Комедия со слезами

При участии И. Шевцова

Сначала – полная чернота, голландская сажа, тьма египетская, ни одной светящейся точки. Но это чернота живая, гулкая, объемная, насыщенная чьим-то тяжелым дыханием, сопением, стуками. Совсем близко возникают задавленные до хриплого шепота мужские голоса.

– Я тебе повторяю: ничего не было, идиот! Хочешь, перекрещусь? Я человек верующий – ты знаешь…

– Не крестись – я видел мизансцену. Я обещал, в следующий раз я тебя убью. Так что молись, говно!

– Левушка, ну вспомни о чувстве юмора. Через пять минут ты будешь хохотать над тем, что сейчас говоришь!

– Я – возможно. А ты – уже нет. Потом я раскаюсь. Наверное, когда тебя будут хоронить, я даже буду плакать.

– Ну что ж мне теперь делать, совсем с ней не общаться?.. Мы же все-таки коллеги!.. И цивилизованные люди…

– В цивилизованных странах за это убивают. Я придерживаюсь правил. Если я тебя не убью, я не смогу жить.

– Хорошо, ударь меня по морде. Если тебе будет легче, ударь меня по морде. Только не сломай нос…

– Бить я тебя, сволочь, не буду. Это малоэффективно. Я сделаю, как обещал. Я отрублю тебе голову!..

Глухой удар, долгий надсадный крик, и черноту прорезает яркая полоска света: видимо, кто-то перепуганный, там, в глубине этой плотной черноты, опасливо прикрыл дверь. И этот далекий луч, как магниевая вспышка, высвечивает близкое, в пол-экрана, лицо. Лицо вампира. Меловая маска с красными губами. На щеке алеет карминное сердечко. Подведенные фиолетовые глаза расширены от ужаса. Словно упырь, застигнутый рассветом, обладатель мелового лица кидается в спасительную черноту…

Но вот уже взбудораженная темень перестает быть теменью – то тут, то там хлопают двери, света становится больше, отдельные возгласы перерастают в гомон.

По освещенному коридору, мимо распахнутых гримуборных несется белая маска с красным ртом и надломленными бровями. За маской, хрипло дыша, неотступно следует толстый человек в странной белой хламиде. Лицо толстяка в крупных каплях пота, мятежные кудри пляшут вокруг лысины, как язычки пламени на ветру. В вознесенной руке, неотвратимый, как судьба, поблескивает топор.

СУКИНЫ ДЕТИ

Коробки с гримом. Карандаши и кисточки. Батареи лосьонов и дезодорантов. Бижутерия. Широко распахнутый глаз. Касание кисточки – и глаз становится темнее, таинственнее, глубже… В женской гримуборной расположились четверо актрис. Это уже известные нам Аллочка и Ниночка; затем громогласная Сима Корзухи-на, неиспорченное дитя природы, неутомимый солдат справедливости, уроженка южной провинции, умудрившаяся сохранить родной говор даже в условиях столичной сцены; и, наконец, Елена Константиновна Гвоздилова, театральная прима, любимица критики, европейская штучка, ухоженная и уравновешенная, с хорошо отработанным выражением утомленной иронии в глазах.