии, устремляются время от времени в пустыню. Терпя там всевозможные лишения, подвергаясь бесконечным опасностям, они обрабатывают серебряную руду или промывают золотоносные пески, затем большей частью их захватывают в плен или изгоняют индейцы-апачи, и они разбредаются по городам, рассказывая небылицы о виденных, но недосягаемых сокровищах, о баснословно богатых золотых рудниках, о неисчерпаемых россыпях золота на самой поверхности земли.

Несмотря на то что наши всадники подвигались вперед довольно быстро, до их слуха еще долго долетало грозное рычание и жалобный вой койотов; эти хищники, видимо, с сожалением покидали свою добычу, предоставляя ее во власть двух властителей американских лесов. Вскоре к вою зверей присоединился еще какой-то шум, указывающий на новых участников этой лесной трагедии, раздался выстрел, и рычание сразу смолкло.

— Вы слышали? — спросил Тибурсио. — Кто может охотиться в здешних местах?

— Вероятно, какие-нибудь американские охотники, которые время от времени появляются в Ариспе для продажи звериных шкур. Для них ягуар и пума так же не страшны, как и койоты.

Всадники замолчали; вокруг наступило безмолвие. Звезды ярко сверкали на темно-синем небе, и только легкий ветерок слегка шелестел ветвями деревьев.

— Куда же вы меня везете? — спросил, наконец, Тибурсио после довольно продолжительного молчания.

Возвратимся теперь к нашим трем приятелям, укрывшимся на островке среди реки. Вот что происходило там в то время, когда собравшиеся вокруг костра индейцы обсуждали способы осады лагеря дона Эстебана.

Было около четырех пополудни, и на равнине царила еще пока полная тишина; легкий туман медленно поднимался с реки, посередине которой располагался островок, послуживший убежищем Фабиану и его спутникам.

По обеим берегам Рио-Хилы на расстоянии около трехсот футов от островка росли раскидистые ивы, корни которых проросли сквозь берег и купались в водах реки. Промежутки между деревьями почти сплошь заросли вьющимися растениями, и только напротив самого островка находилась прогалина, почти лишенная растительности. Ее протоптали приходящие сюда на водопой табуны диких мустангов и стада буйволов, а потому с островка открывался отличный вид вдаль на равнину.

Приютивший охотников островок возник благодаря живучести нескольких деревьев, корни которых в пору обмеления Рио-Хилы утвердились на илистом дне. Благодаря образовавшемуся таким образом в русле препятствию, течение прибило сюда еще и другие деревья, частью сохранившие свою листву, и ветви, частью совершенно высохшие. Они перепутались между собой корнями и образовали нечто вроде обширного грубого плота.

С тех пор прошло, вероятно, много лет, так как все промежутки между деревьями заполнились сухой травой, отрываемой от берегов во время половодий и приносимой сюда течением. Кроме того, ветер нанес с равнины пыли, которая покрыла эту траву довольно толстым слоем и образовала на этом плавучем острове нечто вроде твердой почвы; по краям его появились водные растения, ивы пустили отростки, которые переплелись с камышами и молоденькими кустарниками и окружили островок зеленым поясом, среди которого выделялись сухие стволы деревьев. Этот оригинальный плот имел чуть менее тридцати футов в поперечнике и мог совершенно скрыть в своей зеленой чаще лежавшего или даже стоящего на коленях человека, какого бы роста он ни был.

Вслед за криками радости и торжества, сопровождавшими поимку несчастного пленника, на минуту воцарилась тишина. Наши три приятеля обменялись взглядами, выражавшими смущение и жалость.

— Слава Богу! — вздохнул облегченно Фабиан. — Они еще не убили его.

Действительно, пленник, хотя и с трудом, поднялся на ноги, и один из апачей снял с него лассо. Канадец и Хосе грустно покачали головами в ответ на замечание Фабиана.

— Тем хуже для него, — заметил Хосе, — он бы уже теперь не страдал больше; по молчанию, которое хранят эти краснокожие черти, видно, что каждый из них придумывает ему какую-нибудь замысловатую пытку. Поимка одного белого для них гораздо важнее, чем захват целого табуна, за которым они только что так рьяно гнались.

Не слезая с лошадей, апачи окружили со всех сторон пленника, который бросал вокруг себя растерянные взгляды, встречая всюду бронзовые лица врагов, на которых не дрогнул ни один мускул. Между тем индейцы стали совещаться между собой. В это время один из них, по-видимому начальник отряда, отличавшийся от остальных воинов более темным цветом кожи и пестрым головным убором из черных и белых орлиных перьев, соскочил с лошади, как будто не удостаивая своим вниманием совещания своих подчиненных. Он бросил поводья одному из воинов и направился прямиком к островку. Подойдя к реке, он принялся разглядывать следы на прибрежном песке.

После того как канадец дал свою искреннюю и великодушную клятву, рожденную благородным негодованием, с берега донесся жалобный слабый голос.

— Слышите? Страдалец молит о помощи! — воскликнул он и впервые с момента появления индейцев, поднялся над тростниками.

Завидев лисью шапку на голове великана и его длинный тяжелый карабин, который он держал в руках будто тростинку, апачи в миг распознали в нем одного из самых заклятых своих врагов и невольно попятились, поскольку внезапное появление канадца, известного всем индейским племенам на пространстве от прохладных канадских лесов до жарких мексиканских пустынь под грозным прозвищем Красный Карабин, явилось для апачей полной неожиданностью. Ведь за исключением Черной Птицы никто их них даже не предполагал о его нахождении на островке.

Красный Карабин устремил пристальный взгляд на скальпированного Гайфероса, жалобно звавшего на помощь. Индеец, снявший с него скальп, судорожно сжимал свой трофей в сведенных судорогой смерти пальцах. При этом жутком зрелище канадец встал во весь свой гигантский рост и скомандовал:

— Поддержите меня огнем и помните, что мы не должны достаться красным койотам живыми!

Несмотря на то что на островке установилась гробовая тишина, так как охотники удерживали даже дыхание, индейцы тем не менее продвигались с крайней осторожностью. Первый добрался уже до того места, где вода доходила ему до плеч; это действительно был вождь индейцев. А замыкавший шествие апач только входил в реку. Наступила удобная минута для выполнения распоряжений канадца.

Когда Фабиан приготовился выстрелить в индейского предводителя, к великому огорчению Хосе, которому хотелось самому с ним расквитаться, Черная Птица неожиданно нырнул, как будто предчувствие предупредило его об угрожавшей опасности.

— Пли! — крикнул канадец и выстрелил первым.

Грянул залп. Последний индеец свалился замертво в воду, двое других, подстреленные Хосе и Фабианом, несколько мгновений продержались на поверхности, но затем, несмотря на все усилия, погрузились в воду, которая понесла их бесчувственные тела по течению.

Отбросив назад карабины, чтобы Фабиан мог вторично зарядить их, испанец и канадец с ножами в руках ожидали нападения.

Посмотрите теперь, что делается на берегу, занятом Черной Птицей и его воинами. Яркий огонь костров освещал окрестности так далеко, что ничто не могло ускользнуть от взоров дикарей; кроме того, вдоль обоих берегов были расставлены караульные, которые должны были следить за всем, что происходит на островке.

Вождь рода Черная Птица сидел прислонившись к стволу сикомора

61

, с перевязанным ремнями плечом, его лицо выражало удовлетворенную кровожадность и жестокость, что же касается испытываемых им от раны страданий, то он считал постыдным выказывать их.

Его горящий взор был почти постоянно устремлен на темневший вдали островок, где он, казалось, видел охваченных невыносимым ужасом бледнолицых, крови которых вождь жаждал с такой силой.

До полуночи индейцы без труда наблюдали за отлично освещенным кострами островком, но, когда туман сгустился и видимость резко ухудшилась, караульным стало трудно исполнять свои обязанности; противоположный берег реки вскоре совсем скрылся из вида, темная масса островка виднелась еще немного времени, но вскоре туман окончательно скрыл его от глаз индейцев. Черная Птица тотчас сообразил, что следует удвоить предосторожность; подозвав к себе двух воинов, на преданность которых он мог вполне рассчитывать, вождь велел одному из них переправиться на противоположный берег реки, а другому следовать вдоль этого берега и передать всем караульным его наказ.

— Идите и объявите всем воинам, стерегущим бледнолицых, что дети лесов должны слушать теперь четырьмя ушами, чтобы заменить ослепленные туманом глаза. Скажите им, что, если сон заглушит их слух, томагавк Черной Птицы препроводит их в царство теней, где они будут спать вечно!