Генри Райдер Хаггард родился 22 июня 1856 года в родовом поместье Брэднем в графстве Норфолк. Он был восьмым из десяти детей успешного адвоката Уильяма Мейбома Райдера Хаггарда и писательницы-любительницы Эллы Довтон. В далеком прошлом предки Хаггарда по отцовской линии происходили из Голландии. В отличие от своих старших братьев, Генри не считался в семье слишком умным ребенком, ему было уготовано не очень престижное и не дорогое образование. Он был отправлен учиться на священника в Оксфорд, но у него не получилось, поэтому его перевели в государственную гимназию в Ипсвиче. Но и там он не проявил себя так, как хотелось бы его отцу, и решено было отправить Генри в армию. Но и в армию Генри попасть не удалось. В результате отцу все-таки пришлось потратиться на частных преподавателей, которые подготовили Генри для поступления на службу в Министерство колоний. Однако знания все-таки оказались недостаточными, поэтому Генри удалось получить лишь место неоплачиваемого помощника секретаря в офисе сэра Генри Булвера, вице-губернатора колонии Натал в Южной Африке. Южная Африка в корне изменила юношу, из «нерадивого балбеса», как называл его отец, он превратился в ценного толкового управляющего. Генри Хаггард впервые удостоился похвалы главы семьи, когда, находясь на службе у сэра Теофила Шепстона, специального уполномоченного премьер-министра по Трансваалю в 1877 году в Претории, вместо своего потерявшего голос босса зачитал официальное заявление о британской аннексии Трансвааля, то есть фактически об объявлении англо-бурской войны.

В это время, получив наконец оплачиваемую работу, он решил жениться на подруге детства Лилли Джексон. Однако отец запретил ему вступать в брак, сказав, что сначала следует сделать карьеру. Не дождавшись Генри, в 1879 году Лилли вышла замуж за банкира Фрэнка Арчера. Приехав в 1880 году на побывку в Англию, Генри, судя по всему скоропалительно, женился на подруге своей сестры Луизе Маргитсон и вместе с молодой женой вернулся по месту службы в Южную Африку.

У них было четверо детей: старший, Джек, умер от кори в возрасте десяти лет, дочери же Анжела, Дороти и Лиллиас, напротив, дожили до преклонных лет. Лиллиас Райдер Хаггард впоследствии тоже оказалась талантливым писателем. Она известна и как биограф своего отца.

После семилетней службы в Африке, в 1882 году, Райдер Хаггард с семьей вернулся в Англию, где поселился на родине жены в Норфолке. Чтобы содержать семью, он сумел получить степень юриста, но в это же время открыл в себе писательский талант, и литературное творчество оказалось гораздо более прибыльным, чем юриспруденция. Африканский опыт и воспоминания, помноженные на писательский талант, сытно кормили семью долгие годы. Уже к тридцати четырем годам, к 1890 году, Райдер Хаггард написал пять произведений про Аллана Квотермейна, одно из которых вы держите в руках, и семь романов с другими героями, стал признанным кумиром читательской публики, у дверей его толпились издатели. Хаггард – единственный викторианский писатель, произведения которого публиковались по-русски в том же году, что и по-английски. Уже в 1915 году издательство П. П. Сойкина выпустило двадцатитомное собрание сочинений писателя.

В это время случилось несчастье с его возлюбленной Лилли Арчер. Ее муж украл деньги вкладчиков и сбежал, она с малолетними сыновьями оказалась на улице. Хаггард снял для них дом и оплатил образование детей. Но, будучи доброй викторианской женой, Лилли через какое-то время уехала вслед за мужем, который оказался в Африке. Там он заразил ее сифилисом и вскоре умер. Лилли вернулась в Англию в 1907 году. Хаггард поддерживал ее до самой смерти, последовавшей в 1909 году.

Я не думаю, что кто-нибудь, кому знакомо имя Аллана Квотермейна, мог бы связать его в своем представлении с какими-либо цветами, особенно с орхидеями. Тем не менее мне однажды суждено было принять участие в поисках орхидеи столь исключительного характера, что при описании их мне не следует опускать подробностей. По крайней мере, я подробно опишу эти поиски, и если кто-либо впоследствии захочет издать мои записки, он может свободно сделать это.

Это было в том году… впрочем, к чему нам знать, в каком именно году это было – это было очень давно, когда я еще сравнительно нестарым человеком участвовал в охотничьей экспедиции к северу от реки Лимпопо, граничащей с Трансваалем. Моим компаньоном был один джентльмен по имени Чарльз Скруп.

В Дурбан он приехал из Англии с целью поохотиться. По крайней мере, это было одной из причин его приезда.

Другой причиной была одна леди, которую я буду называть мисс Маргарет Маннерс, хотя это не настоящее ее имя. Кажется, они были помолвлены и действительно любили друг друга. Но, к несчастью, они сильно повздорили из-за другого джентльмена, с которым мисс Маннерс протанцевала на охотничьем балу в Эссексе, где они жили, четыре танца подряд, включая два, обещанные ею раньше своему жениху. Во время последовавших за этим объяснений мистер Скруп заявил, что он не может перенести такого отношения к себе со стороны своей невесты. Мисс Маннерс ответила, что она не желает, чтобы ей указывали, как надо себя вести; она сама себе госпожа и намерена всегда оставаться таковой. Мистер Скруп воскликнул, что она может оставаться сама себе госпожой лишь постольку, поскольку это не касается его. Мисс Маннерс ответила, что после этого она больше не желает с ним встречаться. Тогда мистер Скруп решительно сказал, что она никогда не увидит его больше и что он уезжает в Африку.

Мне помнится, что разговор о понго, почитателях гориллы и Священного Цветка, не возобновлялся до самого нашего приезда в мой дом в Дурбане. Туда я взял, конечно, с собою Чарльза Скрупа, туда же переехал и брат Джон, который, за недостатком лишней спальни в моем доме, разбил свою палатку в саду.

Однажды вечером мы с ним сидели на крыльце и курили. Единственной слабостью брата Джона было то, что он курил. Он совершенно не пил вина, ел мясо только тогда, когда был принужден к этому обстоятельствами, но при всяком удобном случае он, как и большинство американцев, курил сигары.

– Джон, – сказал я, – я думал о вашем рассказе и пришел вот к каким выводам.

– К каким, Аллан?

– Во-первых, вы были порядочным ослом, не узнав от Калуби больше. У вас был для этого удобный случай.

Как раз в этот самый момент я увидел около себя плотного джентльмена с четырехугольной бородой и красивым, но сердитым лицом. Он, по-видимому, был здесь в первый раз и кого-то искал.

– Не можете ли сказать мне, сэр, – обратился он ко мне, – здесь ли джентльмен, которого зовут мистер Соммерс? Я немного близорук, а здесь слишком много народа.

– Да, он здесь, – ответил я, – он только что купил замечательную орхидею, так называемую Odontoglossum Pavo.

– В самом деле? Вот как! А не знаете ли вы, сколько он заплатил за нее?

– Огромную сумму, – ответил я. – Сначала я думал, что две тысячи триста шиллингов, а оказалось, что две тысячи триста фунтов.

В начале марта мы благополучно прибыли в Дурбан и поселились в моем доме на Береа, где нас должен был ждать брат Джон. Но его там не оказалось. Старый хромой гриква Джек, некогда бывший охотником, а теперь присматривавший за моим домом, сообщил, что вскоре после моего отъезда Догита – так называл он брата Джона – забрал свой жестяной ящик и ушел в глубь страны. С тех пор, прибавил Джек, о нем ничего не слышно. Ящики с бабочками тоже исчезли. Они, как оказалось, были отправлены в Америку на парусном судне, плывшем в Соединенные Штаты и остановившемся в Дурбане, чтобы запастись провизией и пресной водой. Я никак не мог доискаться, что сталось с братом Джоном. Его видели в Марицбурге, потом – по словам знакомых мне кафров – на границе Земли Зулу. Дальше следы его терялись.

Все это до некоторой степени расстраивало наши планы. Возник вопрос, как быть. Брат Джон должен был стать нашим проводником. С племенем мазиту был знаком только он один. Он один посещал границы таинственной Земли Понго.

Хотя я и обладал большим опытом в путешествиях по Африке, тем не менее я мало был склонен пытаться достигнуть этой страны без его помощи.

Прошло недели две. О брате Джоне не было ни слуху ни духу. Стивен и я устроили совещание.