Ацтеки, конечно, не называли себя «ацтеками». И совершенно точно у них не было империи. Более того, они так поздно появились в Мексике и играли такую незначительную роль, что, когда все-таки добрались до озер, на которых впоследствии вырос Мехико, ни одно из племен не заметило их появления. Их «цари» в действительности были лишь избираемыми «ораторами», и не существовало в природе «залов Монтесумы» (за исключением песни). Так что неверное представление о существовании «империи ацтеков» на самом деле не является фактом истории – так же как в реальности обстояло дело и со Священной Римской империей (которая не была ни священной, ни римской, ни империей).

И все же «теночки», прозванные ацтеками, были первыми из народов древних солнечных царств, которым суждено было стать известными миру и попасть в объятия Европы; и то сильное воздействие, которое это оказало на человеческое воображение, стереть невозможно; мы по-прежнему ведем речь об «ацтекской империи».

Как и почему это первобытное солнечное царство Америки попало в руки сравнительно немногочисленных конкистадоров, – старая история; однако, сколько ее ни рассказывай, она не перестает удивлять. Это история о том, как «отважный Кортес» проложил себе путь в сердце Теночтитлана, захватил «царя» и заставил его принять

pax hispaniensis

[2]

.

Вся Мексика делится на две части: горная и равнинная.

Это край контрастов: пустоши, покрытые вулканической породой, высокогорные равнины с разреженным воздухом, засушливые пустыни, зоны буйной растительности, отделяющие одну долину от другой, – все это сделало эту страну предметом любви и источником отчаяния человека с тех самых пор, как он вступил во владение мексиканской землей.

Если подбирать сравнение, то Мексика своими очертаниями напоминает рог изобилия. Он тянется от широких открытых плоскогорий северных границ, где когда-то бродили бизоны, до сравнительно узкого перешейка, лежащего в полутора тысячах километров южнее, где равнина упирается в горы и тропические заросли со всей их роскошью и богатствами, заключенными в них. Там индейцы находили нефрит, кораллы, раковины, шоколад, янтарь, каучук, перья кетцаля – райский край для жителя гор.

Мексика полна и климатических контрастов, и, хотя половина ее территории лежит в тропическом поясе, высота над уровнем моря более важна, чем географическая широта. Восточное побережье, не занятое горами, шире, чем на западе страны, и пассаты обрушивают на него яростные ливни. Восток покрыт более буйной растительностью и стал колыбелью первых цивилизаций: страны ольмеков, тотонаков, уастеков. Западный берег имеет более узкую прибрежную полосу: природа здесь не столь щедра, и это отразилось на первых культурах; они выглядят беднее в сравнении с теми, что развивались «на другой стороне».

Мексиканская земля поднимается ввысь от этих двух берегов, иногда резко, иногда постепенно, к высокогорному плато, которое занимает большую часть мексиканской территории. Покрытая снегом вершина горы (вулкана) Орисаба (ацтеки называли ее «Ситлальтепетль», «Гора звезды») поднимается из зелени джунглей, достигая высоты 5610 м (или 5700), и возвышается над «холодными землями». Именно здесь первые испанцы столкнулись с голой горной пустыней: «…трехдневный марш через пустынные земли, необитаемые по причине их бесплодности, отсутствия воды и страшного холода… О, как описать жажду и голод, мучившие людей, на которых налетали вихри града и дождя!»

Что представляет собой нечто, не поддающееся определению и именуемое духом народа, который толкает его вперед и ввысь?

В 1168 году – дата, повсеместно принятая историками, – теночки пришли к озерам Анауака с северо-запада. На них, не имевших ни земли, ни друзей, уже с тревогой посматривали другие племена, расселившиеся вокруг озер, что было вызвано той легкостью, с которой они предлагали человеческие сердца своим богам; они почти не имели внешних атрибутов человеческой культуры. Будучи малочисленным племенем, состоявшим из враждующих кланов и вытесняемым из одного населенного региона за другим, ацтеки, наконец, выбрали несколько островков в двух– трех километрах от берега в озере Тескоко и, неся впереди изображение своего бога, в 1325 году начали строить свой город-государство.

За два века они стали владыками Мексики, а Теночтитлан, «город теночей», стал самым великолепным городом, возведенным когда-либо в Америке ее коренными жителями. Испанцы, прибывшие, чтобы его завоевать и добавить титул его властелина к титулам своего короля– императора Карла V, вошли в «великий город Теночтитлан в Мексике 8 ноября… 1519 года».

Глядя на столь чудесное зрелище, писал Берналь Диас дель Кастильо, вспоминая об этом спустя пятьдесят лет, «мы не знали, что и сказать и действительно ли существует все то, что предстало перед нами». Они проследовали по «насыпной дороге… шириной восемь шагов», которая протянулась «на две мили от берега озера до города… столь населенного, что в нем едва хватало всем места… На башнях было полно людей… лодки [прибывали] со всех концов озера».

Сразу у входа в город они были встречены «царской» свитой: великий Монтесума сошел со своего паланкина и, поддерживаемый другими, последовал дальше «под великолепным балдахином из зеленых перьев, богато украшенным золотой и серебряной вышивкой, со свисающей каймой из жемчуга и [нефрита], и это было поразительное зрелище. Великий Монтесума был облачен в богатые одежды… множество других владык… шли впереди него, подметая землю, по которой он должен был ступать, и расстилали поверх нее ткани…»

Никто точно не знает, когда именно человек впервые переселился в Америку. Все согласны с тем, что человек явился туда уже в человечеком облике, а не развился из какого-либо человекообразного существа на самом континенте (таких в Америке не было). Но как он прибыл туда? И прибыл ли он социально развитым, культурным существом, полностью сформировавшимся на берегах Азии («Отчего, – возмущался Геродот, – все континенты обязательно носят женские имена?») и случайно забредшим на новую землю по следам млекопитающих через Алеутский сухопутный мост с окраин Монголии в Америку? Или это были волны миграций, источником которых на протяжении длительного периода была плодородная почва Азии, и люди достаточно знали о том, что там, за морем, «что-то есть», век за веком продолжая переселяться? Или человек приплыл сюда в хрупких выдолбленных суденышках по бурным морям, полностью облаченный в культурные доспехи, чтобы утвердиться во главе своих недоумков сородичей, прибывших сюда раньше?

Рис. 4.

Возникновение человека в Америке

Теночки-мешики, именуемые ацтеками, были последними, кто прибыл в долину Анауак.

С исторической точки зрения они явились настолько поздно, чтобы стать властителями Мексики, что многие другие великие цивилизации уже возникли и исчезли, став лишь зыбкими воспоминаниями, сохранившимися в мифологии. Единственной причиной того, что «ацтеки» так глубоко вошли в историю и стали известны людям, является то, что во время испанского завоевания в 1519–1521 годах они были здесь главным государством – сборщиком дани, хотя их власть распространялась лишь на часть Центральной Мексики. Несмотря на это, когда понятие «ацтек» ворвалось в Европу, оно врезалось в память людей. Сегодняшняя Мексика в ту пору не имела общего названия, и, таким образом, название островного, живущего данью государства Мексика было присвоено всему краю.

И лишь гораздо позже, когда испанские святые отцы-хронисты начали расспрашивать индейцев об их происхождении и вере, им открылось существование предшествующих цивилизаций, которые были намного древнее и удивительнее ацтекской.

Десятилетия всех кропотливых археологических исследований в итоге раскрыли многое об этих доацтекских культурах; с каждым годом ученые все дальше проникают в глубь времен. «Почва стала нашим хранилищем, – написал Жорж Вайян, – лопата – нашей лупой, и в этом хранилище, которое природа всегда разрушает, рассеивая наши материалы по всей земле», ученые нашли и продолжают находить новые археологические данные.

К 1000 году до н. э. все великие переселения закончились. Народы заселили плодородные земли и начали возводить города-храмы. В центральной гористой части Мексики, в жарких краях в районе Веракруса и в горах Гватемалы они заложили свои города. Человек в Америке стал оседлым; он создал сельское хозяйство и узнал, что такое свободное время. В тот же период в «других краях» финикийцы изобретали алфавит, греки-дорийцы вторглись на Пелопоннес, а редко заселенная Европа выходила из периода грубого варварства.

Ацтеки появились в Анауаке, долине Мехико, в 1168 году. Это событие, зафиксированное в их идеографических хрониках, было соотнесено с нашим календарем; никто еще не усомнился в этой дате.

Теночки-ацтеки были безземельными скитальцами, «нуждавшимся» племенем, пришедшим с севера Мексики (некоторые считают, что с территорий, которые сейчас находятся на юго-западе США, но этому нет доказательств). Их родным языком был язык науатль, на котором говорили и тольтеки. Ацтеки ничего не имели; они скитались по земле, то ненадолго поселяясь в одном месте, то снова отправляясь странствовать и пытаясь отщипнуть краешек от чужих земель, пока не происходило вооруженное столкновение; после чего скитания возобновлялись. Дата «1168 год», безусловно, не говорит нам с уверенностью, что именно тогда началось заселение ацтеками Мексики, а всего лишь сообщает о том, что в то время, как полагает доктор Вайян, ацтеки, которые ничего собой не представляли с точки зрения культуры, начали пользоваться календарем, повсеместно использовавшимся уже на протяжении тысячи лет. Кто такие были ацтеки и откуда они пришли? Ответы на эти вопросы дают их мифохроники

[7]

. Подобно всем другим подобным мифам о своем происхождении, подобные истории отличаются в деталях, но не по основному содержанию. Инки вышли из пещер, грекам помог выйти из темного убежища божественный

autologos;

в христианских мифах в изобилии встречаются гроты, населенные божественным духом. Так и ацтеки. В какой-то пещере они нашли Мудреца Колибри, знаменитого Уицилопочтли (это имя испанцы так и не научились произносить и называли его Уичилобос – «ведьмоволк»). Этот идол дал им совет. Это был хороший совет: странствуйте, ищите земли, избегайте крупных вооруженных столкновений, высылайте вперед первопроходцев, пусть они сажают кукурузу, а когда созреет урожай, приходите и собирайте его; держите меня, Уицилопочтли, всегда при себе, несите меня, как знамя, кормите меня человеческими сердцами, вырванными из груди принесенных в жертву… И все это ацтеки выполнили.

Нам не известно даже приблизительно, сколько людей насчитывало племя мешиков-теночков, когда оно пришло в Анауак. Оно было очень маленьким: может быть, оно насчитывало тысячу человек, может быть, пять тысяч – вряд ли больше. По крайней мере, в таком густонаселенном регионе, как долина Анауак, они играли такую незначительную роль, что их появление на берегах озер прошло совершенно незамеченным, и нет никаких записей об их появлении в густых лесах Чапультепека на протяжении жизни поколения, жившего около 1250 года. Все это можно понять. Никто не считал «историческими» события, происходившие внутри других племен. История шла в вертикальном, а не горизонтальном направлении, в ней не было перекрестных ссылок. В течение этих «лет скитаний» ацтеки впитывали в себя культуру своих соседей. Их племя росло. У них появились враги. Ацтеки стали расширять свои владения. Так как в их кланах было слишком мало женщин, они стали прибегать к кражам женщин у других племен, и теперь их соседи во всей долине впервые узнали об ацтеках. Они подверглись нападению. Одна часть племени была обращена в рабство, другая спаслась на одном из болотистых островков озера Тескоко. Те, кто остались, участвовали в войнах, которые вели захватившие их в плен люди. Во время этих войн они проявили такую храбрость, что, когда их спросили, какую награду они хотят, они попросили даровать им дочь вождя, чтобы с ее помощью создать уважаемый род. Их просьба была выполнена, но они принесли в жертву эту прекрасную девушку, содрали с нее кожу и надели ее на своего главного жреца, чтобы тот мог олицетворять собой богиню природы. Когда вождь пленивших их людей, отец девушки, прибыл к ним в великолепном наряде, он, естественно, ожидал, что будет присутствовать на свадебной церемонии. Вместо этого он обнаружил вышеописанное. Его гнев легко понять. Те теночки, которые спаслись в ходе бойни, которую устроили его воины, бежали и присоединились к своим соплеменникам на втором островке озера.

Основой общества ацтеков был простой индеец,

масеуалли.

Несмотря на то что ацтек не был живым автоматом, как простой индеец в империи инков, где тот являлся лишь одной единицей из «пересчитанных по головам», он все же был рядовым, когда речь шла о каких-то работах. Слово

«масеуа»

произошло от слова «страдать» или «заслужить достоинство» – на самом деле он делал и то и другое. Он был членом рода и частью некой ячейки, чего-то вроде общества взаимопомощи. Короче, это был трудоспособный индеец, плативший налоги. В первую очередь, он был фермером, или, говоря языком европейцев, крестьянином. Как весьма обоснованно выразился Освальд Шпенглер, это был «вечно существующий человек, независимый от всякой культуры… тот, кто шел впереди нее… пережил ее, это бессловесное создание, которое размножалось из поколения в поколение; род его занятий и способности были ограничены работой на земле; он обладал мистическим, простым, цепким и практичным разумом».

И все же этот простой ацтек был и чем-то еще. Он был еще и воином, частью народного ополчения, состоявшего из земледельцев. Подобно тому как обычный римлянин был работником и солдатом, так и в обычном

масеуалли

(множественное число

масеуальтин)

следует видеть крестьянина-воина.

Подобно большинству индейцев в Мексике, он был невысокого роста, от 153 до 165 см, коренастый, с крупной головой. Неутомимый, он с детства привык много ходить и мог нести груз весом 34 кг пятнадцать часов в день. У него были длинные руки и широкие ступни, пропорциональные его росту; ступни он ставил прямо, но имел склонность немного заворачивать носки внутрь; на рисунках ацтеков можно увидеть, что свод стопы у них был очень высок.

Ацтеки говорили на языке науатль (произносится «на-уа-тль»).

Они не придумали его, не усовершенствовали, так как на этом языке уже говорили тольтеки, чичимеки и многие другие племена. Но науатль стал языком империи общения в Мексике и Центральной Америке (подобно тому как язык кечуа стал языком инков в Перу) после завоевания ацтеками одних регионов и благодаря ацтекским купцам, то есть торговле с другими регионами. А когда впоследствии этот язык был приведен к испанской орфографии, дальнейшее свое развитие он получил благодаря церкви, которая использовала его для перевода основ христианского вероучения в виде вопросов и ответов и других религиозных книг, расширив, таким образом, сферу его применения.

Науатль входит в групп науа, одну из восьми групп языков юто-ацтекской языковой системы. Он, особенно язык ацтеков, подвергся более детальному изучению, чем «какая-либо другая группа языков в Америке». Это было сделано главным образом благодаря покойному Б.Л. Хорфу, который не был профессионалом. Язык науатль является родственным некоторым языкам индейцев, живших на юго-западе материка (племен пима, шошонов, сонора), поэтому некоторые и считают, что ацтеки являлись воинственным племенем выходцев из этого региона. В Мексике насчитывается 700 языков; язык науатль, область распространения которого ограничивалась центральным плато, но была расширена вслед за завоеваниями ацтеков, принадлежит к одной из пяти больших групп, входящих в макросемью языков пенути. Его изучение очень ограниченно, и люди, изучающие его, используют между собой и в своих публикациях технические термины, которые никогда не используются при обычном общении. Если неспециалисту доведется прочитать работу о «Происхождении суффикса –

тль

в языке ацтеков» (этот суффикс читатель будет часто встречать на стараницах этой книги), то он окажется точно так же сбит с толку, как и Алиса в Стране чудес, когда она увидела улыбку Чеширского кота.

Науатль – это живой язык. Тысячи людей все еще говорят на нем, на нем написаны книги и есть музыкальные записи; некоторые выдающиеся ученые Мексики разговаривают на нем; он очень живой и пластичный, что будет видно при рассмотрении классификации диких растений ацтеков (см. раздел «Лекарственные растения»). Этот язык был таким же сложным, как и идеографическое письмо ацтеков; на нем можно было выражать сильные чувства и писать стихи. И хотя первые испанцы посчитали суффикс –

И хотя здесь нет места для того, чтобы обсудить грамматику языка ацтеков, мы отметили, что в нем было все то, что один автор назвал «языковыми правилами поведения за столом». Наша современная грамматика сложилась незадолго до начала Реформации; до этого царило живое безразличие к синтаксису и правописанию. Поэтому так удивительно обнаружить какой-либо народ, каким были американские индейцы, столь далеко живущий от сети коммуникаций Старого Света, который создал язык с такой сложной грамматикой. В нем были производные слова и сращивания, «возникающие из контекста, и произношение безотносительно значения»; естественным результатом этого была агглютинация. Неизвестно, что добавили ацтеки к своему, доставшемуся им в наследство языку науатль, но тем не менее это добавление, вероятно, было существенным, потому что в результате их захватнических войн в ацтекский мир влился поток новых вещей, и у них должна была быть какая-то жесткая грамматика, чтобы принять их в свой язык при помощи личных и временных окончаний. Одной из первых книг, опубликованных в Мексике (в 1555 году), был словарь, составленный Мотолиниа. Грамматики, катехизисы, переложения текстов с идеографического языка науатль на испанскую орфографию следовали век за веком, пока в настоящее время их не стало достаточно для серьезного изучения «литературы ацтеков».

Все – или почти все – древние общества коренных жителей Америки были демократическими.

Люди занимали определенное социальное положение, но классов не было. Землей владела родовая община, а не отдельный человек, и большинство решений принималось путем народного голосования, как, например, у индейцев с американских равнин. Или это делалось таким способом, который описал Тацит, рассказывая о принятии решений германцами в глубине своих лесов: «Когда народ должен принять решение, все занимают свои места, полностью вооружившись… затем всех призывают замолчать… и все слушают короля или вождя с вниманием, которое гарантирует им их возраст, занимаемое положение, воинские отличия или красноречие… Если предложение не нравится людям, то они криками выражают свое несогласие. Если они одобряют его, то стучат своими копьями».

Рис. 15.

Чинампа, «плавучие сады», на которых велось сельское хозяйство на озерах Мехико. В огромные сплетенные из тростника корзины ацтеки насыпали землю, затем сажали деревья, закрепив «плавучий сад» при помощи кольев. Из таких «плотов» вырос город Мехико

Связанные вместе, «сросшиеся», на разговорном языке американских индейцев, – это был не просто оборот речи применительно к обществу ацтеков. Символом бракосочетания действительно было связывание вместе краев плащей

тильмантли

невесты и жениха. И, будучи соединенными таким образом, они оказывались «сцепленными» на всю жизнь.

Мужчина женился в двадцать лет, девушка выходила замуж приблизительно в шестнадцать. В этом обществе не было запрещено оставаться холостяком, как это было у инков. Но экономические факторы, а особенно приготовление еды, делали невозможным мужчине жить без женщины: ежедневное (два раза в день) приготовление кукурузных лепешек, которые были незаменимой пищей в жизни индейцев, отнимало в общей сложности четыре часа в день, и это было работой женщины.

Брак разрешался только между членами разных родовых общин, так как все члены общины считались единокровными родственниками, и поэтому вступать в брак с кем-то из своей общины было бы кровосмешением. Так как брак носил экзогамный характер, то с ним были связаны более сложные формальности, чем у нас. Молодой человек, подумывающий о женитьбе, должен был спросить разрешения у совета клана. При всем том, что свою роль играли сексуальная привлекательность и любовь, ацтеки знали тогда, как и сейчас, что мужчина не только женится на женщине, но и создает семью. В данном случае это было больше чем семейный контракт, это был социальный контракт, так как благодаря этому контракту появившийся на свет ребенок наследовал право войти в общину.

Старые женщины были посредниками при заключении брака. В «Кодексе Мендосы» есть любопытная история, изложенная в идеографических рисунках, нечто вроде комикса, рассказывающая обо всей этой процедуре. В то время как любовь, без сомнения, была определяющим фактором в процессе ухаживания, на нее не делался большой акцент. Существовало слишком много запретов. Реми де Гурмон (1858–1915, французский писатель) считал, что, если человек хочет что-либо понять в движении жизни, следует ассоциировать понятие удовольствия с понятием любви. Тем не менее правда и то, что в пантеоне ацтеков нет богини любви, равно как и нет рисунков или керамики с изображением актов произведения на свет потомства, какие существуют в Перу.

Вечером в день бракосочетания старуха-сваха относила невесту в дом жениха на своей спине. На церемонии присутствовали все главные члены семьи, а также вожди общины. Они сидели на циновках лицом друг к другу и слушали или дремали под тягучие наставления – «мы собрались здесь…» – и в паузах между речами слуга наливал щедрые порции пьянящего

У правителя ацтеков был титул – «Тот, кто говорит» (происходит от глагола

тлатоа

– «говорить»); и его выбирали. Так что Уильям Прескотт не был абсолютно не прав, когда назвал их форму правления «выборной монархией». Власть правителя не была абсолютной, как в перуанском теократическом государстве. Правитель ацтеков не заявлял о своих правах на страну, землю, людей, как это делал Инка. Теоретически у ацтеков была демократия. Каждая семья была членом земельной общины; несколько таких семей образовывали клан, а двадцать кланов составляли племя теночков. В каждом клане был свой совет и выбранный глава; самого старого, или самого мудрого, или самого опытного из глав кланов избирали в межклановый совет, который был связующим звеном между кланами и органом управления племенем. Этот совет сужался до четырех руководителей, которые были советниками главы государства, а также теми, кто выбирал «царя» (действующего; если искать подходящую аналогию, то их можно сравнить с выборщиками в Священной Римской империи), так как «цари» были таковыми не по праву первородства, а могли быть избраны

тлатоани

из братьев предыдущего правителя или, если у него их не было, из числа его племянников. Эти

тлатоани

были ключевыми фигурами в правительстве ацтеков; они избирали того «благородного» отпрыска, который, по их мнению, отличался своей храбростью, воинской доблестью и знаниями. Таким был Монтесума, «коронованный» в 1502 году. Есть его описание, которое производит самое глубокое впечатление, если его сравнивать с описаниями каких-либо других правителей любого из солнечных царств древней Америки.

Было 8 ноября 1519 года, когда Эрнан Кортес вступил со своей небольшой армией в Теночтитлан. В месте слияния двух насыпных дорог «меня вышла встречать почти тысяча знатных горожан; все они были одеты одинаково богато; подходя ко мне, каждый из них исполнял привычный у них ритуал, то есть клал руку на землю, а затем целовал ее – так что я почти час стоял на месте, пока они исполняли этот церемониал».

«Монтесума сам вышел встретить нас с двумястами знатными людьми… Они вышли вперед и выстроились вдоль улицы двумя длинными рядами, держась близко к стенам домов… Монтесуму вместе с двумя вождями несли посреди улицы; один вождь был от него справа, другой – слева. На Монтесуме были сандалии, тогда как другие – босиком».

Берналь Диас, который не довольствовался высокопарными политическими замечаниями, продолжил описание там, где остановился Кортес. «Великому Монтесуме было лет сорок; он был хорошего роста и пропорционального телосложения, стройный и худощавый, не очень смуглый, но имел естественный цвет лица, обычный для индейца. Волосы его не были длинны; его негустая борода имела хорошую форму. У него было несколько длинное, но приветливое лицо… Он был очень опрятный и чистоплотный; один раз в день он принимал ванну во второй половине дня. В наложницах у него были многочисленные дочери вождей, а дочери двух великих касиков были его двумя законными женами. Ему были чужды неестественные склонности (т. е. гомосексуализм). Ту одежду, которую он надевал однажды, он не надевал вторично ранее чем через четыре дня (Великий Инка никогда не надевал одну и ту же одежду дважды). В его охране было двести вождей… и, когда им нужно было поговорить с ним, они обязаны были снимать свои богатые накидки и надевать другие, простые… а также они должны были входить босыми, опустив глаза вниз и не глядя ему в лицо… Они отвешивали ему три поклона…» (У Великого Инки был схожий ритуал.)

Монтесума ел, как великий визирь. «Для каждого приема пищи готовили свыше тридцати различных блюд… и они ставили небольшие керамические жаровни под блюда, чтобы они не остыли… У него было такое разнообразие блюд… индейки, фазаны, местные куропатки, перепела, домашние и дикие утки, оленина, мясо кабана, болотная птица, голуби, зайцы… Их так много, что я никак не могу закончить их перечислять…» Монтесума сидел на низком сиденье, мягком и богато украшенном… Четыре очень красивые, чисто одетые женщины принесли ему воду для омовения рук в сосуде, похожем на глубокий таз, который они называют

Управление и организация жизни в Теночтитлане осуществлялись при помощи уже в общих чертах изложенной системы: «царь»,

Уэй Тлатоани,

высказывал свои желания «совету четырех»; они, в свою очередь, доносили их до более представительного органа, состоявшего из глав кланов

(текутли);

затем до нижестоящего органа управления кланом, в котором другой человек, следивший за порядком и возглавлявший клан во время войны, давал членам клана программу действий, спущенную сверху.

Таким образом, клан, основная единица системы, укреплял порядок внутри себя, сплачивался для войны, собирал налоги в своих пределах. Таким способом приказы достигали самой низшей ступени социальной лестницы. Похоже, что ацтеки не управляли покоренными народами. Вероятно, их это не интересовало. Инки в Перу имели обыкновение посылать

митимаес,

«благонадежное» население, говорящее на языке кечуа, на только что завоеванные земли, выселяя оттуда «ненадежное» коренное население. Таким способом инки подчиняли себе народы и объединяли завоеванные земли. У ацтеков так не было принято. Они облагали побежденных не слишком тяжелой данью, если не считать людей для жертвоприношений – вклад, который был необходим для экономики победителей. Каждые полгода все это доставляли в Теночтитлан. Ацтеки по-прежнему не обзавелись друзьями и не сколотили никакой империи. Они прошли всю общественную эволюцию государств эпохи неолита (и несколько более позднего периода); они перебрались из края, где сначала все работали в сельском хозяйстве, в город, который стал храмовым городом, в котором излишки продукции создавались не крестьянами, а специалистами по архитектуре, скульптуре, резчиками по камню, ремесленниками, людьми, которые сами уже не выращивали для себя продукты питания. Затем ацтекское общество перешло на ступень города-государства с городами-спутниками, и в Теночтитлане появился многочисленный класс жрецов, которые снимали все сливки в пользу храмов. И наконец, этот город стал городом завоевателей, взимающих дань с побежденных.

Для этого было достаточно оснований. Ацтеки были воинственным народом. В их краях не было особых природных богатств: хлопка, ярких птичьих перьев, шоколада, золота, каучука – на все это не была щедра их земля. Если ацтеки хотели получить все это, они получали – путем завоеваний. К тому же, когда ацтеки стали заниматься каждый своим делом, они стали производить товары и вести торговлю. Это было довольно трудно: каждый регион враждовал со всеми остальными; было очень мало естественных торговых путей; трудности надо было устранять, чтобы появилась возможность осуществлять торговые отношения. Даже среди городов, которые номинально были ацтекскими, не было единства. По мере того как Теночтитлан, город-завоеватель, расширял свои горизонты, в него попадали новые товары, новые идеи, и постепенно предметы роскоши превратились в насущную необходимость.

Торговля стала жизненно важной для Мехико. А война не прекращалась; дань, итог завоеваний, текла сюда рекой из множества отдаленных уголков и распределялась между кланами. Так как все это давало людям больше свободного времени от работы на полях, это время стали посвящать производству, которое, в свою очередь, давало изделия, которые ацтеки обменивали на рынке на предметы роскоши. Возник новый класс купцов (почтека), что стало явлением в древней Америке: это были торговцы, у которых имелись свои собственные гильдии, свои собственные боги, и они были выше законов, которые применялись к большинству.

У завоеваний есть свой естественный предел. У ацтеков не было никакого четкого плана ассимиляции. Завоевание часто следовало за торговлей по мере того, как ацтеки получали сведения о богатствах и крепости обороны в тех краях, где побывали купцы. Иногда этот процесс шел другим путем: ацтеки заставляли деревни и города-государства, которые уже знали, что такое жестокая война с завоевателями-ацтеками, платить дань. Число таких населенных пунктов увеличивалось, пока ко времени царствования Монтесумы не достигло 371.

Конкиста означала гибель архитектуры ацтеков. Мы можем смешать свои слезы со слезами Эрнана Кортеса, которые он пролил 13 августа 1521 года в День святого Ипполита, когда Мехико-Теночтитлан, «…один из самых красивых городов в мире», был разрушен до основания в ходе штурма (в процессе взятия). С его падением были полностью утрачены размах и назначение архитектуры этого города. То, что осталось после катастрофы поражения, было остатками храмов и пирамид, украшенных именами, которые звенят, как тяжеловесные медные кисти, и больше ничего. Ничего не осталось от домов простых людей, даже земельного плана, который мог бы дать представление о том, как им служила их архитектура. Однако благодаря существующим «Кодексам», археологическим раскопкам и описаниям тех, кто уничтожил Теночтитлан, а также благодаря средствам абстрактной реконструкции мы знаем следующее: «Общественные здания светского назначения, подобно домам родовой общины или вождя, были крупномасштабным отображением местной архитектуры». Доктор Вайян развивает эту тему: «Множество комнат для слуг и наложниц, плавательный бассейн и зверинец, которые входили в комплекс дворца Монтесумы, не изменили структуру или базовую план-схему прямоугольных комнат, расположенных вокруг внутреннего дворика» – каким и был дом простого индейца.

Большая часть архитектурных сооружений ацтеков была сосредоточена в ближайших окрестностях по берегам озер, они были рассеяны вокруг Теночтитлана, как его спутники. Все они исчезли. Тем не менее благодаря археологии в описательной литературе было найдено достаточно информации, чтобы предпринять попытку реконструкции города.

Похоже на то, что из всех древних культур Америки Теночтитлан имел наилучшим образом распланированный центр города. Конечно, в нем не было механистического совершенства Куско, столицы инков, но внимание, которое в нем уделялось удобствам всего населения, стремление доставить воду по акведукам, гедонистический подход к жизни, царивший в нем, – что зачастую отсутствовало в аскетическом городе инков, – без сомнения, превосходили все другие города. Единственным городом-государством, с которым можно сравнить Теночтитлан по роскоши жизни, был Чан-Чан, столица империи Чимор, расположенная на пустынном побережье Перу, современница столицы ацтеков.

Стимулом, прежде всего, служила мысль о боге. Религия была главенствующим фактором в жизни ацтеков, и Теночтитлан был «божественным» городом. Он весь по своей сути был проникнут религией; все, что в нем находилось значительного и важного, было в той или иной форме посвящено религии.

Ее символом была пирамида. Огромная храмовая пирамида

Скульптура была самым крупным вкладом ацтеков в искусство. Произведение искусства должно оцениваться по своему воздействию, и если смотреть на могущественную и внушающую благоговейный трепет богиню Коатликуэ, ее змеиную голову, ее ожерелье из человеческих сердец и кистей рук, ее пальцы с когтями и ее юбку, состоящую из массы извивающихся змей, то она производит такое же ужасное впечатление, какое на одного исследователя произвели ассирийские барельефы: «Волосы у меня на голове попеременно то вставали дыбом, то ложились, когда я увидел их…»

В основном скульптура ацтеков внушает благоговейный трепет и страх. Вокруг них было много смертей, и каким-то образом это ощущение, которое характерно для их скульптуры, было вколочено в грубый камень. Именно оно заставило французского искусствоведа Эли Фора побледнеть и отвернуться, когда он увидел скульптуру ацтеков: «… прекрасная, почти всегда со злобным выражением лица, с каким-нибудь уродством: вмятинами, вздутиями, деформациями… нельзя различить ничего, кроме груды смятой и трепещущей плоти, дрожащей беспорядочной массы внутренностей».

Реализм был отличительной чертой скульптуры ацтеков. У них были скульптурные произведения, вроде тех, что внушили отвращение нашему французу, но есть и очень утонченные: кролик из белого кварца, прозрачный, чистый и очень красивый; маска из черного обсидиана; фигура склонившейся женщины, перемалывающей зерно. Скульптура была разнообразной, сделанной так, чтобы ее можно было осматривать со всех сторон. Она не была похожа на работы майя, о которых Олдос Хаксли отозвался так: «Крайне, несоизмеримо чуждые». Скульптура ацтеков обладала поразительной жизненной силой и беззастенчивостью, которые привлекают глаз современного человека. Как написал наблюдательный Пал Келемен: «Сущность скульптуры и присущие ей возможности, скрытые в материале… делают ее, возможно, самым понятным из всех видов искусства».

Идолы ацтеков наводили страх на испанцев; они ощущали на себе их воздействие. Хосе де Акоста: «Они называют этот идол Тескатлипокой.

Он был сделан из черного блестящего камня [обсидиана]

Искусство работы с металлами пришло в Мексику поздно. Оно шло сюда медленно и постепенно из Южной Америки.

Ни в одной из древних культур металл не обрабатывали. Этого искусства не было в Теотиуакане, который был уже воспоминанием, когда до Мексики дошли приемы работы с золотом и медью. Оно было неизвестно древним майя, и ольмекские ремесленники довольствовались изготовлением диадем из нефрита. Оно не было распространено в Мексике до XI века.

Золото наполняет жизнь роскошью. Ацтеки знали это и выменивали его. Берналь Диас видел своими глазами, что золото на рынках можно было свободно выменивать: «Его помещали в тонкие гусиные перья, чтобы его было видно».

Горное дело находилось в зачаточном состоянии. Золото мыли или находили в самородках. Серебро, которое редко встречается в чистом виде в природе, представляло большую проблему и использовалось меньше. Золото – очень пластичный металл: из одного грана (0,062 г. –

Ред.)

можно вытянуть проволоку длиной свыше 150 м. Ацтеки обрабатывали золото самым простым способом. Его расплавляли в горне, разогретом на древесном угле, тяга в котором создавалась человеком, дующим в трубку на угли. До нас дошли лишь несколько приспособлений, но нам остались иллюстрации, на которых изображена работа ювелиров. В работе с золотом они использовали ковку, чеканку, тиснение, покрытие золотыми пластинами, золочение, создание золотой оболочки. Результатом этой простой, почти грубой техники становились золотые изделия, которые возбуждали не просто алчность конкистадоров. Там было «три духовых ружья», по словам Берналя Диаса, «и были формочки для отлития дробинок; они были покрыты драгоценными камнями и жемчугом, и на них были изображения маленьких птичек, покрытые перламутром».

Большая часть золотых изделий, полученных испанцами от Монтесумы, на сумму около 600 тысяч песо, была переплавлена в слитки. Кое-что, по их мнению, было слишком красивым, чтобы уничтожать. Например, предметы, которые испанцы получили в Веракрусе в начале своей авантюры: «Колесо, похожее на солнце, размером с колесо от телеги с разнообразными рисунками на нем целиком из чистого золота, удивительная вещь… И было подарено еще одно колесо большего размера, сделанное из ярко блестящего серебра и изображающее луну… Затем принесли двадцать золотых уток прекрасной работы, очень похожих на настоящих, и несколько [украшений в виде] собак и множество предметов из золота в виде тигров (ягуаров. –

Создание тканей из перьев было еще одним достижением ацтеков. Его образцы почти полностью исчезли вследствие действий Конкисты и климатических особенностей этого региона. Единственные, поистине великолепные экземпляры этого искусства сохранились благодаря простой случайности, остальные же погибли. Похожие изделия, найденные на пустынном побережье Перу и хорошо сохранившиеся, несмотря на то что прошло столько времени, дают нам представление об этой технике. У нас также есть иллюстрации, содержащиеся в труде Бернардино де Саагуна и изображающие мастеров, занимающихся этим видом ткачества.

Таких ткачей

(амантека)

ценили очень высоко. Они образовывали гильдию и принадлежали к классу ремесленников-профессионалов. В процессе создания ткани из перьев перья вставлялись в своеобразную паутину, причем каждое перышко подвешивалось на нить и закреплялось узелком во втором ряду так, что с другой стороны видимой оставалась лишь разноцветная часть пера. Прежде чем закреплять перья, из них нужно было тщательно составить разноцветный узор в виде мозаики. Мастера

-амантека

изготовляли символы тотемов, знамена, плащи, головные уборы, украшали щиты. Воины, экипированные таким образом, умирали красиво.

Так как количество птиц с разноцветным оперением на нагорье, где находился Мехико-Теночтитлан, было ограниченным, то купцы проявляли большую активность, чтобы заполучить птичьи перья, когда местное предложение не поспевало за спросом.

Птиц со всех краев привозили живьем в Мехико, где воспроизводили их среду обитания. У водоплавающих и водяных птиц были отдельные водоемы, что засвидетельствовал Эрнан Кортес: «Десять водоемов, в которых содержались всевозможные известные виды водоплавающей и водяной птицы». Ничего подобного не было в Европе, пока в 1545 году в Падуе не был построен зоологический сад. У каждого вида птиц имелась своя пища и вода. У Монтесумы на службе состояли триста человек, которые должны были ухаживать за птицами, и над каждым водоемом нависали балконы, с которых Монтесума получал наслаждение, наблюдая за птицами». В другом месте находились клетки для сухопутных птиц: хитроумно сделанные деревянные решетки высотой 2,7 м и в окружности свыше 5 м. За этими птицами присматривали другие триста человек. Берналь Диас не смог даже назвать все разнообразные виды птиц, которые он увидел в том птичнике: «Птицы от больших размеров до крошечных с разноцветным оперением…» Птицы в клетках также размножались. Когда они линяли, их перья собирали, сортировали и относили ткачам

Пусть никто не сомневается в великолепии этого искусства. Сохранилось одно изделие, головной убор, присланный Монтесумой Эрнану Кортесу, когда тот впервые высадился в Веракрусе, и все считали его Кецалькоатлем, возвратившимся, чтобы потребовать обратно свою империю. Он был послан, в свою очередь, Карлу V, который передал этот головной убор другому Габсбургу, эрцгерцогу Фердинанду Тирольскому. Он долго хранился в замке Амбрас. Когда этот головной убор был обнаружен, а его история стала всем известна, он был отправлен в Вену, где он в настоящее время и покоится, вспыхивая золотым и зеленым сиянием, в Музее культуры народов мира – двойное подтверждение – если оно вообще нужно – чувства прекрасного у ацтеков.

Война и религия, по крайней мере, у ацтеков были неразделимы. Они были неотъемлемой частью друг друга. «Не будет преувеличением сказать, – замечает современный автор, – что управление ацтеками Мексикой было организовано сверху донизу таким образом, чтобы удовлетворять и тем самым успокаивать невидимые силы при помощи такого количества человеческих сердец, какое только было возможно дать им».

Кровь была напитком богов. Чтобы заполучить подходящее число военнопленных для принесения в жертву богам, велись нескончаемые небольшие войны, так как едва ли можно было ожидать, чтобы ацтеки сами встали в бесконечные очереди кандидатов на принесение в жертву. Недостаточно объяснять такую позицию с точки зрения морали. Все воинственные регионы в той или иной форме были вовлечены в кровопролитие.

Целью религии ацтеков было привлечение к ней добрых сил и отталкивание или, по крайней мере, смягчение тех сил, которые таковыми не были. Ацтеки знали, что природа развивается по определенным циклам и ритмам. Они поставили задачу всем своим обсерваториям – обнаружить, каковы эти ритмы, и использовать их не только для собственного блага, но и для выживания всего человечества. «С этой точки зрения, – писал доктор Альфонсо Касо, – магия и наука одинаковы: обе они являются методами, нацеленными на управление миром, и обе они считают, что магия или природа являются необходимым звеном между явлениями».

Так как человек всегда превращает вещи в подобие самого себя, то было бы невозможно, чтобы у ацтеков был умозрительный образ, лишенный человеческих черт. Силы природы у них были персонифицированы. По мере усложнения структуры общества усложнялись и боги, которые брали на себя особые функции.

На важнейшем месте ацтекского пантеона находился бог солнца, который нес жизнь своим ежедневным появлением на небе. Поклонение солнцу было неотъемлемой частью религии ацтеков. У них были боги четырех сторон света, каждый из которых был представлен своим собственным цветом, так как, по словам доктора Вайяна, «представления ацтеков о вселенной имели скорее религиозный, нежели географический смысл». Богам – и характерному для каждого бога цвету – предписывалось хранить предрассудки их собственной истории жизни: восток был красным, юг – синим и символизировал зло, запад был белым (с ним были связаны хорошие предзнаменования), север – черным, это был цвет мрака, которым правил Миктлантекутли, владыка мертвых (а также его супруга Миктлансиуатль. –