Чего только не наворотила Европа за последние двадцать пять веков в своем отношении к сексу: от обожествления гермафродитов в античные времена и бисексуальности как единственно правильной и естественной для человека возможности — до смертной казни, назначаемой лицам, всего лишь заподозренным в нетрадиционной сексуальной ориентации. Привело это, помимо миллионов трагедий, к появлению тысяч и тысяч художественных произведений, порожденных чаще всего желанием сказать одними словами то, чего нельзя сказать другими, к бесконечному утончению искусства эвфемизма.

Вот таким сплошным эвфемизмом стала поэзия и жизнь одного из величайших европейских поэтов рубежа веков — Альфреда Эдуарда Хаусмена, поэзия совершенно у нас неизвестная или известная в столь недобросовестных (за самым малым исключением) переводах, что нынешняя книга почти целиком переведена заново. В нее вошли примерно две трети поэтического наследия Хаусмена; за полвека литературной работы создал он совсем немного, издал два небольших поэтических сборника да оставил нам в наследство груду черновиков, из которых потомки с трудом собрали еще примерно столько же.

Родился будущий поэт 26 марта в Фокбери, графство Ворстершир; он был старшим из семи детей адвоката Эдварда Хаусмена и Сары Джейн Хаусмен. Его брат Лоренс (1865–1959) и сестра Клеменс (1861–1955) также стали известными писателями. Еще в школе Альфред выделяется блестящими способностями, получает поэтические премии, — но пока что это была лишь игра. Восемнадцати лет, в 1877 году, Хаусмен выигрывает открытую стипендию и поступает в Сент-Джонс Колледж Оксфордского университета, где изучает классическую филологию: одних трудов Хаусмена в этой области хватило бы для бессмертия… но это было бы бессмертие в подстрочных примечаниях, в справочных изданиях по древним литературам. Судьба распорядилась иначе, судьбой его оказалась поэзия. Забегая вперед, отметим, как именно его стихи вошли в английский язык: обычай называть свои произведения строчками из каких-нибудь известных произведений свойствен не только некоторым отечественным литераторам — англоязычные поступают так же. В Америке даже подсчитывают, чьи строчки встречаются в заглавиях чаще прочих. Оказывается, что на первом месте — Библия, на втором — Шекспир, а на третьем — Хаусмен.

Именно в университете все и случилось. В 1881 году Хаусмен неожиданно провалился на выпускных экзаменах; возможно, причиной этому послужила несчастная любовь к однокурснику, Мозесу Джексону. ВОЗМОЖНО. Современные исследователи кое-что выяснили на этот счет. Всю свою жизнь и довольно долго после смерти Хаусмен считался человеком-загадкой. Он не имел семьи, его частная жизнь оставалась закрытой для всех, даже для братьев и сестер. Неизменно мрачный тон его поэзии, постоянные мотивы смерти, самосожаления, безнадежности, неудачной любви и одиночества всегда порождали много вопросов. Подлинный смысл некоторых его вещей казался тайной за семью печатями, — не для тех, разумеется, кто умел читать между строк, ну, и для людей одной с Хаусменом ориентации, смертельно опасной в викторианском обществе, не облегчавшей жизнь и позднее. Теперь считается, что эта тайна открыта. Адресат значительной части хаусменовской лирики — его сокурсник по Оксфорду Мозес Джон Джексон, оксфордский первый призер, атлет и, видимо, просто добродушный и отзывчивый парень. Об их отношениях точно известно следующее. На четвертом году учебы в Оксфорде Хаусмен вместе с Джексоном и Альфредом Поллардом снимали пять комнат на троих в доме напротив своего колледжа. Сначала Хаусмен был одним из лучших студентов, но положение стало быстро меняться, и дело закончилось тем, что он полностью провалил все последние экзамены (Джексон и Поллард заняли на них первые места). Год Хаусмен преподавал в школе, потом вернулся в университет и с немалым трудом получил «диплом без отличия».

Всё это совпало по времени со смертельной болезнью отца Хаусмена и серьезными финансовыми трудностями в семье. Карьера рухнула, и нищета стучалась в дверь. Но через некоторое время Хаусмену удается поступить на службу в лондонское патентное бюро. В этом ему помог Джексон, работавший там же. В Лондоне Хаусмен снимал одну квартиру вместе с Мозесом и его братом. После работы он просиживал вечера в библиотеке Британского музея, готовя свои первые научные работы, которые вскоре обеспечили ему известность и место в лондонском университете. В 1887 году Мозес Джексон сообщает Хаусмену о своей женитьбе и о предстоящем отъезде в Индию. Принято считать, что именно это потрясение и вызвало к жизни истинный свет в поэзии Хаусмена. Английские историки литературы не ограничились установлением этого факта и продвинулись весьма далеко в изучении частной жизни Хаусмена после 1887 года. Скажем здесь только, что известное и в России (после перевода, сделанного С. Маршаком, кстати, сильно исказившим оригинал) стихотворение Хаусмена «Oh who is that young sinner» описывает атмосферу в Англии во время процесса Оскара Уайльда, которая не могла не подействовать на Хаусмена самым тяжелым образом. Трудно сказать, насколько сочувствовал Хаусмен лично Уайльду. Но в этом стихотворении парня ведут в тюрьму всего лишь за то, что он — рыжий. Эвфемизм: рыжий — значит ирландец. Ирландцем Уайльд, конечно, был, но вели его в тюрьму не за это и не это объединяло его с Хаусменом. И такова была эпоха, что стихотворение в прижизненные сборники Хаусмена не попало, да и не могло попасть, скорее всего. Даже другой выдающийся поэт, лощеный денди, французский граф Робер де Монтескью-Фезансак (1855–1921) за всю жизнь так и не рискнул признаться в своей «ориентации», хотя во Франции это ему ничем особо не грозило. Но если граф, прямой потомок исторического д'Артаньяна, предпочитал помалкивать о том, что от женщин его тошнит, скромному служащему патентного бюро и филологу-античнику тем более оставалось лишь молчать, молчать и молчать.

i

ii

iii

iv

v

i

iii

v

vi

vii

i

ii

vi

vii

viii

ii

iii

iv

vi

ix