Смахнув слежавшуюся снежную корку, Финн уселась в бойнице зубчатой стены, свесив ноги. Она аккуратно набила свою трубку табаком и, прикрыв чашечку от ветра ладонью, прикурила ее от кремня. Блаженно вздохнув, она затянулась пахучим дымом, долго держала его в легких, а потом выдохнула длинной струей, которую тут же унес ледяной ветер.

Она снова затянулась, потом запрокинула голову и выпустила несколько идеально круглых синеватых колечек дыма. Повсюду, насколько хватало глаз, не было никаких признаков жизни, лишь пики заснеженных сосен жались к подножиям уходящих к небу серых гор.

— В этом Рурахе вообще хоть что-нибудь происходит? — спросила она у эльфийской кошки, свернувшейся у нее на коленях. — Пылающие яйца дракона, да я тут сдохну со скуки, как евнух в борделе!

Гоблин зевнула, продемонстрировав полную пасть крошечных, но очень острых зубов.

— Не могу не согласиться, — кивнула Финн. — Как думаешь, не сбежать ли нам к пиратам? С ними хоть весело…

Утро занялось ясное и солнечное. Финн высунулась в окно, втянула носом ветер и выругалась. Ну вот, тихо и тепло, как летом, а она, точно преступница, заперта в собственном замке!

Внезапно у нее загорелись глаза. По крутой извилистой дороге, ведущей в замок, двигался караван из нескольких пестро раскрашенных фургонов, казавшихся еще более яркими в веселом солнечном свете.

— Циркачи! — завопила Финн. — Может быть, они принесли новости из столицы!

Кошечка, сидевшая у нее на плече, жалобно мяукнула. Лишь тогда Финн вспомнила о своем заточении и тут же сникла.

— Но ведь мама выпустит меня посмотреть представление? — спросила она у кошки, но та в ответ лишь прищурила свои аквамариновые глаза. С упавшим сердцем Финн смотрела, как разноцветные фургоны циркачей прокатились по мостику, который ради такого случая опустили, и исчезли за толстыми стенами замка.

Финн сидела на приступке фургона, уплетая кашу и глядя на равнину, убегавшую во все стороны до самого горизонта. Высокая трава волновалась на ветру, и по ее поверхности бежала серебристая рябь. Единственным в этом пейзаже, на чем останавливался взгляд, было огромное дерево у горизонта, четко вырисовывающееся на фоне сияющего голубого неба.

Стояла страшная жара. На Финн была лишь тонкая льняная рубаха и пара ветхих, запорошенных дорожной пылью штанов, перевязанных под коленями, так что икры и пятки оставались голыми. Волосы были собраны большим узлом на затылке, а рукава закатаны до локтей. От костра еле уловимо тянуло дымом, но кроме него чувствовался лишь сильный свежий ветер да пряный запах трав. Финн дочиста выскребла миску и со вздохом отставила ее в сторону. Она была абсолютно счастлива.

Четыре фургона полукругом стояли вокруг огня, а распряженные лошади паслись поблизости. Дайд сидел на приступке своего фургона, играя на гитаре и лениво переговариваясь с Джеем и Эшлином, жующими пресные лепешки с медом. Клюрикон Бран хлопотал у костра, готовя свежий чай для Дональда, вставлявшего перья в стрелы. Нина зашивала прореху в юбке, а Энит разговаривала с птицами, которые слетались к ней и садились ей на колени. Несмотря на жару, старая женщина зябко куталась в теплую малиновую шаль. В траве лежал отец Дайда, Моррелл, покуривая трубку и выдувая идеально ровные колечки дыма в небо, где их развеивал ветер.

Финн порылась в кармане штанов и извлекла оттуда свою трубку и кисет с табаком. Ее пальцы проворно принялись за работу, а глаза бродили по лагерю, наслаждаясь его яркостью и кипевшей в нем жизнью. Она вставила трубку в рот и попыталась высечь искру из своего кремня, но ветер был слишком сильным, и ей пришлось отправиться к костру за горящим прутиком. Заметив ее, Моррелл лениво махнул рукой.

— Иди сюда, поболтаем, а я зажгу тебе трубку.

— Не совсем то, что ты ожидала, когда услышала, что мы остановимся в голубом дворце, а, Брангин? — Финн уселась, обхватив руками колени и с усмешкой глядя на кузину.

Брангин оглядела кучи соломы, расстелила свой плед и тоже села.

— А почему это я должна была ожидать чего-то другого? — отозвалась Брангин с еле уловимой насмешкой в голосе. — Большинство циркачей останавливаются на городской площади, там еле-еле хватит места, чтобы почесаться. По крайней мере, нам есть где растянуться. — Она улеглась на солому, вытянув руки над головой. — Ах, до чего же хорошо, — неискренне сказала она. — Куда мягче, чем дорожные камни, на которых я проспала больше месяцев, чем могу упомнить.

Финн негромко фыркнула, но ничего не сказала, памятуя о том, что сеновал находится прямо над главными конюшнями. Она хорошо слышала тихие вздохи лошадей, звон ведер и бормотание конюхов. Энит настойчиво напомнила им, как важно, находясь во дворце, ничем не выдать того, что они не настоящие циркачки, и Финн твердо решила, что если кто-то и выболтает секрет, то это будет не она.

Несмотря на предупреждение Энит, Финн очень удивилась, что циркачей привели в конюшни, почему-то решив, что их проводят прямо ко двору. Ведь Энит с Дайдом были самыми старыми друзьями Лахлана и самыми верными его сторонниками. Финн была очень возмущена, когда им самим пришлось распрягать лошадей, а на ночлег устраиваться на пыльном забитой соломой сеновале. Дайд догадался, о чем она думает, и послал ей одну из своих сияющих улыбок, поблагодарив провожавшего их слугу с такой искренней признательностью, что у Финн не осталось никаких иллюзий относительно того, что такое отношение к труппе бродячих актеров считалось в высшей степени щедрым.