Обердей был в опасности.

Боевой сервитор вступил в тренировочную клетку, двигаясь по-тупому заторможенно, но, когда дверь за ним с грохотом опустилась и его атакующие протоколы заработали, ничего тупого в нем не осталось. В глазах засветились следы психопатического разума. Изо рта хлынула слюна — побочный эффект боевых наркотиков, которые поступали в организм из медного аппарата, врезанного в спину. Половина черепа сервитора была стальной, а еще остававшаяся кожа имела трупно-серый оттенок, отекла и сморщилась возле имплантатов. Одну руку ему заменял моторный дисковой нож, а вторая заканчивалась на середине предплечья острейше наточенным мечом. Ускорители роста раздули его мышцы до абсурдных размеров, а ноги были дополнительно усилены поршневыми шинами.

Сервитор был облачен в такой же плотный прорезиненный комбинезон, какой носили все сервиторы на памяти Обердея, и до начала тренировки почти ничем не отличался от своих мирных товарищей, безропотно убиравших, стряпавших и чистивших форму для Тринадцатого легиона.

Но потом все изменилось. Электричество, хлынувшее в модифицированное тело, проявило истинную сущность сервитора — смертоносного человека-машины, запрограммированного делать все возможное, чтобы убить своего противника.

Неофит на мгновение задумался, что, возможно, он совершил ошибку. Затем дисковая пила с визгом ожила, сервитор нетвердым шагом бросился в атаку, и у Обердея не осталось времени на сомнения.

Обердей следовал за Арком по орбитальной платформе Соты, чувствуя себя маленьким и жалким на фоне широко шагавшего сержанта. Узкие коридоры были битком забиты легионерами и слугами 199-й роты «Эгида», и он изо всех сил старался не попасть под ноги людям, которых страстно надеялся однажды назвать своими братьями.

Сота представляла собой планету редкого Терранского типа. После открытия ее пометили для скорейшего заселения, но, когда в самой высокой горе основного континента обнаружили ксеносские артефакты, Робаут Жиллиман приостановил процесс на неопределенное время. Почти столетие на планете действовал режим секретности, пока активные исследования не выявили, что гора была огромным маяком, который ускорял путешествие сквозь варп, обеспечивал связь на огромнейшем расстоянии и даже позволял перемещаться с одного мира на другой, как из комнаты в комнату.

Это было настоящее чудо, и оно спасло Макрагг.

С тех пор как Фарос запустили, чтобы удержать Пятьсот миров от распада, порождаемые артефактом сны стали такими навязчивыми, что капитан Адалл перенес командный центр с поверхности на станцию. С недавнего времени та начала играть столь значительную роль для операций 199-й, что и гарнизон, и колонисты теперь называли ее «платформой Эгиды».

Все расступались перед сержантом Арком и следовавшим в его тени мальчиком, об которого было так легко споткнуться. Большая часть роты с чем-то да столкнулась, и все подвергались проверкам высшего командования легиона, так что они знали, куда идет Арк. Никто не знал точно, что случилось с Обердеем, но было ясно, что дело важное. Несколько братьев понимающе кивнули ему. Неофит застенчиво и благодарно кивнул в ответ.

Эсминец «Нравственность» мчался сквозь срединную область Сотинской системы. Он был небольшим кораблем полуторакилометровой длины и, как следовало ожидать от судна таких размеров, не обладал значительной огневой мощью. Правобортная и левобортная орудийные батареи состояли из пяти пушечных турелей каждая, а на расширенном носу был установлен скромный комплект торпедных аппаратов. Любому крейсеру хватило бы одного прямого попадания, чтобы разнести «Нравственность» на атомы, но недостаток силы она успешно возмещала быстротой. Капитан Геллий любил сравнивать ее с рапирой, тогда как большие корабли были для него тяжелыми топорами. Сейчас требовалась вся его скорость.

Эсминец прервал патрулирование, когда ауспики дальнего действия — хоть на них и сложно было полагаться из-за ярости Гибельного шторма и слепящего Фароса — зафиксировали большой металлический объект, летящий в сторону Соты. Трезво оценивая опасность вторжения в ключевую систему, экипаж поспешил его исследовать.

— Цель в пределах видимости, милорд, — сообщил капитан Геллий своему командиру-легионеру.

Мостик «Нравственности» имел двадцать метров в длину, десять — в ширину и мог служить образцом экономичного устройства. Ступенчатые уровни, заставленные концентрическими дугами приборов и пультов, спускались вперед, к треснувшему обзорному экрану. Сержант Летик наблюдал за работой с верхней платформы — единственного пустого пространства на всей командной палубе. Он был массивным даже для легионера, приземистым, с толстыми конечностями, круглой головой и почти отсутствующей шеей. Но благодаря именно своей заметной ауре, а вовсе не фигуре, казалось, что он занимает всю платформу.

— Откройте обзорный экран, — приказал Летик.

Тридцать два Повелителя Ночи сидели в сумрачной комнате. Они держались разрозненно, погрузившись каждый в свои темные мысли. Четырнадцать дней в тюрьме собственных доспехов сильно подпортили им настроение. Они больше не насмехались друг над другом, не шутили и не дрались. В воздухе веяло скукой. Приглушенные молнии из арко-проекторов раздражающе мигали в сумраке. Линзы шлемов зловеще светились красным, окутывая маски смерти, нарисованные на лицевых пластинах, грозными тенями.

Комната имела радиус тридцать метров, а потому у каждого из братьев было более чем достаточно места, чтобы сидеть в стороне от остальных и предаваться отвращению к товарищам. Несколько космодесантников впали в полубессознательное состояние каталепсического сна. Один без конца ковырял в полу зазубренным ножом, вырезая на металле никому не известные узоры ненависти.

Гендор Скрайвок, магистр когтя в 45-й роте, восхищался стоицизмом своих воинов, пока тот не пропал. Он понимал, что у них есть все причины быть не в духе. Им обещали свободу от ложного Императора, а в результате они оказались пленниками собственных амбиций, запертыми в керамитовых камерах на спящем корабле непонятно где. В его собственных доспехах воняло немытым телом, переработанным воздухом и химическими очистителями. Пустой желудок громко урчал. Его люди были в таком же состоянии.

Его рота была не самой счастливой в Империуме. После нескольких месяцев на борту почти мертвого корабля «Умбровый принц» на окраине Сотинской системы просить их о чем-либо было рискованно. Ему нужно было как можно скорее продемонстрировать успехи.

В миллионный, казалось, раз магистр когтя оглядел комнату, в которой они сидели. Гендор уже много дней назад бросил попытки найти здесь что-нибудь новое, но это помогало убить время. Центральный зал ретрансляционной станции представлял собой огромный цилиндр, пересекаемый сетью простых металлических балок. Многочисленное оборудование было с монотонной частотой отмечено штемпелем Шестерни Механикум. В центре стояла высокая полая колонна. И стены, и колонну опутывали бессчетные провода и оптические кабели, собранные в пучки металлическими стяжками, скрученные замки на которых имели оттиск со все тем же символом марсианского Культа. Повсюду неритмично мигали огоньки, словно глаза механических крыс, прячущихся под проводами.

«Нравственность» сбросила скорость и осторожно приблизилась к седьмой ретрансляционной станции.

На гололитических проекциях та напоминала веретено. Из верхнего и нижнего куполов центрального коммуникационного корпуса вверх и вниз выходили длинные антенны. На концах их мигали огни, а с гладкой крыши смотрел мрачный череп в шестерне Механикум. Ребристая нижняя часть представляла собой нагромождение терморегуляторных решеток и сопел векторных двигателей. За счет антенны станция была длиннее «Нравственности», но значительно уступала ей но массе.

Судя по плану, который Врат нашла в корабельном банке данных, центральная часть представляла собой полую шахту, внутри которой располагалась антенна. Когда станция утолщалась до диска, шахта разделялась на три палубы, тесно заставленных оборудованием. Четыре радиальных коридора обеспечивали доступ к помещениям на каждой палубе, а между собой уровни соединялись лестницами в конце коридоров и грузовым лифтом снаружи центральной шахты. Под коммуникационным центром вращалось отдельное стыковочное кольцо, соединенное с основной частью четырьмя спицами. Два шлюза в выдвижных коридорах на противоположных сторонах кольца предназначались для крупных грузов. На двух других сторонах находились стыковочные станции поменьше.

Поскольку из-за шторма астропатическая связь практически не работала, а вокс-трафик стал ненадежен, подобные беспилотные станции установили по всему Ультрамару. Они служили кораблям усилителями сигнала, и хотя сообщения, передаваемые от одного судна к другому, путешествовали всего лишь со скоростью света, это было лучше, чем ничего.

— Я до сих пор не могу установить связь с коммуникационным центром, — доложила Врат. — Ответные сообщения свидетельствуют о многочисленных сбоях.

Истребители отделились от основной атакующей группы и погнались за «Громовым ястребом». Арк поднял рычаги управления двигателями, насколько это было возможно, и направил корабль прямо на планету, рассчитывая использовать ее гравитацию. Но «Ксифоны» как специализированные истребители обладали куда большей скоростью, чем десантно-штурмовой корабль, и нагоняли их ужасающе быстро.

Взрывы окружали «Громовой ястреб» со всех сторон. Арк бросился в серию неприятных уклоняющих маневров, от которых скаутов швыряло из стороны в сторону внутри фиксаторов.

— Тебекай, открывай огонь!

Скаут навел орудия корабля на перехватчиков, и кокпит осветили беззвучные вспышки, когда подкрыльные тяжелые болтеры развернулись назад и дали очередь по «Ксифонам».

— Не могу в них попасть!

Древний Каракон отвел руку назад и ударил по взрывозащитным дверям командной палубы. Металл под кулаком вспыхнул, аннигилируя в разрушающем поле, и коридор задрожал. Гладкую поверхность двери уже покрывало несколько кратеров. Скоро путь будет открыт.

Келленкир проверил хронометр миссии. Они отставали от графика. Ультрамарины еще держали несколько очагов сопротивления, оказавшись еще более проблемными врагами, чем он ожидал. Весь длинный коридор был завален трупами его братьев по легиону, расстрелянных из потолочных орудий. От орудий теперь остались только дымящиеся обломки, но свою работу они сделали. Рота Скрайвока, и так недоукомплектованная, ослабела более чем вдвое. По приказу своего повелителя они прибыли на «Когтях страха» и таранно-штурмовых кораблях после того, как стыковочный терминал пал. Шестьсот воинов атаковали станцию, но теперь от них осталось меньше четырехсот.

У Скрайвока будет один повод для радости: он не погиб, тем самым сильно раздосадовав Крукеша.

Келленкиру не было дела до потерь или политических игр магистра когтя. Его разум грызла тревога, которую ничто не могло утихомирить. Он понимал, что раздражен, но даже в спокойные моменты не мог определить причину.

— Келленкир, — обратился к нему Скрайвок. Келленкир терпеть не мог его насмешливый голос по воксу. Это было так же мерзко, как если бы Граф сам залез ему в шлем.

Укрывшись в заброшенной ферме, 1-я Сотинская смотрела, как горит их город.

По Сотополису разносился звук выстрелов — жуткий грохот болтеров, который даже с такого расстояния ни с чем нельзя было спутать. Небо над легионерским кастеллумом периодически освещалось огнем из пушек. Пламя захватило центр города и уже катилось по окружающим полям агриколума. Серпы огня раздувались морским ветром и жадно въедались в сухие посевы.

— Они все сжигают, — сказал Боларион. — Зачем так делать?

Вителлий разглядывал Сотополис через полевой бинокль.

— Это не завоевание. Они все уничтожают.

Жиллиман явился в локус Фароса, как только новости об атаке достигли его ушей, и к тому моменту, как он переступил порог Поклонной часовни, его переполнял гнев. За ним следовали старшие офицеры, все магистры ультрамаринских орденов на Макрагге и представители остальных присутствующих легионов. Им приходилось бежать трусцой, чтобы поспевать за стремительно вышагивающим примархом. Позади бежали смертные члены его военного совета, люди из Имперской Адепты, Астра Телепатики макраггского правительства, их помощники и слуги. Самые слабые тащились далеко позади.

Повелитель Макрагга не стал их ждать. Он остановился у границы фаросского коммуникационного поля, прямо перед креслом Дантиоха. Его лицо было непроницаемо, но гнев бил через Фарос с почти физической силой. Полуксу подумалось, что если Жиллиман сделает еще один шаг, то опять покинет Макрагг независимо от своего желания. Это стало бы катастрофой, и он мысленно взмолился, чтобы примарх остался в безопасности.

Дантиох начал вставать, но Жиллиман поднял руку ладонью вперед:

— Сядь, Дантиох, и докладывай. Расскажи, что происходит на Соте.

Лицо примарха было таким же царственным, как всегда, но в голосе чувствовалось напряжение от подавляемых эмоций.

Самые дорогие сыны Сангвиния — магистр ордена Ралдорон и Азкаэллон из Сангвинарной Гвардии — что-то напряженно обсуждали со своим примархом, когда двери в тронный зал распахнулись, заставив их потянуться к оружию.

В помещение ворвался Робаут Жиллиман.

— Брат? — спросил Сангвиний.

От его знаменитого хладнокровия не осталось и следа. Благородные черты исказились, кожа горела, а губы были сжаты так крепко, что побелели.

Жиллиман прошагал прямо к примарху Кровавых Ангелов. Хорошие манеры его покинули. Он говорил с такой злостью, что летела слюна.

Высоко на орбите, на телепортационной палубе «Владыки теней», Крукеш и Скрайвок молча смотрели на гололит.

Барабас Дантиох, кузнец войны-ренегат, занимался своими делами, не зная, что за ним наблюдают. Небольшой гололитический проектор громко жужжал из-за помех неизвестного типа.

— Занимательно, Скрайвок, — сказал Крукеш. — Похоже, ты все-таки не лгал. Какая жалость. Я надеялся посмотреть на твою казнь. Как тебе это удалось?

— Мои техномаги провели необходимые расчеты, — ответил Скрайвок. Ложь была грубейшая. Скрыть источник информации было тяжелее всего. — Отлично, правда?

— Они хорошо поработали. Я награжу их, — сказал Крукеш.

Полтора метра полированной стали блестели в сумраке, сияя светом дестабилизационного поля. Кёрз прикрыл глаза, гримасничая, словно его ждала шутливая драка с ребенком.

— Дорогой братец, ни к чему это, убери.

— Ты мне давно не брат, — ответил Сангвиний.

Он принялся медленно шагать по трансепту, обходя трон, и сменил хват меча, чтобы быть готовым к атаке Кёрза. Тот был облачен в полный комплект нечищенных синих доспехов. Кожа над горжетом почернела от грязи. Швы на металле были темно-коричневыми от старой крови, но не когти. Крючья на обеих руках, выдающиеся далеко за пальцы, блестели, как недавно полированные.

Крылья Сангвиния дернулись. Он сомневался, что переживает этот бой: для Льва и Жиллимана, сражавшихся против него вместе, это оказалось серьезным испытанием. Но затем, когда он продолжил размышлять, в сознании вспыхнули сцены из будущего, демонстрируя ему последовательность атак и контратак. Кёрза, прыгающего на Сангвиния с трона. Вихрь клинков, вспарывающих Сангвинию живот. Сангвиния, взлетающего в воздух и опускающего меч на Кёрза. Кёрза, ждущего, пока Сангвиний окажется рядом, и сносящего ему голову с плеч. Сангвиния, ожидающего это и вонзающего меч ему в грудину.

Боль была любимым оружием в арсенале Повелителей Ночи, и они не поскупились, когда пришло время применять ее к Барабасу Дантиоху. Поняв, что с него с живого нельзя снять броню, они умело взялись за нейронный интерфейс и атаковали его нервную систему через порты, соединяющие ее с доспехами.

Дантиоху было грустно смотреть, как дары Императора используются в столь гнусных целях. Пытки бывших братьев не причиняли столько боли, сколько причинял факт их падения. Они всегда были жестоким легионом, но Дантиох мог понять их методы и нужды. К тому же он не мог винить за то, какими их сделали. Характер им дал Император — точно так же, как дал специализацию его собственного легиона.

Они не могли выбирать свою сущность, поступки свои они могли контролировать, но не стали этого делать.

В седьмой раз за этот день Дантиоха подтащили к деревянному стулу в центре регулировочной платформы и приказали опуститься на колени перед Крукешем Бледным. Он подчинился, превозмогая муку, только шевельнулся немного, чтобы уменьшить нагрузку на больные суставы, но враги помешали ему, надавив руками на плечи.

Императорская наблюдательная башня пала. Повелители Ночи высаживались на утес, не встречая сопротивления. В главной локации «Альфа» сновали воины в полуночно-синем. Несколько их технодесантников копались в машинах Механикум. У дальней стены апотекарий и технодесантник наклонились над мертвым магосом Карантином, держа в руках большие инфо-планшеты, которые соединялись проводами с обнаженным черепом Карантина. Они копировали данные из его инфоядра. Даже смерть не могла спасти от жестоких допросов Повелителей Ночи.

Крукеш наблюдал через Фарос за жителями Магна Макрагга Цивитаса. Он уже научился его фокусировать и, преисполненный уверенности, пробовал новые и новые вещи, пытаясь разгадать его тайны. Кузнец был недобровольным, но полезным помощником. Полукс, висевший на кресте рядом с другими пленниками, оказался прекрасным мотиватором. Скрайвок с огромным удовольствием использовал на Имперском Кулаке нож — впрочем, не слишком активно, только чтобы Дантиох не забывал о своей работе. Но он приказал Келленкиру всерьез взяться за пытки остальных, чтобы кузнец войны понимал, что ждет Полукса, вздумай он оказать неповиновение. Келленкир наслаждался работой. Давно его руки не были так обагрены кровью.

— Счастливое семейство: люди Льва, Ангела и Жиллимана. Хорус хорошо наградит нас за эту информацию, — заметил Скрайвок нейтральным тоном, осторожно подбирая слова, чтобы не выдать откровение демона напрямую. — Интересно, если воины Льва здесь, то, может, и лорд Кёрз недалеко?

— С чего бы?

— После битвы у Тсагуальсы, когда Ночной Призрак решил вновь атаковать Льва, он направил «Сумрак» на флагман Темных Ангелов. Я вот думаю, если он выжил, то, может, он у них? В плену? Или мертв?

— Если б он погиб, мы бы узнали, — сказал Крукеш. — Наши псайкеры бы это почувствовали. К слову о псайкерах, дорогой Гендор, где твой?

Над горой с ревом пролетали звенья штурмовиков, сбрасывая на леса прометиевые бомбы, от которых даже влажная древесина скородеревьев мгновенно занималась пламенем. Ошметки почерневшего леса, окаймленные огнем, тянулись перед ветром.

— Вы до сих пор оказываете сопротивление, — сказал Корвон.

Мерика слова Корвона удивили. Ранее капитан с ним почти не разговаривал. Все были слишком заняты тревожным разглядыванием деревьев.

— Ага. Оказываем. Наверное, со стороны дело выглядит хуже, чем на самом деле. Они захватили вершину, но нижние залы все еще наши, и мы действуем из самых труднодоступных пещер.

Корвон повел скрытой шлемом головой из стороны в сторону, окидывая взглядом гору, охваченную войной. — Долго это не продлится.