Когда известного английского писателя и литературного критика Чарльза Перси Сноу спросили, кто из молодых прозаиков Великобритании кажется ему наиболее талантливым, он, не задумываясь, ответил: «Сьюзен Хилл. Я давно слежу за ее творчеством, а моя жена, Памела Хэнсфорд Джонсон, вправе считать себя ее крестной матерью. Она заметила Сьюзен Хилл, когда еще никто о ней ничего не знал, и с похвалой отозвалась о ее первых пробах пера. Сьюзен Хилл — прирожденная писательница».

Признание к Хилл пришло очень рано: в 1970 г. в возрасте двадцати восьми лет молодая писательница, на счету которой было уже, правда, три романа, стала лауреатом одновременно двух видных литературных премий Великобритании: Сомерсета Моэма за роман «Я — в замке король» и Совета искусств за сборник рассказов «Альбатрос». Не остались без внимания и более поздние ее произведения: роман «Ночная птица» (1972) был удостоен премии Уайтбреда, а второй сборник рассказов, «Когда поют и танцуют» (1973), премии Ллеввелина Райса.

Британские критики часто и не без оснований сравнивают Сьюзен Хилл с Джейн Остин, классиком английского романа XIX в., мастером точнейших социальных наблюдений и тонкого психологического рисунка. Как и у Джейн Остин, границы изображаемого Сьюзен Хилл сужены; небольшие провинциальные, душные в своей скуке и монотонной череде дней города, поселки, деревни, больницы, заброшенные поместья — вот где происходит действие ее книг. Есть у нее и свои постоянные герои. Мужчины, женщины, старики, дети, подростки. Самые обыкновенные. Только еще и несчастные, хоть в чем-то, да обездоленные жизнью. Несколькими уверенными мазками Сьюзен Хилл умеет нарисовать скупой, но объемный социальный портрет ее персонажей: крестьян, к описанию быта и нравов которых она обращается очень часто («Дочка Хэллоранов», «Четки зеленые и красные»), представителей английского среднего класса в его разных градациях — от верхней (родители Самервила в рассказе «Самервил», семья Вильяма в рассказе «Человек-слон») до низшей (няня в больнице в «Друзьях мисс Рис», лавочники в рассказе «Самервил»), «золотой молодежи» («Осси»).

И все же главный угол писательского зрения Сьюзен Хилл этико-психологический. Сквозь тяготы быта, житейские неурядицы, сквозь то, что спешащему человеку второй половины XX века может показаться случайным, преходящим, а потому даже и неважным, Сьюзен Хилл вглядывается в самую глубь сущего. В одиночество и страх, оттого что враждебный, холодный мир, где живут ее герои, стискивает железным кольцом; в любовь — самый ценный дар, в надежду…

Проза Сьюзен Хилл — полный тончайших оттенков рассказ о душе человека, о ее смерти и ее рождении. Сила этого рассказа тем более велика, что писательница как бы устраняется из повествования, во всяком случае не навязывает своего суждения читателю. Простые, отнюдь не жалостливые и совсем не возвышенные слова; пронзительные в своей выверенности и точности детали обнажают одиночество, горе, отчаяние или же внезапное рождение живого чувства до такого предела, до такой почти осязаемой ясности, что минутами возникает ощущение ожога, подлинной физической боли.

Он ел кролика, которого сам убил накануне, старательно обдирал мясо с костей, а потом макал хлеб в темный соленый сок. Мальчишками еще они с братом Нелсоном Туми ставили капканы на кроликов и на разных других зверюшек — ласок, горностаев — ради забавы, просто так и чтоб не отстать от охотника Фарли.

Как-то раз Нэйт один забрел в чащу и увидел олененка в капкане. Он высвободил ему ногу, и олененок заковылял прочь, а из раскромсанной ноги текла кровь и пятнала траву. Нэйт пошел за братом, привел к тому месту и показал пятна.

— Ну, и подохнет он, — сказал Нелсон и вздернул тощие плечи. И впервые Нэйт догадался, какой у него брат — подлый. — От зараженья подохнет. Это же яд.

В ту ночь он плакал, а он почти никогда не плакал, и он встал на рассвете и пошел искать раненого олененка. Он запомнил дрожащую спину, пот на светлом меху, глаза, уже собравшуюся в уголках липкую слизь. Он нашел только кровь, сухую и черную на папоротниках. Она вела к тому месту, где берег ручья обрывался в отвес и было не пройти.

С тех пор он больше не ставил капканов, но брата удержать он не мог, даже если бы мог с ним заговорить. Брат был очень высокий, руки и ноги у него были длинные, белые, безволосые, и очень острый нос. Он все молчал, таил свою злобу. Из школы он ушел и поступил в ученье к Лэйсу, крысолову, а потом, когда через три года Лэйс умер, дело досталось ему. С тех пор целых сорок восемь лет он каждое утро вставал ровно в семь и уходил из деревни, неся за спиной мешок для крыс, а по пятам бежали два мелких пса. Он ходил в бессменном светлом длинном дождевике и фуражке. Когда пес подыхал, он брал взамен точно такого же, и всем в деревне казалось, будто на его спутников пропаду нет. Он и звал их всегда одинаково — Гриф и Нип.