Нила погружался в глубину океана, его глаза были широко раскрыты, руки вытянуты вперед. Аквамариновая вода потемнела, став фиолетовой, и юный фэйргийский принц опускался в ее сумрачные глубины, помогая себе движениями мощного хвоста. Его ноздри были зажаты, жабры по обеим сторонам шеи трепетали, открываясь и закрываясь в такт его дыханию. Повсюду вокруг носились крошечные фосфоресцирующие рыбки, и он заметил, как под ним промелькнула зазубренная тень великанского меченосца. Он взглянул вверх и увидел поверхность воды, поблескивающую и колышущуюся в ста футах над ним. Темные силуэты рыб парили наверху, точно птицы на ветру, а повсюду вокруг размытыми розовыми, голубыми и коричневыми пятнами виднелись морские цветы.

Нила висел в воде, а его руки проворно сновали среди гроздьев уродливых серых ракушек, лепившихся к скалистым рифам. Взяв в руку острый коралловый нож, зажатый у него в зубах, он как рычагом принялся открывать им ракушки, целиком проглатывая нежных моллюсков. Время от времени он ухмылялся, складывая очередной маленький сияющий шарик в сплетенный из водорослей мешок, висевший у него на поясе.

Что-то заставило его обернуться. Прямо на него плыла тигровая акула, грозно обнажив два ряда мелких острых зубов. Крошечные глазки со зловещей внимательностью были прикованы к Фэйргу.

Нила развернулся и нырнул, грациозно работая хвостом, сквозь завесу водорослей и актиний в глубокий грот. Акуле, чуть было не врезавшейся носом в риф, пришлось резко свернуть. Нила видел, как ее тень плавала туда-обратно, туда-обратно, пока наконец не исчезла, оставив лишь синевато поблескивающую воду.

Фэйргийский принц ждал, хотя сердце у него уже начало болезненно колотиться. Он находился под водой слишком долго, но все же не осмеливался всплыть на поверхность, пока не был точно уверен, что акула уплыла. Он оглядел грот в поисках другого выхода и увидел огромную волнистую раковину, запутавшуюся в водорослях. Своим коралловым ножом он вскрыл ее, обнаружив внутри крупный матовый шарик. Зажав его в руке, он ударил своим серебристым хвостом и устремился к поверхности.

На Хребте Мира зима приходит внезапно и сразу. Ветер, свистя, приносит с собой снег, пока его толстый белый покров не укутывает всю землю, а над входом в пещеру, точно клыки, не повисают сосульки. Зимой мир сужается и упрощается до предела, оставляя лишь крайности: черное или белое, смерть или жизнь, лютый мороз или невыносимую жару.

В пещере пылал костер, отбрасывая причудливые тени на внимательные лица и неподвижные тела Хан'кобанов. Они сидели с поджатыми ногами широким кругом, глядя на две фигуры, настороженно кружившие, пытаясь обойти друг друга. Не было слышно ни звука, кроме рева метели снаружи да негромких шагов сражающихся.

Изабо низко пригнулась, не отводя глаз от лица и фигуры воина напротив не. Он был много выше ее, с двумя тяжелыми спиральными рогами по обеим сторонам массивного лба. В руках он держал длинный деревянный шест, чьи обитые металлом концы красновато поблескивали в свете костра.

Быстрее мысли шест устремился к плечу Изабо, но она уклонилась вправо, перекатилась и снова вскочила на ноги в тот самый миг, когда деревянный шест с треском ударил по скале в считанных дюймах от того места, где она приземлилась. Ее посох уже взлетел вверх в ответном ударе. Воин, качнувшись, ушел от удара плавным, точно волна, движением. Посох обрушился на пустоту, и Изабо чуть было не потеряла равновесие. Пока она пыталась удержаться, он крутанулся на носке одной ноги и сильно ударил ее другой чуть ниже солнечного сплетения. Она тяжело упала, ловя ртом воздух. Но ее разочарование было болезненней удара. Поединок длился лишь несколько мгновений, а она уже пропустила первый удар. Еще два, и состязание будет окончено, а Изабо окажется униженной перед всем прайдом.

Она перекатилась и вскочила на ноги, выметнув вверх посох. Шест воина ударил по нему, снова чуть не сбив ее с ног. Пальцы пронзила острая боль, но она лишь крепче сжала посох, развернув его и вновь ударив, пытаясь пробить его защиту. Это было все равно что замахиваться на ветер. Он просто ускользнул, сделав кувырок и очутившись вне ее досягаемости.

Над ледником дул резкий ветер, заметая колючие снежинки во все щелочки в одежде Изабо. Как можно дальше натянув на лицо капюшон, Изабо брела вперед, не видя ничего, кроме кружащегося снега. В мозгу у нее крутилась загадка матери мудрости.

Хотя это четверостишие превратилось для нее во что-то вроде нескончаемой молитвы, которую она твердила в такт медленным шагам, с каждым повторением строки теряли какую-то часть своего смысла. По мере того, как слова становились все более бессмысленными, в душе Изабо оставалось все меньше надежды.

Сквозь белую мглу проступил тонкий темный силуэт, и Изабо с облегчением вздохнула. Дерево! Должно быть, она уже близка к концу снежной равнины. Деревья означали укрытие и надежду на отдых. На равнинах снег слеживался так плотно, что она не могла даже хотя бы вырыть для себя ямку, в которую можно было бы лечь, даже если бы и пошла на риск быть погребенной под снегом.

Она переждала самое неистовство вьюги в выжженном ударом молнии дереве и проснулась, когда вокруг стояла оглушающая тишина. После четырех дней беспрерывного свиста ветра тишина была благословением. Изабо раскопала отверстие дупла и выползла наружу. Все вокруг было серебристым и черным. Над головой у нее висели немыслимо огромные звезды, а во всех направлениях простирался нетронутый снег, мягкий, словно бархат.

В Устах Мира было темно, как в утробе у Гэррод. Изабо зажгла шар ведьминого огня и с любопытством оглядывалась вокруг, пробираясь по длинному туннелю с зеркальными черными стенами.

Ее не покидало беспокойство. В воздухе постоянно звучали какие-то стоны и вздохи, а зловонный ветер то и дело проходился по ее лицу противными влажными пальцами. Она запустила руку в рукав и погладила мягкие перышки Бубы. Сова сонно пискнула, протестуя.

— Может, вылезешь и составишь мне компанию? — попросила Изабо. Ее голос против воли вышел каким-то тонким и писклявым.

Сплю-ух.

— Здесь темно, как ночью, — прошептала Изабо. — Твои острые глаза и уши будут очень полезны. — Она жалобно ухнула, и крошечная сова покорно вздохнула. Буба выползла из ее рукава, захлопала крыльями, покрутила головой, потом попыталась забраться обратно в теплую темноту рукава Изабо. Та накрыла ее ладонью.

Своды Пещеры Тысячи Королей маячили далеко вверху, а на гладких поблескивающих стенах играли отблески отраженного света. Свет струился из отверстия высоко над их головами, глубоко проникая в зеленую воду, колышущуюся и плещущуюся о скалы. В дальнем конце огромной пещеры серебристыми каскадами низвергался водопад, разлетаясь завесой пара и мелкой водяной взвеси. Из этой дымки поднимался высокий сверкающий трон, построенный на выступе скалы, прорезавшей пенистую воду у подножия водопада. Выточенный из хрусталя, трон улавливал солнечные лучи и превращал их в снопы льдистых искр, слепивших глаз.

На хрустальном троне восседал Фэйргийский король. Гладкий и мускулистый, точно тигровая акула, с перламутрово мерцающей кожей, он был облачен в одну лишь мантию из белого тюленьего меха и украшенную драгоценными камнями юбку из водорослей, с пояса которой свисали кинжалы из стали и из резного коралла. На его мощной шее висело огромное множество ожерелий из водорослей с нанизанными на них кораллами и драгоценными камнями, а голову венчала корона с жемчугом и алмазами. В самом ее центре красовалась черная жемчужина размером с яйцо буревестника, загадочно поблескивавшая тусклым светом. Волосы покрывалом черного шелка ниспадали из-под короны, а по обеим сторонам безгубого рта торчали два длинных зазубренных клыка. Это было жестокое лицо, презрительное и неумолимое.

У его ног сидела тройка его любимых жен, все как одна с бледно-серебристыми глазами, похожими на лунный свет на морской пене, и иссиня-черными волосами, в которые были вплетены жемчужины и белые кораллы. К самому основанию скалы была прикована человеческая наложница. Ее матовая кожа была почти такой же голубой, как и их, от холода, а волосы убраны в столь же изысканную прическу. Нов ее глазах было лишь безнадежное отчаяние, и она съеживалась в комочек каждый раз, когда король грозно возвышал голос, а это случалось совсем не редко. Прикована она была не для того, чтобы не сбежала, а для того, чтобы не попыталась утопиться.

Семнадцать сыновей короля расположились по обеим сторонам от его трона на скалах или боролись в ледяной воде. Хотя водопад, низвергавшийся из пещер наверху, был обжигающе горячим, глубины колодца в Пещере Тысяч Королей никогда не прогревались. Он был холодным, как море снаружи, где плавали айсберги.

На многочисленных ярусах пещеры толпились фэйргийские воины, болтая, играя в игры, слушая песни наложниц или зловещий вой раковин. Их было здесь три сотни, элита фэйргийского войска, отдыхающая от ледяных штормов, бушующих снаружи.