Надеюсь и люблю

Ханна Кристин

Нет в этом мире силы выше любви – любви всепобеждающей, всемогущей, всепрощающей. Любви, превозмогающей и безжалостность времени, и горечь ревности.

Любви, во имя которой мужчина готов спасти жизнь женщины, даже разбивая вдребезги жизнь свою. Потому что боль и горе одиночества – ничто, если по-настоящему любишь…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

В северо-западном штате Вашингтон к самому небу поднимаются серые гранитные скалы, чьи острые пики теряются во мгле и остаются недостижимыми для человека даже в век альпинизма и развитого вертолетостроения. Деревья у их подножия растут густо, как борода старика, поэтому солнечные лучи редко проникают в глубь чащи и почти не согревают почву. Вот почему только в жаркие летние месяцы покорители вершин могут с легкостью отыскать свои автомобили, припаркованные у обочины горной трассы.

В самой глубине этих девственных лесов притаился маленький городок Ласт-Бенд. Для туристов – хотя здесь нечасто встретишь незнакомца – это волшебное место, в которое можно добраться только неисповедимыми путями собственных фантазий. Местные жители утверждают, что, когда по улице проходит кто-то чужой, слышатся странные звуки, напоминающие восторженный смех. И неудивительно… На память приходят реальные события прошлого, а также кадры из старых кинофильмов и фотографии из пожелтевших от времени номеров журнала «Лайф». А может быть, вкус лимонада, который готовила бабушка, или тихое поскрипывание в ночи старых ступеней деревянной лестницы, ведущей на веранду.

Ласт-Бенд был основан пятьдесят лет назад, когда некий сильный широкоплечий шотландец отказался от ветхого родового гнезда в Эдинбурге и отправился на поиски приключений. На своем пути – семейное предание гласит, что это случилось в Вайоминге, – он пристрастился к альпинизму и провел следующие десять лет в поисках горного пристанища, где можно было бы застолбить участок.

Он нашел то, что искал, на Северной гряде штата Вашингтон, где можно было легко поверить в существование Снежного человека. Шотландец забрался как можно выше и купил здесь сотню акров отличного пастбища, а кроме того, участок горной дороги, которая со временем обещала превратиться в скоростную трассу. Он заложил город на девственно чистом, покрытом галькой побережье озера Ангела и назвал его Ласт-Бенд, «Последний поворот», считая, что истинным домом для человека может стать лишь тот, который он готов искать всю жизнь. Сам шотландец нашел дом за последним поворотом своего жизненного пути.

Не сразу встретилась ему женщина, которая согласилась жить в поросшей мхом бревенчатой хижине без электричества и водопровода, но он был упрям. Судьба послала ему огненно-рыжую ирландку, которая мечтала о том же, о чем и он. Они вместе стали строить город – воплощение своей мечты; она посадила молодые саженцы японского клена вдоль Главной улицы и завела добрую дюжину обычаев – празднование Ледниковых дней, восхождение памяти Снежного человека, а также устроила Дом гуляний в честь Хэллоуина на пересечении Северной гряды и Главной улицы.

Глава 2

В молодости Лайем Кэмпбелл никак не мог покинуть Ласт-Бенд. Город казался ему маленьким, ничтожным и зажатым мертвой хваткой в кулаке его прославленного отца. Куда бы Лайем ни отправился, его сравнивали с отцом, отчего он чувствовал себя ничтожным. Даже дома на него смотрели как на пустое место. Его родители так любили друг друга, что в их доме не оставалось места для сына, который любил читать книги и мечтал стать пианистом.

К его огромному изумлению, Гарвард захотел видеть его в числе своих студентов. К тому времени, когда он окончил курс, стало понятно, что карьера выдающегося пианиста ему заказана – для этого недостаточно быть лучшим в Ласт-Бенде и даже в Гарварде. Возможно, хороший учитель помог бы ему, но у него не было ни ослепительного таланта, ни злости, ни отчаянной страсти стать лучшим из лучших. Поэтому он отказался от своей юношеской мечты и посвятил себя медицине. Он чувствовал, что не в силах проникать внутрь человеческой плоти, но может врачевать ее снаружи. Он занимался день и ночь, понимая, что такой заурядный человек, как он, добьется успеха, только став лучше других.

Он закончил курс намного успешнее своих приятелей и получил место, о котором можно было только мечтать. Его взяли в клинику, где лечили больных СПИДом. Эпидемия набирала обороты с устрашающей силой. Лайем поверил, что на этом поприще сумеет добиться успеха и признания и наконец почувствует себя настоящим мужчиной.

В палатах клиники, насквозь пропахших смертью и отчаянием, он научился многому, и только слова: «Все в порядке. Вы идете на поправку» – ему не довелось сказать ни одному пациенту.

Вместо этого он прописывал лекарства, которые никого не спасали, и на обходах пожимал с каждым днем слабеющие руки. Он принимал новорожденных, которым не суждено увидеть Париж, и без устали подписывал свидетельства о смерти. Вскоре он уже не мог смотреть на свою авторучку без содрогания.

Глава 3

Джейси вернулась домой раньше, чем предполагал Лайем. Она выглядела усталой: не сказав ни слова, поцеловала его в щеку и пошла к себе в комнату.

Убедившись, что дети спят, Лайем вошел в кабинет Микаэлы и зажег свет.

Первое, на что он обратил внимание, был ее запах – свежий, как весенний дождь. Стол был завален кипами бумаг. Он прикрыл глаза и живо представил себе, как жена сидит за столом с чашкой дымящегося французского кофе в руке и набирает на компьютере письмо в очередную организацию по защите животных.

В обычной ситуации она подняла бы на него глаза и улыбнулась.

В Скайкомиш есть кобыла, которую уморили голодом до такого состояния, что она не может подняться на ноги… У нас в конюшне найдется для нее место?

Лайем подошел к столу и сбросил с кресла пачку газет. Они упали на пол с громким шелестом. Он подсел к компьютеру, вошел в Интернет на сайт «Травмы головы».

Глава 4

Телефон у кровати зазвонил в шесть утра. Лайем еще спал; ему снилось, как они с Микаэлой сидят на крыльце, и из дальнего уголка парка доносится детский смех. На какой-то миг он даже почувствовал тепло ее руки… но тут же очнулся и понял, что это сын перевернулся во сне и прижался к нему.

Его сердце бешено колотилось, когда он подошел к телефону. Звонила Сара, сиделка из больницы. Микаэла дожила до утра.

Лайем осторожно перегнулся через Брета и повесил трубку. Он пошел в ванную, принял душ – как понял потом, без мыла и шампуня – и разбудил детей. Через час они втроем ехали на машине в больницу. Лайем оставил детей в холле и отправился в отделение интенсивной терапии.

Он подошел к кровати Микаэлы с тайной – и совершенно безумной – надеждой на то, что застанет ее сидящей на подушках и улыбающейся… Но она выглядела еще хуже, чем вчера. Правая сторона лица распухла до неузнаваемости. Оба глаза были скрыты под набрякшими веками. Из носа по-прежнему торчала пластиковая трубка, а уголки губ скорбно опустились. На подбородке застыл след от слюны, которая за ночь собралась в большое пятно на наволочке. Тонкое одеяло было подоткнуто выше груди; Лайем вспомнил, что так заворачивают мертвецов.

В этот момент подошла бригада врачей. Они внимательно исследовали ее, проверили все показатели приборов, переговариваясь между собой. Лайем терпеливо ждал, стоя за их спинами, пока его любимая жена подвергалась осмотру.

Глава 5

Роза заняла маленький коттедж рядом с главным домом, поставила на полочку в ванной косметические средства и сунула в холодильник графин с холодным чаем и буханку хлеба. Она рассчитывала большую часть времени проводить с внуками и с дочерью. Наутро она приготовила завтрак Лайему, который отправился на работу, и захотела собрать детей в школу.

Не нужно, бабушка, пожалуйста…

У нее не хватило силы воли противоречить им. Она понимала, что им хочется провести день с матерью, но больница – не место для детей. Им не следовало оставаться там час за часом, день за днем.

Роза постаралась настоять на своем, но не смогла им противиться. Они сели в машину и поехали к медицинскому центру. Роза оставила детей в приемном покое и пошла по коридору к палате. Она сосредоточенно считала ступени. Их оказалось одиннадцать.

Небольшая комната с задернутыми шторами по-прежнему пугала ее – здесь было много посторонних шумов, которые производили медицинские аппараты. Она подошла к кровати и горестно склонилась над своим несчастным ребенком.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 6

В течение четырех недель Микаэла видела только кромешную тьму.

К концу первой недели Лайем и дети на собственном опыте убедились в справедливости народной мудрости по поводу того, что жизнь, несмотря ни на что, продолжается. И как бы они ни хотели, чтобы земля перестала вращаться в знак скорби, этого не происходило. День за днем их обычная, рутинная жизнь требовала своего, вырывала их из замкнутого круга скорби. Как ни удивительно, но солнце каждое утро поднималось в небе, хотя Микаэлы с ними не было, а потом в свое время заходило. День благодарения наступил и прошел, и в последнюю неделю ноября выпал снег.

Лайем научился делать вид, что идет вперед, когда на самом деле стоял на месте. Коматозное состояние жены затягивалось. Дети снова стали посещать школу, а Роза связала такое количество свитеров и шерстяных кофт, что в них можно было одеть весь город. Лайем нанял людей для присмотра за лошадьми и оплачивал счета ветеринара. Со временем он вернулся к работе и возобновил прием пациентов. Сначала их было немного, потом их визиты стали занимать полдня, после чего, примерно около двух, он ехал в больницу и садился возле кровати жены. Иногда Джейси составляла ему компанию. Брет по-прежнему не находил в себе сил повидать мать, но Лайем не сомневался, что со временем он сможет это сделать.

Пациенты занимали часть времени Лайема, и он был благодарен Богу за это. Когда он не работал, то ждал, напряженно вглядываясь в лицо своей красивой, нежно любимой жены, которая лежала на больничной койке, где до нее лежали сотни людей и где в дальнейшем будут лежать чужие люди.

Лайем смотрел в окно своего кабинета. Снег валил крупными хлопьями и уже почти засыпал зеленую изгородь соседки миссис Питерсон.

Глава 7

Лайем разбирал почту, разложив конверты на коленях. Большинство из них было адресовано Микаэле: счета из центрального супермаркета и с фуражного склада, чеки за объездку лошадей от двенадцати клиентов, которые отдали ей на воспитание своих любимцев, открытки, рекламные брошюрки и листовки. Приглашение на последнюю распродажу Нордстрома.

Раньше он пришел бы на кухню и бросил приглашение на стол со страдальческим стоном: «Боже, начинается рождественская распродажа!» А она рассмеялась бы, обернулась к нему от плиты, холодильника или посудомоечной машины и весело ответила: «Ничего страшного. Мы продадим несколько акций „Майкрософт“, и этих денег мне хватит…»

– Папа, почему мы остановились у почтового ящика?

– Прости, Бретти. Я просто задумался. – Лайем положил пачку конвертов на сиденье и осторожно надавил на педаль газа. Шины автомобиля мягко зашелестели по обочине, покрытой гравием. Пустынная дорога уходила вперед извилистой рекой, запорошенной снегом. Разом поседевшие кедры и пихты стройными колоннами возвышались по обе ее стороны, отмечая просеку, которую пятьдесят лет назад Йэн Кэмпбелл отвоевал у дремучего леса. Вдоль дороги стояли дома с кособокими почтовыми ящиками на кривых деревянных ножках.

– Может быть, после обеда слепим снеговика, – сказал Лайем, размышляя над тем, где Микаэла хранит запасные перчатки и шерстяные носки. Он знал, что в каком-то шкафу должен быть ящик с надписью «зимние вещи», но ума не мог приложить, куда они его засунули в прошлом году. Скорее всего он на чердаке, там, где елочные игрушки.

Глава 8

– Папа, обед готов!

Лайем с трудом поднялся и на подгибающихся ногах поплелся на зов. Закрыв за собой дверь спальни, он сделал несколько шагов и услышал, как за спиной щелкнул замок. Оставаться здесь дольше не имеет смысла. То, что он увидел, теперь не изменить; ему суждено сохранить эти образы в сердце навсегда.

Лайем схватился рукой за дубовые перила и начал спускаться. Прежде чем войти в гостиную, он несколько раз глубоко вздохнул, чтобы унять волнение.

Брет уже сидел за огромным обеденным столом, который его дед смастерил собственноручно, как и стулья. Они были такими высокими, что мальчик не доставал ногами до пола и казался крошечным гномом на фоне высокой резной спинки. Рядом с ним сидела Джейси, которая как раз расстилала на коленях клетчатую красно-синюю салфетку.

– Привет, пап, – сказала она с улыбкой.

Глава 9

На следующее утро, когда Роза заканчивала мыть посуду после завтрака, зазвонил телефон. Он звонил долго и навязчиво. Роза рассердилась, подошла к лестнице и крикнула доктору Лайему, чтобы он снял трубку.

В этот момент в гостиной включился автоответчик, и Роза остолбенела, услышав голос дочери. На долю секунды он обнадежил ее, но она вскоре догадалась, что это всего лишь запись.

– Роза, ты дома? Подойди к телефону, черт побери! Это я, Лайем.

Она поспешила в кухню, наспех вытерла руки о полотенце и сняла трубку.

– Привет.

Глава 10

Неожиданно резкая боль пронзала его при каждой фразе Розы. Лайем замер в кресле, вслушиваясь в слова, старясь вникнуть в смысл пауз и недоговоренностей.

Судя по всему, любовь Микаэлы к Джулиану была какой-то особенной. Впрочем, для Лайема это не явилось сюрпризом. Разве что-нибудь в судьбе этого человека могло вписываться в рамки обычного?

И снова бриллианты и агаты.

Лайем задавал себе вопрос: почему он позволял жене скрывать от него такие серьезные вещи? И дело не только в личности Джулиана – она втайне хранила свидетельства своей прошлой любви. У нее были воспоминания, которыми она не захотела с ним поделиться. А он довольствовался лишь малостью. Разве имело значение то, что он любил ее, вернул способность радоваться жизни? Почему он никогда не задумывался о том, что в сердце Микаэлы был собственный тайный источник радости?

Возможно, в глубине души он боялся разговора на эту тему, страшился ее искреннего ответа. Поэтому предпочитал существовать в спасительной пустоте вакуума, мириться с тяжелым грузом незаданных вопросов и невыслушанных ответов.