Дверь в лето

Хайнлайн Роберт Энсон

Его предали. Предали те, кого он считал другом и любимой женщиной. Его гениальные изобретения — в чужих руках, а сам он — проснулся после гипотермии спустя тридцать лет после того, как ещё можно было что-то изменить. И ненависть и любовь остались глубоко в прошлом.

Но тот, кто не сдался, иногда находит «дверь в лето». Даже если для этого нужно вернуться в своё прошлое.

1

Незадолго до Шестинедельной войны мы с Петронием Арбитром

[1]

— это мой кот — зимовали на старой ферме в Коннектикуте. Сомневаюсь, чтобы мне снова захотелось провести там зиму. Все время со стороны Манхэттена дул порывистый ветер, а дом был сборный, из тех, что и в безветренную погоду горят не хуже оберточной бумаги. Если эта ферма сохранилась по сей день, она наверняка так заражена радиоактивными осадками, что ее не займет даже нищий, но в то время нам с Питом нравилось это место. Водопровода там не было, и поэтому арендная плата была вполне приемлемой. Кроме того, окна в столовой выходили на север, а при таком освещении удобно чертить.

К минусам этого дома следует отнести обилие дверей: их было одиннадцать, даже двенадцать, если считать персональную дверь Пита. Эта дверь, собственно говоря, была дырой в окне нежилой спальни. Я вырезал ее по габариту питовых усов и прикрыл дощечкой. Надо сказать, что изрядную часть своей жизни я провел, открывая различным котам различные двери. Однажды я прикинул, что за свою историю человечество употребило на это занятие ни много, ни мало, как девятьсот семьдесят восемь человеко-часов. Могу показать вам расчеты.

Обычно Пит пользовался своей дверью, но бывали случаи, когда он заставлял меня открывать ему человеческую дверь, особенно, если на дворе выпадал снег. Еще будучи пушистым котенком, Пит выработал для себя простую философию, согласно которой я отвечал за жилье, еду и погоду, а он — за все остальное. За погоду он взыскивал с меня особенно строго, а зимы в Коннектикуте хороши только на рождественских открытках. Этой зимой Пит регулярно инспектировал свою дверь, но не выходил через нее — ему не нравилось белое вещество, покрывающее землю, и он начинал приставать ко мне, требуя открыть ему большую дверь.

Он был твердо убежден, что за одной из дверей обязательно должно быть лето. Это значило, что каждый раз я должен был обходить все одиннадцать дверей и держать каждую из них открытой до тех пор, пока он не убеждался, что за ней все та же зима, и не разочаровывался в своих поисках.

Пит оставался в доме до тех пор, пока неумолимая гидравлика естества не выгоняла его на улицу. Когда он возвращался, на его лапах постукивали ледышки, словно башмачки на деревянной подошве. Он свирепо пялился на меня и отказывался мурлыкать до тех пор, пока не слизывал их… а потом прощал меня до следующего раза.

2

Машина дожидалась меня там, где я ее оставил: на стоянке на углу Першинг-сквер. Я бросил в счетчик несколько монет, выпустил Пита на сиденье, вывел машину через западный проезд и расслабился.

Вернее, попытался расслабиться. Для ручного управления движение в Лос-Анджелесе слишком интенсивно, а автоматическому я не доверял. Мне давно уже хотелось перебрать машину по винтику, сделать ее по-настоящему безопасной. Проехав Уэстерн авеню, я перешел на ручное управление. Я был раздражен и хотел по этому поводу выпить.

— Вижу оазис, Пит.

— Блур-р-р?

— Полный вперед!