Это был как раз тот самый редкий случай, когда работу заклинивает намертво и в голову не приходит ни одной мало-мальски стоящей мысли. В ожидании вдохновения я бесцельно слонялся по комнате, включал и выключал телевизор, смотрел в окно на нахохлившихся голубей, оседлавших карниз, выдул с десяток стаканов чая и выкурил несметное количество сигарет, — все впустую. Пишущая машинка с заправленным в нее чистым листом бумаги молчала, и в молчании ее чудился некий своеобразный укор. Но, повторяю, не придумывалось абсолютно ничего такого, ради чего стоило бы сесть и ударить по клавишам.

И тогда я достал семейный альбом в сафьяновом переплете и, полистав, нашел фотографию деда.

С мутноватого твердого снимка на меня смотрел спокойный красивый человек лет тридцати пяти в форме сержанта Красной Армии.

Я поставил фотографию на книжную полку, примерно на уровне глаз.

Когда-то, очень давно, в прошлом уже веке, дед был инженером-электриком. Он ушел на Великую Отечественную отсюда, из Баку, воевал в пехоте и был убит летом сорок четвертого года в Белоруссии — то есть, погиб задолго до моего рождения. Так что я видел его только на фотографиях и знал о нем лишь по рассказам бабушки и отца. Ну, еще читал его письма с фронта, написанные на ветхой от времени бумаге и сложенные треугольником. Если верить рассказам, дед был неплохим человеком — добрым, спокойным и в то же время сильным и решительным. Жаль, что нам так и не довелось пообщаться… Я стоял и смотрел на фотографию деда с какой-то наивной надеждой, что она, фотография эта, зажжет во мне хотя бы малейшую искру вдохновения или хотя бы подтолкнет мысли в нужном направлении. Ибо в мыслях у меня наблюдался полный застой. И я — просто так, для разгона, грубо говоря, — вообразил, будто беседую со своим дедом…

Там, во сне, я шел по Торговой улице, она же Низами, шел под кропающим с хмурого неба дождиком. Несмотря на светлое время суток, улица была необычайно пустынна — ни одного человека, ни одной собаки или кошки, ни даже какого-нибудь воробья. Это выглядело довольно пугающе. И стояла какая-то неестественная тишина, лишь дождь шелестел по рекламам-растяжкам, повисшим над головой. Налетающий ветерок шевелил кучки мелкого мусора. На ходу оглядывая пустынную Торговую, я ощутил на несколько мгновений отвратительный холодок в груди. Я был один, совсем один.

Дойдя до кинотеатра «Вэтэн», я увидел, наконец-то, еще одного человека. Это был ребенок, причем знакомый ребенок; сынишка моего приятеля, черноглазый и черноволосый мальчик лет шести-семи, по имени Осман. Он стоял посреди улицы, одетый во что-то яркое, модное, и исподлобья смотрел на меня, словно не узнавая. При виде него у меня буквально отлегло от сердца. Я улыбнулся Осману, махнул ему рукой и ускорил шаг.

И тут откуда-то справа донесся звон разбиваемого стекла, и вслед за этим из пассажа кинотеатра выкатилось на улицу что-то маленькое и зеленое. Я остановился, приглядываясь. Это был игрушечный танк T-VI «Тигр», состоявший на вооружении гитлеровского вермахта, вернее, сборная модель такого танка. Я часто видел ее на витрине одного из магазинчиков в пассаже. Там она стояла на полочке в окружении сотен других моделей машин, танков, самолетов разных стран и эпох. Модель немецкого танка была выполнена скрупулезно, вплоть до мельчайших деталей, окрашена в темно-зеленый цвет и несла на башне два черных креста с белой каймой. И сейчас этот игрушечный «Тигр», покинув магазинчик, лихо разъезжал вокруг ребенка, смешно жужжа и вертя башней с маленькой пушечкой.

Я пожал плечами — чего только не увидишь во сне! — достал пачку «Кэмэла» и закурил, пряча сигарету от дождя в ладони. Стал наблюдать за Османом, бегающим по пустынной улице, и за маленьким танком, который гонялся за мальчишкой. Османчик заметно оживился и перенес все свое внимание на модель. Честно говоря, я ощутил в душе болезненный укол, нечто вроде приступа ревности: всего-то нас с ним двое на этой улице, а может быть даже и во всем городе, а он увлечен игрушкой и совсем забыл обо мне… Потом я сказал себе: а, ребенок, что с него возьмешь?

И вдруг я заметил, что модель танка постепенно увеличивается в размерах! Словно бы разбухает, становясь все больше и больше! Я замер. А танк с черными крестами на башне рос, гоняясь за визжащим от восторга малышом, и гусеницы танка уже ощутимо гремели по выстилающим улицу плитам, и в пулеметном гнезде вдруг зашевелился черенок пулемета.