ЖУРНАЛ ФАНТАСТИКИ И ФУТУРОЛОГИИ
ТЕМАТИЧЕСКИЙ НОМЕР: CHILDREN FICTION
Содержание:
Фрэнк Херберт. СТАРЫЙ ДОМ
Лев Корнешов. ГОРЬКАЯ СЛАДОСТЬ ЗАРУБЕЖЬЯ.
Теодор Старджон. БОЛЬШЕ, ЧЕМ ЛЮДИ. роман.
Андрей Бугаенко. НЕ НАСТУПАЙТЕ НА ПЕРСОНАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО.
Александр Силецкий. ДЕНЬ ИГРЫ.
Ольга Караванова. ВСЕРЬЕЗ ПОНАРОШКУ.
Джордж Макдональд. ЗОЛОТОЙ КЛЮЧ.
Валентин Берестов. ИВАНУШКА: ЦАРЕВИЧ И ДУРАЧОК.
Филип Плоджер. ДИТЯ НА ВСЕ ВРЕМЕНА.
Маргарита Шурко, Илья Борич. «НЕ ХОЧУ БЫТЬ ВЗРОСЛЫМ!»
Кингсли Эмис. НОВЫЕ КАРТЫ АДА.
«Если», 1994 № 08
Фрэнк Херберт
СТАРЫЙ ДОМ
В тот вечер Тэд Грэхем вынырнул из стеклянной телефонной будки, пытаясь разойтись с пикирующей прямо на него ночной бабочкой, которая отчаянно сражалась с тусклым светящимся шаром на крыше будки.
У Тэда Грэхема была длинная шея с насаженной на нее головой в форме яйца. Яйцо это, излишне вытянутое, венчалось на самой макушке пучком сильно поредевших седых волос. Словом, его внешность вполне соответствовала профессии Тэда — конечно, бухгалтер, а кто же еще?
Он ткнулся в спину своей жены, изучавшей объявления, и выпалил:
— Они предложили ждать здесь. За нами приедут. Они сказали, что вечером тяжело найти дорогу к их дому.
Марта Грэхем обернулась. У нее было кукольное лицо и живот, свидетельствующий о том, что на свет очень скоро появится потомок семейства Грэхемов. Желтый цвет горевшей на будке лампы смягчал золотисто-рыжий оттенок ее волос.
Лев Корнешов
ГОРЬКАЯ СЛАДОСТЬ ЗАРУБЕЖЬЯ
Россияне покидают свою страну — Россию. С каждым годом все больше тех, кто пытается поймать удачу, найти свое счастье вдали от земли, на которой жили их отцы и деды. Вот цифры: в 1991 году получили разрешение на выезд 90036 человек, в 1992-м—103700, в 1993-м —114133 человека. Несколько прошедших месяцев 1994 года свидетельствуют, что число выехавших снова возрастет.
Это официальные, очень приблизительные цифры, они фиксируют лишь количество разрешений на выезд навсегда или на длительное время. А сколько остается «там» после командировок, туристических поездок, визитов по приглашениям? Уехал человек на неделю, не возвратился и через год — сейчас это его личное дело, нет на него уже давно партбюро с «персоналками», нет и выездных комиссий, которые густым бреднем вылавливали всех потенциальных «отщепенцев», «перевертышей» и «изменников родины». Слава Богу, ушли из нашего политического лексикона и эти ругательные слова.
Во время зарубежных командировок мне приходилось встречаться с десятками наших соотечественников. Они — люди одного с нами корня, одной культуры, одной истории. Да и к нам, в редакцию газеты «Эмиграция», часто приходят зарубежные россияне, по каким-либо делам посетившие Москву. В моем блокноте — десятки биографий и судеб, иногда счастливых, иногда — нет, часто запутанных и непонятных.
ВСПОМИНАЮ, как в отеле в Нью-Йорке ко мне подошел пожилой человек и протянул конверт:
— Ради Бога, опустите это письмо в Москве. Я уехал из Союза много лет назад, жена и сын не знают, жив ли я, отправить это письмо отсюда опасаюсь, не причинить бы неприятностей…
Теодор Старджон
БОЛЬШЕ, ЧЕМ ЛЮДИ
Часть первая
Фантастический идиот
Идиот жил в черно-сером мире. В его ветхой одежде зияли окна прорех. В них выглядывало то колено, угловатое и острое, как зубило, то частокол ребер. Долговязый, плоский парень. И на мертвом лице — застывшие глаза.
Мужчины откровенно отворачивались от него, а женщины не решались поднять глаза. Лишь дети подолгу разглядывали идиота. Но он не обращал на них внимания. Идиот ни от кого ничего не ждал. Пропитание он добывал сам или вовсе обходился. А случалось, его кормил первый встречный. Идиот не знал, почему так происходит, но стоило прохожему заглянуть в его глаза, как в руке идиота оказывался кусок хлеба или какой-нибудь плод. Тогда он ел, а неожиданный благодетель торопился прочь в смутной тревоге.
Изредка с ним пытались заговорить. Он слышал звуки, но смысла для него они не имели. Он жил сам в себе, далеко-далеко, не ведая связи между словом и его значением. Видел он великолепно, и мгновенно замечал разницу между улыбкой и гневным оскалом, но ни та, ни другая гримасы ничего не значили для него.
Страха в нем было ровно столько, чтобы сохранить целыми шкуру и кости. Да и то всякая занесенная палка, любой брошенный камень заставали его врасплох. Правда, первое же прикосновение пробуждало его. Он спасался бегством. И не успокаивался, пока не стихала боль. Так он избегал бурь, камнепадов, мужчин, собак, автомобилей и городов.
Поэтому он жил в лесу.
Часть вторая
Малышу — три
Я, наконец, отправился поговорить с этим Стерном. Он поглядел на меня поверх стола, мигом окинув взглядом с головы до ног, взял карандаш и пригласил:
— Присаживайся, малыш.
Я остался стоять, пока он вновь не поднял глаза. Тогда я сказал:
— Ну а влети сюда комар, ты и ему скажешь: присаживайся, малыш?
Он положил карандаш и улыбнулся. Улыбка была такая же острая и быстрая, как взгляд.
Часть третья
Мораль
— Кем же он вам приходится, мисс Джеральд? — осведомился шериф.
— Джерард, — поправила она. Странный рот, зеленовато-серые глаза. — Он мой кузен.
— Все мы, адамовы дети, кузены через праотца Адама. Надо бы точнее.
— Семь лет назад он служил в ВВС, — сказала она. — А потом начались неприятности. Его уволили по состоянию здоровья.
Шериф покопался в папке, лежавшей на столе.
Андрей Бугаенко
НЕ НАСТУПАЙТЕ НА ПЕРСОНАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО
Человек родился. С какого момента его можно считать социальным существом? Еще в 1934 году эксперименты Шарлотты Бюлер определили, что первая социальная реакция — улыбка — появляется, когда ребенку исполняется 20 дней. Затем следуют «комплекс оживления», «гуление», первые слова. Примерно с того же времени появляется опасность «госпитализма» (это устоявшийся термин), ребенок, оказавшийся с рождения вне общения со взрослыми, может погибнуть, даже если за ним ухаживают.
Для участия ребенка в коллективной деятельности требуется, чтобы его можно было чувствовать — «читать»; ребенок должен выражать знаки эмоций. Можно ли представить группу абсолютно непредсказуемых людей? Нет, каждый из них будет одиночкой в чужом ему мире. Чтобы общаться, человек должен быть предсказуем для других.
Эмоции у ребенка возникают постепенно. Сначала они просты: удовольствие-неудовольствие — от мокрых пеленок или сытого животика, оживление. После 2–2,5 месяцев появляется способность выражать радость при появлении близких. До полугода в арсенале младенца 2–3 эмоции. Замечено, что примерно в 9 месяцев малышу «нравится» наползать на сверстника — он делает это, чтобы услышать крик. Такие чувства, как удивление или испуг, возникают только к году. И лишь позднее появляется «отвращение» — подбородок приподнят, голова повернута на три четверти оборота, взгляд сверху вниз. Идет постоянное нарастание числа эмоций.
Но схожие чувства переживают и другие высшие млекопитающие. И если бы развитие шло и дальше таким линейным путем, то получали бы мы удивительно «читаемых» людей. Однако появляется «ехидная улыбка», и мы теряемся — радость это или знак чего-то еще?
С громадным отставанием от эмоционального развития у детей формируется умение пользоваться знаками своих чувств, появляется мимика и пантомима. И эта линия направлена как раз на то, чтобы избежать чрезмерной предсказуемости. Каждый ребенок одновременно и социален, и асоциален. Не зря же существует утверждение, что нельзя сказать правды, не научившись врать. Возьмем «картинку радости» — что это, отражение реального чувства или ширма? Или: «Ха-ха-ха, а мне не больно — курица довольна!» Подобная формула может скрывать и обиду, и презрение, и радость, и боль. Но она не всегда может быть «прочитана», и это — путь социального развития. Кстати, у Конрада Лоренца в книге «Человек находит друга» отмечено, что чуть ли не самым сложным для дрессировщика материалом являются медведи. Эти одиночные по своей природе звери не «читаются». Они могут испытывать боль или ярость, но при этом не возникает «картинки» в виде прижатых, например, ушей.
