С миром все было вроде бы в порядке, пускай даже под миром разумелся тот, в котором Джон-Том очутился не по своей воле. Юноша глубоко и удовлетворенно вздохнул. Осеннее утро выдалось на редкость замечательным. С ясного неба лился яркий солнечный свет, в воздухе разливалось благоухание; вдобавок ко всему прочему Джон-Том чувствовал, что ему можно не опасаться каких-либо неприятностей с желудком. Итак, с миром все было в порядке. То же самое юноша мог сказать и о себе. Тревожиться совершенно не о чем: в занятиях он преуспел настолько, что сам волшебник Клотагорб вынужден был с неохотой признать – прогресс очевиден. Если так пойдет и дальше, со временем Джон-Том окажется достойным прозвища чаропевца. Н-да, в последние дни волшебник пребывал в исключительно благодушном настроении – отчасти из-за того, что его ученик, филин Сорбл, дал зарок не брать в рот ни капли спиртного, едва выйдя перед этим из трехдневного запоя. Собутыльники жестоко подшутили над Сорблом: воспользовавшись тем, что тот потерял сознание – рухнул на пол таверны и начисто перестал воспринимать действительность, – они выдернули у филина почти все хвостовые перья. В результате сего прискорбного происшествия Сорбл выразил искреннее желание вернуться в давно позабытое состояние, именуемое трезвостью. Да что там Сорбл! Джон-Тому вдруг вспомнилось, что Клотагорб резко прекратил жаловаться на свой кишечник. Что ж, остается только поблагодарить судьбу, ибо нет зрелища более жалкого, нежели черепаха, которая страдает поносом.

Правда, какое-то время спустя юноша осознал, что в глубине души у него все же гнездится некое смутное беспокойство. Ничего конкретного, ничего такого, во что можно было бы ткнуть пальцем; тем не менее что-то не давало Джон-Тому покоя. Он сердито фыркнул – что, мол, за ерунда – и решил одолеть смятение чувств при помощи обильного и сытного завтрака. Однако ему скоро стало ясно, что тут бессильны и свежие кольчатые черви, и сушеные, хрустящие на зубах анемоны.

Джон-Том повернулся к единственному окну в стене пещеры, сквозь которое проникал внутрь дневной свет, и вывернул усики, на концах коих располагались глаза, чтобы лучше видеть. Снаружи один за другим на утес, в котором находилась пещера, накатывали могучие валы. В сыром воздухе ощущался запах соли и морской воды. Пол и стены пещеры украшали плети высохших водорослей. В небе сверкали оба солнца. То, что побольше, отливало багрянцем, а маленькое светилось обычным бледно-зеленым светом. Набежавшие багровые облака соответствовали настроению Джон-Тома, но никак не могли быть его причиной.

Юноша подобрал с подноса крошки и отправил их себе в пасть.

Напряжение возрастало: стебельки глаз судорожно задергались, и Джон-Тому пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить их успокоиться. Нервы, подумалось ему, обычное дело. Однако с какой стати он нервничает? Если с миром все в порядке, из-за чего сыр-бор?

Джон-Тому пришлось нагнуться, чтобы не стукнуться головой о притолоку. Клотагорб постарался сделать свой дом максимально удобным для человека, однако не стал прибегать к заклинанию, которое изменило бы высоту комнат и коридоров. Такие заклинания отнимают много времени и сил, а потому, как заявил волшебник, ими пользуются лишь тогда, когда возникают неисправности в канализации или водопроводе. Поэтому юноша, переходя из комнаты в комнату, вынужден был сгибаться чуть ли не в три погибели. Впрочем, нет худа без добра. Подобные гимнастические упражнения, продолжавшиеся из месяца в месяц, закалили Джон-Тома, и теперь, изредка стукаясь лбом о косяк, он лишь досадливо морщился. Юноша полагал, что изучил дупло в стволе дуба как свои пять пальцев, однако коридор, в который свернул Клотагорб, был ему незнаком. Он уводил куда-то вниз.

Впереди замаячила фигура Сорбла. Ученик чародея сжимал в лапе палку, на конец которой был насажен светящийся шар. Несмотря на шар, в коридоре царил зыбкий полумрак – верный признак того, что филин самостоятельно сотворил огнетворное заклинание.

– Я здесь, хозяин.

– И снова в стельку, – буркнул волшебник.

– Нет, учитель, – возразил Сорбл, распрямляясь. – Видите, я не качаюсь. Я различаю и вас, и Джон-Тома.