Мичиган. Йоги Джонсон стоит и смотрит в окно большой насосной фабрики. Весна уже не за горами. Неужели и нынче сбудутся слова этого щелкопера Хатчинсона: «Коль на дворе зима, за нею жди весны?» — размышляет Йоги Джонсон. Всего лишь одно окно разделяет Йоги Джонсона и Скриппса О'Нила, долговязого молодого человека с длинным и худым лицом. Оба стоят и смотрят на безлюдный двор упомянутой выше фабрики. Упакованные, готовые к отправке помпы скрыты сугробами. С наступлением весны рабочие начнут вытаскивать их из-под снега и отвозить на железнодорожную станцию, а там их погрузят на платформы и отправят заказчикам. Йоги Джонсон обозревает занесенное снегом готовое оборудование, и от его дыхания на холодном стекле проступают едва заметные причудливые узоры. Йоги Джонсону вспоминается Париж. Наверное, эти едва различимые узорчатые рисунки и вызвали в памяти веселый город, в котором он провел однажды две недели — две недели, которым суждено было стать самыми счастливыми в его жизни. Теперь все это уже позади. Это да и многое другое.

У Скриппса О'Нила было две жены. Стоя у окна — долговязый, худой, мрачный, — он думал о них обеих. Одна жила в Манселоне, другая — в Петоски. Жены, что жила в Маяселоне, он не видел с прошлой весны. Он смотрел на заснеженный двор насосной фабрики и думал, что же сулит ему весна. С этой манселонской женой Скриппс часто напивался, и тогда они оба бывали очень счастливы. Шли до железнодорожной станции, потом дальше по линии, усаживались на землю, пили и смотрели, как мимо проходят поезда. Расположившись под сосной на пригорке, они сидели и пили. Бывало, всю ночь, а то и всю неделю. Это шло им на пользу. Придавало Скриппсу сил.

У Скриппса была дочь, которую он в шутку называл Пруси. На самом деле ее звали Люси. Однажды, когда Скриппс со своей старухой пьянствовали над железнодорожным полотном три или четыре дня подряд, он ее потерял. Не знал даже, куда она подевалась. А когда пришел в себя, была ночь. Он потащился по путям к местечку. Шпалы были твердые и больно сбивали ноги. Скриппс попробовал идти по рельсам, но не смог. Слишком уж он, видать, был пьян. Потом снова заковылял по шпалам. До их городка было далековато. Наконец он увидел огоньки на маневровых путях. Там он сошел с полотна и двинулся мимо манселонской школы. Выстроенная из желтого кирпича, она нисколько не была похожа на те здания в стиле рококо, которые он видел в Париже. А впрочем, сам он ни разу там не был. То был не он, а его приятель Йоги Джонсон.

Йоги Джонсон смотрел в окно. Скоро ночь. Надо закрывать фабрику. Он осторожно приоткрыл окно — чуть-чуть. Всего лишь на щелку, но и этого было достаточно. Снег во дворе уже начал таять. Чувствовалось дуновение теплого ветерка. Чинук — так называли его фабричные. И этот чинук залетел через окно в цех. Рабочие уже складывали инструмент. Среди них было много индейцев.

Мастер — приземистый коротышка с железными челюстями — заехал однажды аж до самого Дулута. Дулут лежал далеко за бескрайней голубизной озера в горах Миннесоты. И там приключилась с ним удивительная история.

Скриппс О'Нил стоял перед Манселонской средней школой и глядел на ее освещенные окна. На улице было темно, валил густой снег. Он шел так давно, что Скриппс уже и припомнить не мог, и каких пор. Какой-то прохожий остановился и окинул Скриппса пристальным взглядом. Но, впрочем, что ему до этого человека? И он пошел себе дальше.

Скриппс стоял в снегу и не сводил глаз с освещенных школьных окон. Там, за этими окнами, люди чему-то учились. Они трудились до позднего вечера, и в этом стремлении к науке, в этой жажде знаний, что охватила тогда Америку, мальчишки соревновались с девчонками. И его дочка, маленькая Пруси, которая стала ему в копеечку (одному врачу пришлось выбросить 75 долларов!), тоже была там, овладевала наукой. Скриппс ощутил гордость за нее. Самому ему учиться было уже слишком поздно, но там, за этими окнами, изо дня в день, из вечера в вечер, училась его Пруси. Молодец она все-таки, его девочка!

Скриппс повернул к дому. Домик у него был небольшой, но старуха Скриппса большего и не желала.

— Скриппс, — не раз говорила она, когда они с нею выпивали, — мне не нужен дворец. Все, что мне нужно, это хоть какое-никакое укрытие от ветра.

Скриппс поймал ее на слове. И теперь, возвращаясь вечером домой и завидев сквозь снег свет в собственных окнах, он приходил в восхищение оттого, что ему это удалось. Это ведь куда лучше, чем видеть перед собой дворец. Нет, он, Скриппс, вовсе не из тех, кому нужны дворцы.