В новой монографии В.Хазана рассказывается об уникальной судьбе известного русского революционного деятеля, члена эсеровской партии Пинхаса (Петра) Рутенберга. Рутенберг был одним из главных участников событий, вошедших в историю России под названием "кровавое воскресенье" и давших толчок началу первой русской революции. Последующая жизнь Рутенберга оказалась связана с совершенно иной реальностью: возвратившийся в иудейскую веру и превратившийся в националиста сионистского толка, он стал одним из крупнейших еврейских лидеров, основателем энергетической промышленности Эрец-Исраэль и строителем будущего Государства Израиль. На обильном архивном материале автор раскрывает яркую и неоднозначную личность Рутенберга, его на редкость сложную и драматическую судьбу, а также тот весомый вклад, который он внес в русскую и еврейскую историю XX века.
Предисловие Человек, оставшийся верным старым обязательствам
В истории российского революционного движения, изобилующей незаурядными человеческими личностями, прихотливыми характерами и драматическими судьбами с их нередко неожиданными и причудливыми связями, трансформациями и переплетениями с событиями не одного лишь локально-географического, но зачастую мирового, всечеловеческого масштаба, имя Пинхаса (Петра) Моисеевича Рутенберга занимает далеко не последнее место. Что же касается его, члена эсеровской партии, революционера-террориста, действовавшего под именем Мартын Иванович и – вместе с делом Гапона – привлекшего к себе широкое общественное внимание, последующего превращения в крупного еврейского политического, общественного и хозяйственного деятеля в Палестине, то этот неожиданный кульбит и вовсе относится к одному из тех загадочных парадоксов мировой истории XX века, острота которых со временем не только не притупляется, но, наоборот, становится все более пронзительной и вызывает вполне объяснимый интерес.
На брошенный в «Сентиментальном путешествии» призыв В. Шкловского писать не историю, а биографию современники реагировали по-разному. М. Горький писал В. Ходасевичу 28 августа 1923 г.:
Колебания Степуна в попытке определить доминирующее начало в подходе к оппозиции личная биография/история^ а вместе с этим волнующие любого пишущего человека жанровые презумпции – более чем понятны. Особенно когда речь идет о биографии личности, то и дело оказывающейся в самом пекле исторического процесса, в его наиболее горячих точках. Здесь невольно биографическое, персональное, интимно-частное становится репродукцией самых что ни есть общезначимых и общеинтересных исторических событий и обстоятельств. Безусловно, сквозь всякий индивидуально-биографический текст проглядывает широкая историческая панорама. Однако сама оптика такого «проглядывания» может иметь разные достоинства и ценность. В случае Рутенберга объем и многообразие связей его личной истории с «большой» историей – России, Европы, Палестины, в конце концов, всего мира – были явно выше обычного уровня.
