Роберту Слэттери казалось, будто он весь обмотан горячими бинтами. Спина взмокла от пота, струйки катились между лопаток и впитывались в одежду.

А всего-то на нем были шорты, тонкая майка и спортивные тапочки. Жара невыносимая. Он надеялся, что вечером полегчает, но на смену иссушающей жаре пришла отвратительная влажность, которая проникала повсюду.

Земля высохла и потрескалась, трава пожелтела. Трещины расползались, становились все шире и глубже. Что-то в них напоминало пересохшие рты, жаждущие влаги. Но нигде никаких признаков дождя.

Вся округа уже больше месяца была охвачена зноем. За это время выпало меньше одного дюйма осадков Причем все сразу за короткий сильный ливень недели три назад. А потом изо дня в день — неослабевающая жара.

Слэттери ненавидел жару. Отвратительно, когда тебе приходится расхаживать в одной майке, а она уже через несколько минут прилипает к спине. С тех пор как навалилась жара, он пустил в дело весь свой запас белых и черных маек, а красные или голубые носить было просто невозможно из-за безобразных темных пятен пота под мышками. И тут никакой, даже самый сильный дезодорант не помогал. Слэттери провел рукой по волосам — они намокли от испарины.

— Итак, вы подтверждаете, что женщина на фотографии — ваша жена? — Ник Райан затянулся еще раз и раздавил сигарету в пепельнице. Зажав телефонную трубку между ухом и плечом, он достал из пачки «Данхилл» новую сигарету.

В голосе на другом конце провода слышалась неуверенность.

— Может быть, — пробормотал Эрик Джонсон.

— Итак, да или нет? — спросил Райан, выпуская струю дыма.

— Понимаете, это мне нелегко определить.

Он положил трубку, засунул фотографии в конверт, спрятал его в ящик стола и принялся за письма, которые забрал внизу, придя сегодня в офис.

Сыскное агентство Райана располагалось на последнем этаже пятиэтажного здания на Олд-Комптон-стрит. Оно состояло из офиса, кухоньки и туалетной комнаты. Стены офиса были увешаны фотографиями в рамках. Среди них были и фотографии Райана двадцатилетней давности, когда он еще только поступил в полицию. Восемнадцатилетний юноша, весело смотрящий с фотографии, мало походил на тридцатисемилетнего человека, который сидел сейчас на кожаном диване и просматривал почту.

Теми же оставались только яркие голубые глаза, но вокруг них появились морщины. Лицо Райана теперь чаще всего выражало безразличие, а не надежду, как во времена, когда он был начинающим полицейским.

Он быстро поднялся по служебной лестнице до звания следователя и надеялся стать следователем-инспектором. Но этому не суждено было сбыться.

На его счету было много арестов, и он сыграл значительную роль в разоблачении особо крупной банды по торговле наркотиками, но, несмотря на это, его постоянно обходили при повышениях по службе.

Если на улице жара казалась невыносимой, то в кафе он почувствовал себя как в печке. Дышать было нечем, и, как всегда, пахло жареным беконом. Раннее ли утро, обед или поздний вечер — запах жареного бекона здесь оставался неизменным. На витрине, за стеклом, лежали сандвичи и пирожки. Пар, поднимающийся от электрического самовара в конце прилавка, еще более усиливал духоту.

Райан развязал галстук, расстегнул две верхние пуговицы рубашки и вытер потную шею носовым платком. За соседним столиком огромный мужчина с круглым животом ждал, пока его обслужат. Он сильно вспотел, хотя на нем были только шорты и жилет. На левом плече мужчины синела татуировка в виде хвоста змеи. Сама змея исчезала под жилетом, а голова ее высовывалась на правом плече. Капли пота стекали по спине толстяка, и казалось, что змея льет слезы.

Райан обмахивался свернутой газетой, рассматривая сандвичи и пирожки за стеклом витрины. Оглядевшись вокруг, он убедился, что кроме него и толстяка в кафе находились еще трое посетителей.

Двое молодых людей в кожаных куртках, что означало их невосприимчивость к высоким температурам, оживленно разговаривали о чем-то, листая журнал. Райан понял, что позже вечером неподалеку отсюда будет работа для музыкантов. Эти двое не хотели туда опаздывать.

На одном из высоких стульев у зеркальной стены сидела старушка. Она ела из полистироловой миски, то и дело останавливаясь, чтобы разглядеть свою еду. Из ее пластиковой сумки торчал рукав свитера. Старушка посмотрела на себя в зеркало и поспешно отвела взгляд, словно бы недовольная тем, что она там увидела. Райан отвернулся и снова стал рассматривать сандвичи. Мужчина с татуировкой уже семенил от прилавка к столу, стараясь не уронить огромный кусок пиццы в одной руке и чашку чая в другой.

Кондиционер в шикарном офисе работал прекрасно, и Райан даже немного мерз после обжигающей жары на улице. В такси он надел галстук и влез в пиджак. Теперь он сидел за большим дубовым столом, переводя взгляд с одного сидевшего перед ним человека на другого. Обоим было, как ему показалось, чуть за пятьдесят. Мужчина по имени Грэхем Уиттон был высоким и худым, с лицом бледным и вытянутым, почти изможденным.

Рядом с ним сидела элегантная женщина с узкими чертами лица. Ее волосы были туго стянуты сзади. Она смотрела на Райана оценивающим взглядом, и его мятая рубашка явно вызывала у нее неприязнь. Он заметил этот взгляд и, сдерживая улыбку, посмотрел на ее ноги. Денис Шо слегка покраснела и смущенно их поджала.

Как и подобает главному менеджеру гостиницы «Роэлтон», Грэхем Уиттон держался с фальшивой любезностью и выказывал дружеское расположение, что дается людям его профессии без особых усилий. Его одежда и внешность были безупречны. Можно было предположить, что, даже выйдя на улицу, в эту адскую жару, он только чуточку вспотеет.

Райан взял чашку чая, звякнув ею о блюдце.

Денис Шо не сводила с него глаз. Сейчас она в упор смотрела на чашку в его руке, словно боялась, что дорогой китайский фарфор разлетится вдребезги от одного прикосновения Райана.

— Так-так-так... Никогда не думал, что настанет такой день, — сказал Райан, открывая дверь. Он улыбнулся и отошел, пропуская Джозефа Финли.

Странный вид неожиданного посетителя удивил детектива. Этот пижон весь взмок от пота. Не каждый день такие люди топают пешком на пятый этаж из-за сломанного лифта.

Финли прошел в офис и придирчиво оглядел комнату — письменный стол, шкаф, кожаные кресла и диван, полки с книгами на одной из стен. В углу комнаты — телевизор и видеомагнитофон.

— Хотите выпить? — спросил Райан, направляясь в маленькую кухоньку. — Чай, кофе? Может, что-нибудь покрепче?

— Если есть бренди, я бы не отказался, — ответил Финли, садясь в кресло для клиентов.

Он не помнил, когда в последний раз плакал.

Даже когда ему сказали, что он проживет не больше шести месяцев, у него не нашлось ни слез жалости к себе, ни страха, как можно было ожидать. Только ощущение пустоты и отчаяния.

Но сейчас, когда он сидел в темном офисе, неотрывно глядя на экран, по его исхудалым щекам текли слезы.

Он налил себе водки и сделал большой глоток, запив две болеутоляющие таблетки. Он чувствовал, что ему вот-вот станет дурно. Он несколько раз глубоко вздохнул и ощутил боль. Но теперь боль казалась несущественной, не стоящей внимания по сравнению с тем, что он видел на экране, с болью, которую испытывала его дочь у него на глазах.

Эта боль и эти унижения повторялись бессчетно, когда он прокручивал пленку и смотрел сквозь слезы.

Это уже был седьмой магазин за утро. После четвертого они стали казаться ему одинаковыми. К тому времени, когда Райан вошел в Лавкейв на Бик-стрит, он чувствовал жуткую усталость от всего увиденного.

Все магазины, казалось, были покрашены одними и теми же отвратительными пастельными красками: голубыми, розовыми или желтыми. Похоже, все они имели в продаже одни и те же журналы и видео. Он был убежден даже в том, что видел одних и тех же покупателей во всех этих магазинах.

Сохо был заполнен такими магазинами, плывущими в море грязи, в которую превратилась эта часть Лондона. Но что поделаешь, каждый должен как-то зарабатывать на жизнь. А на порнографии можно, без сомнения, хорошо заработать. Большинство клубов стриптиза имеют при себе магазины. Райан побывал уже в одном. Но еще не было одиннадцати, и большинство этих магазинов не открылись. Их служащие и покупатели вели ночной образ жизни, появляясь только в вечерние часы, чтобы предложить свой товар в ограниченном пространстве темных комнат. Люди, посещающие эти заведения, чувствуют себя куда лучше в отсутствии дневного света.

Райан вышел из офиса в девять с четвертью и начал обход близлежащего района. По Грик-стрит на Сохо-сквер, через Дин-стрит, вниз по Сент-Энн-Корт к Уодор-стрит.

По пути он заглядывал в определенные книжные лавки и видеосалоны, просматривал их печатную продукцию, все больше убеждаясь, что так он нескоро найдет ниточку, которую ищет. Несколько слов с продавцом, и его проводили в заднюю комнату, где предлагали товар «покруче». В одном из магазинов на Уодор-стрит его вышвырнули на улицу, когда он сказал, что интересуется кассетами, где сняты дети. Управляющий бросил ему вдогонку журнал. Райан заметил, что на обложке была изображена фотография беременной женщины, ее груди, из которых сочилось молоко, ласкали двое мужчин.

Через подошвы спортивных тапочек он ощущал, как нагрелся асфальт. Винс Кирнан вытер пот со лба. Руки его немного дрожали. Почему теперь, когда поиски подходили к концу, он чувствовал такую опустошенность? Через несколько минут, если удача ему не изменит, он встретится с сестрой, которую не видел уже пять месяцев. Он должен был чувствовать радость, но не испытывал ничего, кроме гнетущего волнения.

А что, если ее там не будет?

А что, если она не пойдет с ним?

Кирнан старался прогнать сомнения. Он взглянул на часы. Без четырех минут четыре. Встреча назначена на четыре. У него еще есть время.

Ему пришлось довольно долго отыскивать это место. Поезд из Хэммерсмита, казалось, шел невыносимо медленно. Потом он обнаружил, что идет по знакомым местам. Эти улицы он исходил вдоль и поперек за последние несколько недель. И все же нужный ему дом найти было трудно. Два дня назад девушка по телефону — может быть, Джо — дала ему этот адрес, и сейчас, разглядывая здание из красного кирпича, Кирнан чувствовал все возрастающее отчаяние. А что, если она дала ему ложный адрес?

Он нажимал на звонок снова и снова.

Никто не появлялся.

Он проглотил застрявший в горле комок, и его охватило отчаяние.

А что, если ее здесь нет?

А что, если здесь вообще никого нет?