Из узкой, в палец толщиной, щели под камнем, сухо зашелестев и выставив вперед, подобно борцу, обе свои боевые клешни, выполз большой скорпион.

Перед щелью была небольшая гладкая площадка твердой земли, в центре которой остановился скорпион, замерев, покачиваясь на кончиках своих ножек. Его нервы и мускулы были напряжены, он был готов к моментальному отступлению, чутко ловя любые колебания воздуха, которые и должны были определить его следующий шаг.

В пробивающемся сквозь густые заросли терновника свете луны его панцирь казался темно-синим, почти матовым. В лунном свете тускло блеснуло влажное белое жало, выступающее из самого кончика хвоста, зависшего сейчас над спиной полуфутового членистоногого.

Скорпион медленно втянул жало, нервные окончания ядовитой железы расслабились. Он принял решение. Жадность победила страх.

В полуметре от скорпиона на дне крутого песчаного откоса полз маленький жучок, единственным желанием которого было поскорее перебраться из терновника на новое, побогаче, пастбище, а бросок скорпиона вниз по откосу был слишком стремительным, чтобы дать жертве время раскрыть крылья. Жук протестующе задергал ножками, но острая клешня уже ухватила его, жало выгнувшегося через голову хвоста впилось в него, и в ту же секунду он был мертв.

— Не засовывай, а вворачивай, — нетерпеливо сказал М.

Отметив в уме необходимость поведать начальнику штаба о том, какие выражения М. использует в разговоре с подчиненным, Джеймс Бонд вновь поднял со стола монокль, каким пользуются ювелиры, и на этот раз ему удалось-таки надежно укрепить его в правом глазу.

Хотя на дворе был июль, и комната была вся залита солнцем, М. еще включил настольную лампу и направил ее так, что свет падал прямо в лицо Бонду. Бонд взял ограненный прозрачный камень и поднес его к лампе. Он вертел его в пальцах, и смотрел, как от камня отражались все цвета радуги, пока глаза не устали от блеска.

Он вынул монокль и стал думать, что бы такое умное сказать. М. вопросительно посмотрел на него.

— Хороший камень?

Дверь кабинета М. захлопнулась на спиной Джеймса Бонда. Он улыбнулся мисс Манипени и прошел мимо нее в кабинет начальника штаба.

Начштаба, худощавый, подвижный человек примерно одного возраста с Бондом, отложил в сторону ручку и откинулся на спинку кресла. Он внимательно наблюдал за тем, как Бонд автоматически жестом извлек из заднего кармана брюк металлический портсигар, подошел к открытому окну и стал смотреть на Риджент-парк.

В движениях Бонда ощущалась решительность, что уже само по себе могло служить ответом на незаданный начштабом вопрос.

— Итак, ты согласился.

Бонд повернулся к нему.

В патрульной машине сержант Данквертс был погружен в собственные мысли, поэтому весь путь вдоль Стрэнда, вдоль по Чансерилейн и Холборну прошел в молчании. На Гэмаджис они повернули налево в Хаттен-Гарден, и машина затормозила у красивого белоснежного портала Лондонского алмазного клуба.

Вслед за своим спутником Бонд пересек тротуар и остановился перед массивной дверью, украшенной надраенной до блеска медной пластиной с надписью «Бриллиантовый дом» и ниже — «Руфус Б. Сэй. Вице-президент, европейский филиал». Сержант Данквертс позвонил. Дверь открыла красивая девушка-еврейка, которая и провела их через застекленную коврами прихожую в отделанную деревянными панелями приемную.

— Господин Сэй будет с минуты на минуту, — произнесла она безразличным тоном и вышла, закрыв за собой дверь.

В приемной было роскошно и, благодаря горящему, несмотря на сезон, камину, жарко как в тропиках. В центре комнаты на темно-красном ковре стоял круглый стол и шесть стульев розового дерева стиля «шератон», которые, по оценке Бонда, стоили по меньшей мере тысячу фунтов. На столе были разложены свежие журналы и несколько копий кимберлейских «Алмазных новостей». При виде них у Данквертса загорелись глаза, и он, подсев к столу, начал листать июньский номер. На каждой стене в позолоченных рамах красовались изображения цветов. В картинах было нечто настолько объемное, что Бонд подошел к одной из них и принялся ее изучать. Оказалось, что это были вовсе не картины, а покрытые стеклом ниши, в которых стояли совершенно одинаковые ватерфордские вазы со свежими цветами.

В комнате было очень тихо, если не считать гипнотизирующего тиканья больших напольных часов и едва слышного шума голосов из-за находящейся напротив выхода двери. Раздался щелчок, дверь приоткрылась и послышался голос с сильным иностранным акцентом, настоятельно увещевавший кого-то:

Направляясь по длинному пустому коридору к номеру 350, Бонд чувствовал, что лифтер следит за ним. Это Бонда не удивило. Он знал, что на долю этой гостиницы приходится больше мелких преступлений, чем какой-либо другой в Лондоне. Вэлланс однажды продемонстрировал ему криминогенную карту Лондона и показал на целый лес флажков, расположившихся вокруг «Трафальгарского дворца».

— Эта точка на карте очень раздражает тех, кто составляет такие карты, — сказал он. — Каждый месяц сюда втыкается столько булавок, что им приходится наклеивать сверху новый листок бумаги, чтобы было куда вкалывать флажки в следующий раз.

Приближаясь к концу коридора, Бонд услышал, как где-то рядом рояль наигрывал довольно грустную мелодию. У двери в номер 350-й он понял, что музыка раздается оттуда. Он даже узнал мелодию — «Желтые листья». Он постучал.

— Входи, — портье, видимо, позвонил в номер, и его там ждали.

Бонд вошел в небольшую прихожую и закрыл за собой дверь.

Возле плавательного бассейна лежал, уткнувшись лицом в траву, обнаженный мужчина. Он лежал неподвижно, словно труп. На первый взгляд казалось, что он утонул, был вытащен из бассейна и оставлен здесь, на траве, до приезда полиции или родственников. Те несколько дорогих вещей, которые были возле него, принадлежали, несомненно, богатому человеку: толстая пачка ассигнаций в зажиме из золотой мексиканской монеты, золотая зажигалка «Данхилл», овальный золотой портсигар с бирюзовой кнопкой, изготовленный самим Фаберже, и, наконец, книга, которую берут из шкафа, чтобы почитать, нежась на солнце, — «Маленький самородок», одна из ранних повестей Вудхауса. Рядом лежали и массивные золотые часы — модель Жирар-Перрийо, которую любители часов обожают из-за множества разных приспособлений: здесь и секундомер, и в маленьких окошечках на циферблате — цифры, показывающие месяц, день и фазу луны. Сейчас на часах было десятое июня, половина третьего пополудни, и луна входила в третью четверть.

Эти вещи были сложены возле лежавшего горкой на траве, словно бы для того, чтобы никто не подумал, что достававшие утопленника из бассейна что-то украли.

Сине-зеленая стрекоза вылетела из-за кустов цветущих роз и застыла над неподвижно распростертым телом, быстро перебирая прозрачными крылышками. Яркий отсвет золотого июньского солнца на тонких светлых волосах у копчика мужчины неодолимо тянул ее к себе. С моря донесся слабый порыв ветра. Крошечная полоска волос шевельнулась. Стрекоза нервно рванулась в сторону и повисла над левым плечом неподвижного тела.

Тоненькие стебельки молодой травы возле открытого рта мужчины заколебались Капля пота скатилась по мясистому носу в траву. Стрекоза метнулась за кусты роз, за острые грани бутылочного стекла, вцементированного в верх высокого кирпичного забора, окружающего усадьбу, и скрылась. Человек, лежавший неподвижно в центре отлично ухоженного сада, возле бассейна, был жив.

Возможно, он просто дремал. С трех сторон высокой ограды тянулись кусты разноцветных — желтых, белых, красных — роз, от которых исходил дурманящий аромат. В глубине кустов сонно жужжали пчелы. С четвертой стороны доносился грохот морских волн, разбивающихся далеко внизу о подножье прибрежных утесов.

Все еще глядя на телефон, Грант медленно положил трубку.

— Собирайтесь побыстрее, — сказал коренастый охранник, стоящий рядом.

— Вы не знаете, какое задание мне предстоит на этот раз? — Грант говорил по-русски отлично, хотя и с заметным акцентом, по которому его можно было принять за жителя Прибалтики. Голос его был высоким и невыразительным, как будто он не говорил, а читал по невидимой книге что-то скучное.

— Нет. Передали только одно — вам нужно срочно прибыть в Москву. Самолет уже вылетел. Через час он будет здесь. Полчаса на заправку — и затем еще три или четыре часа полета. К полуночи будете в Москве. Собирайтесь. Я вызову машину.

Грант встал.

— Итак, вам хочется жить и работать в Советском Союзе, мистер Грант?

Через полчаса полковнику МГБ изрядно надоела беседа с полуграмотным английским солдатом. По его мнению, он сумел получить от этого не слишком приятного англичанина всю информацию, какую тот знал. Теперь несколько вежливых фраз, чтобы отблагодарить его за весьма интересные документы, найденные в фельдъегерской сумке, и можно отправить этого солдата обратно в камеру, откуда его доставят в Воркуту или другой трудовой лагерь.

— Да, мне хотелось бы работать на вас.

— А что вы умеете делать, мистер Грант? У нас достаточно неквалифицированной рабочей силы. Нам не нужны шоферы, а если речь идет о боксе, — полковник улыбнулся, — в Советском Союзе много отличных боксеров, включая олимпийских чемпионов.

— Я хочу убивать.

СМЕРШ является официальной террористической организацией Советского Союза. Его представители действуют как внутри страны, так и за границей. В 1955 году сорок тысяч мужчин и женщин были сотрудниками этой организации. СМЕРШ — это сокращенная фраза «Смерть шпионам». Название это употребляется лишь внутри самой организации и высокопоставленными советскими чиновниками. Ни один здравомыслящий советский гражданин не позволит себе произнести это слово вслух.

Штаб-квартира СМЕРШа расположена в огромном мрачном доме на улице Сретенка. Прохожие опускают глаза и спешат быстрее пройти мимо двух часовых с автоматами, стоящих у широких ступенек возле большой железной двери.

Управление всей деятельностью СМЕРШа производится со второго этажа. Самый главный кабинет — здесь: очень большая комната, стены которой окрашены в светло-зеленый цвет. Два широких окна за звуконепроницаемой дверью выходят на внутренний двор. Пол в кабинете застлан роскошным восточным ковром. В дальнем левом углу кабинета — массивный дубовый письменный стол, покрытый красным бархатом, с лежащим на нем толстым огромным стеклом. На правой стороне письменного стола — четыре телефонных аппарата.

От середины стола, образуя заглавную букву Т, протянулся наискось длинный стол для совещаний. Рядом с ним стоят восемь мягких стульев, обтянутых красной кожей. На столе по всей его длине — пепельницы, хрустальные графины с водой, стаканы.

Четыре большие картины в позолоченных рамах украшают стены. В 1955 году это были портреты Сталина — над дверью, Ленина — между двумя окнами и на стенах, портреты Булганина, а там, где до середины 1953 года висел портрет Берии, — портрет генерала армии Ивана Александровича Серова, возглавляющего Комитет государственной безопасности.

«Мужики почувствовали вкус кнута», — подумал генерал Г. Он дал им несколько минут, чтобы опомниться от потрясения, вызванного перспективой официального недовольства.

Никто даже и не пытался оправдываться. Никто не пробовал опровергнуть обвинения, возразить, что успехи советской разведки намного превышают неудачи. Ни один из присутствующих в кабинете не поставил под сомнение слова главы СМЕРШа, разделяющего, кстати, вместе с ними вину за провалы, и не пожелал опровергнуть ужасные обвинения. Указание поступило с самого Верха, и генералу Г. было поручено сообщить им об этом. Доверие Верха указывало на то, что он пользуется покровительством, его влияние в высших эшелонах власти растет. Каждый участник совещания понял это и принял к сведению. Теперь генералу Г. и СМЕРШу предстоит сделать еще один шаг…

Глава РУМИД, генерал-лейтенант Воздвиженский, представитель Министерства иностранных дел, задумчиво следил, как расходится дымок его папиросы (он курил только «Казбек»), и думал о том, как прав был Молотов, сказавший ему в личной беседе, что теперь, когда Берия мертв, генерал Г. пойдет далеко. Пожалуй, для такого заявления не требуется большого ума, решил Воздвиженский. Берия ненавидел генерала Г. и постоянно мешал его продвижению, назначая на второстепенные должности второстепенных отделов Министерства государственной безопасности. Когда началась очередная чистка аппарата, генерал Г., работая под руководством Серова, направил свою энергию на устранение Берии.

Серов, Герой Советского Союза и талантливый ученик создателей Чека, ОГПУ, НКВД и МВД, во всех отношениях был более крупной фигурой, чем Берия. Это он руководил устранением неугодных советскому руководству миллионов людей в 30-х годах, он был режиссером большинства московских показательных процессов, он организовал кровавый геноцид народов Центрального Кавказа. Именно он, генерал Серов, был вдохновителем депортации населения Прибалтийских государств и похищения немецких ученых-атомщиков, позволивших России достичь такого стремительного технического прогресса в послевоенные годы.

Берия и его окружение были казнены. Генерал Г. получил СМЕРШ. Что касается генерала армии Серова, он вместе с Булганиным и Хрущевым правил сейчас страной. Возможно, наступит день, когда Серов будет стоять выше всех на сверкающей вершине власти. «Но, — подумал генерал Воздвиженский, глядя на блестящую, как биллиардный шар, голову генерала Г., — глава СМЕРШа будет всегда рядом с ним».