Париж, июнь 2001 года: трое молодых людей обвиняются в причастности к убийству. Это семнадцатилетние близнецы Лео и Камилла, дети богатых родителей, и их двадцатилетний друг Рафаэль, родившийся в провинциальном городке, в малообеспеченной семье.
Когда близнецам было по шесть лет, вечно переезжавшие из страны в страну родители отправили их учиться на год в этот городок, где у них жили бабушка с дедушкой и где они познакомились с девятилетним Рафаэлем. Так неожиданно почти на десять лет три жизни сплелись в одну, и только трагическая смерть их общей знакомой разрубила этот порочный узел.
Рассказывая историю этой странной дружбы своему психоаналитику, блуждая среди воспоминаний, возвращаясь то в детство, то переносясь в более поздние годы, Рафаэль пытается вызвать сочувствие и объяснить, как Лео и Камилла упрямо, настойчиво втянули его в свою жизнь, сделав заложником своих порочных фантазий и превратив фактически в своего третьего близнеца.
Образная, напряженная, почти музыкальная манера письма Пьеретт Флетио заставляет читателя проникнуться переживаниями героя, который старается разобраться в самом себе и оправдаться в глазах окружающих.
— Мы не будем говорить о своих родителях, — заявили они. В один голос. Или это был голос Камиллы, обратившейся к Лео? А может, это Лео говорил Камилле.
И они тут же добавили, уже в мой адрес: «Есть только мы. Мы втроем, понимаешь?»
Опять в один голос. Или по очереди. Эти двое довели до совершенства искусство вводить людей в заблуждение, и я не сразу наловчился понимать их. Не так уж это легко — водиться с теми, кто похож друг на друга как две капли воды. Им было по шестнадцать, а мне, значит, тогда стукнуло девятнадцать, и случилось это в стародавние времена, лет пять или шесть тому назад. Они желали, чтобы я стал их биографом, раз уж не довелось быть их братом-близнецом. Им хотелось соорудить из нашего дневника — роскошной тетради с бумагой, похожей на пергамент, ложе, на котором мы возлегали бы втроем, убаюканные нашими детскими словоплетениями. И думается мне, таким было и мое желание.
«Родителей нет, и все, точка». Так и запишем, подумал я. Но мы еще посмотрим, ягнятушки мои, кто из нас выйдет победителем — вы или я. Ибо отныне между нами битва, битва не на жизнь, а на смерть, почему — я объясню позже, а сейчас слишком спешу. Время неотделимо от слов: сколько секунд требуется для написания слова, сколько секунд — для интервалов между словами, сколько часов — для интервалов между предложениями и сколько недель проходит между страницами? Не знаю, я плохо разбираюсь в жизни, и я очень молод, моложе их, хотя они и появились на свет на три года позже меня. Они чертовски запудрили мне мозги, но ничего, я их еще прищучу.
«Мы не будем говорить о своих родителях». Я сказал, что они так сказали. На самом деле, не было «мы», было просто «не будем», но мне плевать, нравится им это или нет. «Не будем говорить о родителях», — они вполне могли выразиться и так или даже сказать: «Да брось грузить, есть только мы трое, а все остальное — ерунда». Не все ли равно? Иногда они могли быть вежливыми до умопомрачения, а ближе к концу этой истории были не так уж и похожи друг на друга. Ну вот, а теперь они сбивают меня с толку. Разве важно, какие именно слова тогда прозвучали? Не знаю. Возможно, через несколько страниц я изменю свое мнение. И слава богу, что я могу приступить к своему рассказу (моему отчету, моей истории, моему делу?) как раз с их родителей.
