Была кровь, реки крови. Была боль, он плавал в ней, как в море. Это когда-нибудь закончится? Тысяча конвульсий, ожогов, ядовитый смех, говорящий, что это будет продолжаться вечность. Он не мог даже предположить, насколько был беспомощен, не мог поверить, что его сила и власть были уничтожены, оставив в таком слабом и убогом состоянии. Когда наступила ночь, он послал телепатический вызов, но никто из его народа не пришел помочь ему. Мучения не заканчивались, а все длились и длились. Куда они делись? Его семья? Друзья? Почему они не пришли к нему и не прекратили этот кошмар? Это был заговор? Они преднамеренно оставили его с этими мясниками, с удовольствием пользовавшимися своими ножами и факелами? Это был кто-то, кого он знал, кто-то, кто предал его, но память об этом интересным образом исчезла, заглушенная бесконечной болью.

Его мучителям каким-то образом удалось захватить его, парализовать так, что он мог чувствовать все, но не имел возможности переместиться, даже его голосовые связки не работали. Он был полностью беспомощен, уязвим для маленьких людей, увечащих его тело. Он слышал колкости, бесконечные вопросы, чувствовал их гнев, когда отказывался замечать их присутствие, и боль, которую они причиняли ему. Он хотел умереть, радовался бы смерти, и его холодные, как лед, глаза никогда не отрывались от их лиц, никогда не моргали, глаза выжидающего хищника, наблюдающие, обещающие жестокую расплату. Это раздражало их, но они отказались нанести последний удар.

Время больше ничего не значило для него, его мир стал таким маленьким, но в какой-то момент он почувствовал чье-то присутствие в своем разуме. Контакт был далеким, женским, молодым. Он понятия не имел, как смог по неосторожности соединиться с ней. Его ум слился с ее так, что она разделяла его мучения, каждый опаляющий ожог, каждый удар ножа, заставляющий истекать кровью, вместе с которой уходила и его жизненная сила. Он попытался понять, кто она. Она должна была быть очень близка ему, если смогла разделить его сознание. Она была столь же беспомощна, как и он, вынося боль наряду с ним, разделяя его муку. Он попытался отделить себя от нее, потребность защитить никуда не исчезла, но оказался слишком слаб, чтобы заблокировать свои мысли. Боль лилась из него неистовым потоком, текущим прямо в женщину, связанную с ним.

Ее мучения оказались сильным ударом для него. Он, в конце концов, мужчина, карпатец. Его первая обязанность — ставить защиту женщины всегда выше собственной жизни. То, что он не мог это сделать, только усиливало его отчаянье и осознание неудачи. Он поймал ее мимолетное изображение в своем уме. Маленькое, хрупкое тело, корчащееся в болевых спазмах, пытающееся отчаянно сохранить свое здравомыслие. Она казалась незнакомой ему и все же, он видел ее в цвете, чего не было уже столетия. Он не мог приказать ни одному из них спать, чтобы спасти их обоих от этой муки. Он мог только ловить фрагменты ее мыслей, поскольку она отчаянно пыталась получить помощь, требующуюся ей, чтобы разобраться с тем, что происходит.

Капельки крови начали просачиваться из его пор. Красная кровь. Он ясно видел, что его кровь была красной. Это было чем-то важным, и все же он смутился, так как не мог понять, что же это и что оно означало. Его ум затуманился, как будто плотная завеса опустилась на его мозг. Он не мог вспомнить, как им удалось захватить его. Он изо всех сил пытался «увидеть» изображение предателя, но картина не появлялась у него перед глазами. Была только боль. Ужасная, бесконечная боль. Он не мог издать ни звука, даже когда его ум взрывался на миллионы кусочков, и он больше не мог вспомнить, что или кого изо всех сил пытался защитить.

Шиа стояла, словно неживая, неспособная вздохнуть и даже подумать. Ответ был перед ней во всем своем ужасе? Это существо было замучено и искалечено, и это ее будущее, будущее таких же, как она? Шиа зажмурила глаза, пытаясь спрятаться от действительности. От человеческой жестокости, сотворившей такое. Потекли слезы, когда она представила, какую боль должно было вынести это существо, прежде чем умереть. И почувствовала ответственность за это. У нее такие способности, а она все никак не может найти причину этой болезни, которая приговорила их всех к такому же страданию, как и ее.

Она вздохнула и открыла глаза. Он был еще жив, когда его мучители запечатывали гроб. Он царапал доски, стараясь проделать отверстие в крышке гроба. Шиа душили рыдания и чувство родства с этим бедным убитым существом. Его тело было покрыто тысячей порезов. Рядом с сердцем грудь почти насквозь протыкал деревянный кол. Кто бы это ни сделал, он явно нуждался в уроке анатомии. Она выдохнула, потрясенная. Что этот человек, должно быть, перенес!

Его руки и лодыжки были закованы, на груди лежали, тлея, грязные тряпки, он был похож на мумию. Врач в ней занял свое место и стал проводить методичную диагностику. Было невозможно сказать, как долго он мертв. В условиях подвала и гроба, возможно, прошло несколько лет, но тело еще не начало разлагаться. Гримаса боли словно застыла на его лице. А кожа была серой и туго натянутой на скелете. Сильные признаки страдания были отпечатаны на лице, делая его еще более резким и беспощадным.

Она узнал его. Это был человек из ее снов.

Это казалось невозможным, но ошибки не было, именно его она видела и не раз. Он был человеком с фотографии, которую ей показал Дон Уоллас. И хотя все это, казалось, было за пределами возможного, она чувствовала, что связана с ним, что должна была спасти его. Горе было настолько сильным, настолько реальным. Шиа почувствовала, словно часть ее лежит в этом гробу мертвой.