Я воздеваю руки к небу и кланяюсь всем сторонам земли.

Имя моего рода Лю, мое собственное имя — Ю, но не следует пугать меня со знаменитым автором «Книги о чае». Наша семья ничем не примечательна. Я — десятый сын своего отца и весьма силен, поэтому обычно меня называют Десятым Быком. Родитель умер, когда мне исполнилось восемь лет. Годом позже к Желтым Подземным Источникам за ним последовала матушка, и с тех пор я живу с дядей Нунгом и тетушкой Хуа в деревеньке Кy-Фу, расположенной в долине Чо. Мы очень гордимся своими достопримечательностями. До недавних пор мы также очень гордились двумя благородными мужами, столь совершенными, что люди приезжали из отдаленных деревень, дабы только посмотреть на них. Думаю, мне следует начать описание родного селения с портрета этой парочки уважаемых членов общества.

Когда Ростовщик Фань впервые пришел к Грязнуле Ма с предложением объединить усилия, то перед началом переговоров подарил его жене картинку с рыбой, нарисованной на куске дешевой рисовой бумаги. Супружница Ма приняла сей роскошный дар, очертив в воздухе круг большим и указательным пальцем правой руки. В этот момент дверь со скрежетом распахнулась, внутрь ворвался её муж и возопил:

— Женщина, ты хочешь разорить меня? Половины пирога будет более чем достаточно!

Может, все происходило и не совсем так, но настоятель монастыря всегда говорил мне, что у легенд очень сильные плечи, которые могут вынести на себе гораздо больше истины, чем любой факт.

Моя история начинается с обыкновенной уборки шелка, случившейся в 3337 году Тигра (639 г. н. а), когда вся деревня застыла в предвкушении, ибо знаки, говорящие о грядущем баснословном урожае, просто бросались в глаза. Яйца червей, которыми нас снабдил Грязнуля Ма, были очень красивыми, иссиня-черными и сияли здоровьем. Листья шелковицы выросли такими толстыми, что рощи казались гобеленами, сплетенными из темно-зеленой парчи, а вокруг бегала ребятня, радостно напевая: «Листья шелковичные на солнышке блестят, дети их срывают и весело галдят!» Деревня бурно праздновала. Девушки отнесли соломенные корзины на холм в монастырь, где бонзы выложили плетенки желтой бумагой, на которой изобразили портреты Цань-шэнь, богини шелководства. Настоятель их благословил и возжег в честь покровительницы будущего урожая благовония. Бамбуковые рамки и поддоны отнесли на реку, где выскоблили дочиста. По всей деревне собирали и давили полевые цветы, резали на маленькие кусочки свечные фитильки, а самые старые члены каждого семейства смазывали головки чеснока влажной землей и вешали их на стены хижин. Если чеснок пускал много ростков, то это значило обильный урожай. Никто никогда не видел такого количества отростков, как в тот год. Женщины спали голыми, завернувшись в простыни, покрытые яйцами шелковичного червя, жаром своих тел ускоряя процесс вылупления. Старики же метали пригоршни риса в горшки, бурлящие над тлеющими в очаге углями. Когда пар стал подниматься прямо, не изгибаясь, они закричали:

— Пора!

Женщины смахнули яйца в корзины гусиными перьями, потом посыпали их сверху давлеными цветами и кусочками свечных фитилей, а корзины поставили на бамбуковые рамки. По стенкам аккуратно прикрепили гусиные перья, а под ними разожгли огонь. (Значение тлеющих древесных углей, полевых цветов и свечных фитилей утеряно в безднах древности, но мы никогда не помышляли об изменении традиции.) Семьи вознесли хвалу Цань-шэнь, и в каждой хижине личинки вылупились точно в срок.

Темные госпожи лениво извивались, наслаждаясь теплом очагов, но в праздности они пребывали недолго. Если вы их не видели, то просто не можете представить, сколько шелковичный червь может, нет, должен съесть. А их единственная пища — листья тутовых деревьев. Не будет большим преувеличением сказать, что жующие звуки, издаваемые прожорливыми червями, способны пробудить даже медведя в спячке, но о сне в этот момент можно даже не мечтать. Тридцать дней, иногда чуть больше, иногда чуть меньше, черви подготавливаются к окукливанию, и в это время есть только три периода, когда они не едят: Краткий Сон, Второй Сон и Большой Сон. После Большого Сна шелковичные черви могут умереть, если в течение часа не получат пищи, поэтому мы работали днем и ночью, собирая листву с деревьев и относи её в хижины. Юным жителям деревни, естественно, регулярно давали отдыхать, но остальные за эти тридцать дней были счастливы, если им удавалось поспать хотя бы шестьдесят часов.

Старики поддерживали огонь, так как шелковичным червям требуется постоянная температура, а дети, еще слишком маленькие, чтобы работать на сборе листьев, были предоставлены сами себе. Рощу за рощей мы обдирали деревья до голых ветвей, пока, наконец, спотыкаясь от усталости, не пришли в шелковичный сад, принадлежавший Ростовщику Фаню. Это стоило нам огромного количества долговых расписок, но там находились самые лучшие деревья во всей округе. Постепенно личинки стали менять цвет, из черных превратились в зеленые, потом в белые, а после и вовсе в прозрачные. Старики поставили бамбуковые загородки перед рамками, так как будущие бабочки стесняются плести коконы у всех на виду и нуждаются в уединении.

Знак был старым и потрепанным, и висел он над открытой дверью покосившейся бамбуковой хибары. Когда я робко ступил внутрь, то увидел разбитую мебель, груду расколоченной посуды на полу, а от запаха прокисшего вина у меня закружилась голова. Единственный обитатель сего неприглядного жилища храпел, лежа на грязном тюфяке.

Он был таким старым, что в это даже не верилось, весил, наверное, полданя,

[4]

а его хрупкие кости больше подошли бы какой-нибудь крупной птице. Пьяные мухи, пошатываясь, брели по лужам разлитого вина, легкомысленно ползали по лысому черепу почтенного старца, спотыкались о морщинистую кожу лица, больше походившую на рельефную карту Китая, и запутывались в дымчато-белой бороде. На губах хозяина хижины вздувались пузырьки слюны, а дыхание отдавало невыносимым смрадом.

Я вздохнул и уже повернулся к выходу, когда внезапно резко остановился и попытался совладать с дыханием.

Однажды видный посетитель нашего монастыря показал настоятелю золотой диплом, которым награждали ученых, занявших третье место на соревновании за степень цзиньши.

[5]

В книгах я видел картинку, где был изображен серебряный диплом за второе место, но мне и в мечтах не могло пригрезиться, что я удостоюсь чести увидеть цветок.

Настоящий, не картинку. А он висел, прибитый гвоздем к столбу, прямо перед моими глазами. Я почтительно сдул с него пыль и прочитал, что семьдесят восемь лет назад некий Ли Као получил первое место среди всех ученых Китая и был назначен полноправным членом Императорской Академии Ханьлинь.

Ни одно лекарственное растение не вызывает среди ученых столько споров, начал свой рассказ настоятель. Есть выдающиеся лекари, которые клянутся, что оно не более полезно, чем крепкий чай, есть и другие, готовые поставить на кон собственные дома, утверждая, что женьшень крайне эффективен при лечении малокровия, общего истощения, золотухи, желудочно-кишечного катара, а также при нарушениях работы легких, почек, печени, сердца и половых органов. Давным-давно, когда это чудодейственное растение встречалось повсеместно, крестьяне смешивали корень женьшеня с совиными мозгами и черепашьим жиром, а потом размазывали получившуюся массу по голове несчастного, страдающего помрачением рассудка, или добавляли в него истолченные рога марала и полученный раствор использовали для лечения туберкулеза. Профессиональные охотники за женьшенем — самые странные люди на земле, так как для них он не просто растение, а целая религия.

Легенды на этот счёт не скупятся на удивительные подробности. Охотники за женьшенем обращаются к нему как к «чан-дянь Шэню», корню молнии, так как существует поверье, что он появляется только там, где недавно образовавшуюся маленькую гору испепелил огонь Небес. Через триста лет его зеленый сок превращается в белый, и растение обретает душу, после чего способно принимать человеческую форму, но настоящим человеком никогда не станет, ибо женьшень не понимает смысла себялюбия.

Он — воплощенное добро, и с радостью готов пожертвовать собой ради чистых сердцем, в человеческом обличье может выглядеть как мужчина или прекрасная женщина, но чаще всего принимает форму пухлого, загорелого ребенка, с розовыми щеками и смеющимися глазами. Охотники говорят, что когда-то давным-давно злые люди узнали, что ребенка-женьшеня можно поймать, связав красной лентой, и именно поэтому теперь это растение так трудно найти. Оно вынуждено бежать от жестоких людей в недоступные места, и именно по этой причине охота на корень женьшеня стала самым рискованным занятием на земле.

Охотник за женьшенем должен с самого начала показать чистоту своих помыслов, поэтому у него нет оружия. Он носит коническую шляпу, сделанную из березовой коры, башмаки из просмоленной свиной кожи, промасленный передник, защищающий от влаги, и шкуру барсука, притороченную к поясу, на которую охотник садится, если земля слишком мокрая. При себе у него всегда есть маленькие лопатки из кости и два небольших гибких ножа, совершенно бесполезных при самообороне, плюс небольшой запас еды и вина. Поиски заводят этих людей в дикие горы, где остальные не смеют даже ступать. Спутники охотников за женьшенем — тигры и медведи, но сами охотники пуще любых хищников боятся странных созданий, например, крошечных сов, которые зовут храбрецов по имени и уводят их в Леса Забвения, откуда нет возврата. Боятся они и бандитов, что крадутся по тайным тропам, желая убить безоружного охотника и забрать собранные им корни.

После того как искатели женьшеня тщательно обыщут территорию и ничего не найдут, то помечают кору деревьев символом «као чукуа», тайным знаком, говорящим другим охотникам, что им не стоит терять здесь времени. Они даже не помышляют об обмане, так как не соревнуются, а только помогают друг другу. Если же поиски заканчиваются успехом, то рядом с местом, где рос чудодейственный корень, возводится святилище, и другие охотники оставляют в нем дары — камни или полоски ткани. Иногда искатель натыкается на слишком молодое растение и ставит вокруг колышки со своим знаком. Когда другие охотники находят это место, то возносят молитвы и приносят дары, но скорее перережут себе горло, чем возьмут растение. Когда же истрепанному бурями, оборванному, полуголодному охотнику улыбается удача и он находит корень женьшеня, начинается самое интересное.

Чан Чоу писал: «Весенний ветер подобен вину, летний — чаю, осенний — дыму, а зимний — имбирю или горчице». Ветер, обдувавший Пекин, благоухал чаем с легким привкусом дыма, ароматами сливы, мака, пиона, платана, лотоса, нарцисса, орхидеи, дикой розы и сладко пахнущей листвы бананов и бамбука. Одновременно воздух разил едким зловонием свиного жира, пота, кислого вина и одуряющим запахом людей. Я даже не представлял, что их может быть так много.

В первый раз я побывал в столице с единственной целью найти улицу Глаз, поэтому не обратил на Праздник Луны никакого внимания. Теперь же я ошеломленно глазел на жонглеров и акробатов, казалось заполнивших все вокруг, на маленьких девушек, стройных, словно фарфоровые куколки. Они изящно танцевали, едва касаясь огромных искусственных цветков лотоса высоко над нашими головами. Паланкины и экипажи знати важно шествовали по улицам, мужчины и женщины смеялись и плакали в театрах под открытым небом, от столов для игры в кости одновременно доносились радостные крики победителей и проклятия побежденных. Я завидовал элегантности и уверенности благородных господ. Они без стеснения наслаждались отрепетированным восхищением девушек-певуний или же, если им хотелось чего-то более изощренного, украдкой отправлялись на улицу Четырехсот Запретных Довольствий. В ярко раскрашенных палатках били в барабаны и пели песни самые красивые женщины, которых я когда-либо видел. Практически на каждом углу старушки продавали прохладительные напитки и засахаренные фрукты. Торговки подмигивали проходящим мимо людям и беспрестанно кричали, зазывая к себе народ: «Айе-е-е-е-е! Айе-е-е-е-е! Подходите ближе, дети мои! Раскиньте уши, как слоны, и я расскажу вам сказку о великом Эрлане, о том, как его проглотил отвратительный Небесный Вепрь!»

Мастер Ли умело действовал острыми локтями. Он рассекал толпу, сопровождаемый криками боли, и при этом успевал показывать мне местные достопримечательности. Странная музыка города, по его словам, для местного жителя столь же понятна, как для меня звуки скотного двора. Звон камертонов, например, означал, что цирюльники открыли свои заведения, бренчание фарфоровых ложечек по чашам говорило о маленьких яблочках в горячем сиропе, а лязгающие медные тарелки возвещали о том, что в продаже есть напитки из диких слив, а также кислые и сладкие дикие яблоки.

Мы упорно двигались к неведомой мне цели, и я, по своей наивности, предположил, что мудрец собирается занять денег у какого-нибудь богатого друга или ростовщика. Со стыдом признаюсь, что я ни разу не вспомнил ту бамбуковую хибару, в которой жил мой спутник, и не подумал о характере его возможных друзей. К моему удивлению, Ли Као свернул с главной улицы и затрусил вниз по переулку, невыносимо смердящему отходами. Крысы испепеляли нас свирепыми взглядами, гниющий мусор пузырился и испускал тошнотворные ароматы. Я с изрядным волнением перешагнул через, как мне показалось, труп. Правда, когда мне в лицо ударило дыхание этого человека, выяснилось, что он просто мертвецки пьян. В конце переулка виднелась просевшая деревянная хижина, над которой висел голубой флаг виноторговца.

Как я позже узнал, винный магазин Одноглазого Вонга славится по всему Китаю, но тогда в глаза мне бросилось лишь то, что низкая темная комната кишит паразитами и мухами, а головорез с нефритовой серьгой, свисающей с пожеванной мочки уха, крайне неодобрительно отзывается о товаре.

Настоятель предложил мне внести в повествование следующие объяснения. Ведь книгу могут читать и варвары, не знающие нашей истории. Моя страна носит имя Чжун-го, что значит Срединный Мир или Срединное Царство, как кому нравится. Дело в том, что она находится точно в центре мира и лежит прямо под Небом. Слово «Китай» — изобретение варваров, выдуманное от страха и благоговения перед первым князем Цинь, который стал императором в год Крысы 2447 (221 до н. а). Он был великим реформатором. Как говорит настоятель, массовые убийцы часто становятся реформаторами, только вот обратный вывод из этого высказывания не всегда является верным.

— Нас душит прошлое! — ревел император Цинь. — Нам надо все начать заново!

Он начал с уничтожения любых теорий управления государством, заменив их собственной идеологией, получившей название Законности. Настоятель говорит, что знаменитое первое изречение Книги Законности гласит: «Наказание порождает силу, сила порождает власть, власть порождает страх, страх порождает добродетель; таким образом, добродетель коренится в наказании». Собственно, второе предложение читать уже необязательно.

Император приступил к проведению реформ, приказав сжечь каждую книгу в империи, за исключением некоторых технических работ и пособий по гаданиям. Так как ученые обычно отправлялись на костер вместе с книгами, огромные отрасли знания просто исчезли с лица земли. Новому правителю не понравились некоторые религии: храмы, священники и верующие сгинули в пламени. Он был не в восторге от легкомысленных сказок — профессиональные сказители вместе с изрядно удивленными старухами лишились головы. Ведущих последователей конфуцианства загнали в ущелье и завалили валунами. За знание хоть одной строчки изречений Конфуция следовала немедленная казнь путем медленного расчленения. Вот только сожжения, обезглавливания, раздавливания и расчленения отнимают слишком много времени. Решение императора отличалось исключительным изяществом.

— Я построю стену! — воскликнул он.

Ли Као направился к таможне и час спустя уже нашел то, что хотел. Всё уходившее и приходившее по морю в порт Циня облагалось огромным налогом, и чудовищно толстый купец как раз выплачивая сумму за вывоз, которая вполне могла сравниться с выкупом за императора. Небольшая армия телохранителей — редкое зрелище в Цине — бдела вокруг четырех прямоугольных деревянных ящиков, а, так как до отплытия оставалось еще несколько часов, купец вперевалку направился слегка перекусить.

— Бык, проследи за этим парнем, возвращайся и скажи мне, что он ел, — попросил мастер.

— Что ел?

— Что ел.

По возвращении я был несколько потрясен.

В первую очередь мы должны были зарекомендовать себя владельцами огромного состояния и неслыханной щедрости. От этого процесса в памяти у меня сохранились только бессвязные воспоминания о цветах, гонгах, благовониях, серебряных колокольчиках, гонках на лодках, игорных домах и баталиях в кости, пьянках, перебранках, званых пирах и сплетениях соблазнительных обнаженных ног. Мы дневали и ночевали на ярко раскрашенных баржах-борделях, плавающих по лазурным озерам, которые швартовались у искусственных изумрудных островов, где в таинственных пагодах мертвенно-бледные священнослужители с дряблыми лицами и скрюченными руками продавали престраннейшие вещицы. Мы проезжали по улицам на таком огромном паланкине, что понадобились услуги шестидесяти слуг, дабы его тащить. Обнаженные танцовщицы вились рядом с нами, мы разбрасывали пригоршни серебряных монет из обитого медью сундука толпам обожателей, следовавшим за нами повсюду.

— Купите себе чистые одежды! — кричали мы. — Освежите свое гнилое дыхание глотком приличного вина! Избавьтесь от омерзительных вшей! Вымойтесь!

— Да здравствует господин Ли из Као! — ликовали толпы, — Да здравствует господин Лю из Ю!

Возможно, вам показалось, что мы забыли о важности нашей миссии. На самом деле, это было не так. Каждую ночь мне снились дети Кy-Фу, я начал мучиться от чувства вины и с огромным облегчением услышал, что наш статус уже достаточно высок и пора делать следующий шаг. Ли Као решил, что лучший способ достать Кролика с Ключами — сжечь наш дворец дотла, так как он был снят у правителя Цинь по совершенно разорительной цене. Я жарил гуся на углях, когда к нам рысью присеменил этот коротышка.

— О боги, боги, боги! — завопил он. — Постановление 226, параграф Д, подпункт Б: арендуемые дворцы, случайное разрушение, следовательно…

До того как мы встретились с топором палача, я еще раз увидел Облако Лотоса. Длинная очередь скованных цепью осужденных шла по улицам, и люди, недавно певшие хвалу господину Ли из Као и господину Лю из Ю, снова собрались вокруг нас, но уже поглумиться и прицельно пометать отбросы. Каким-то образом Облаку Лотоса удалось проскользнуть сквозь это скопище. Она миновала солдат и бросила какую-то вещь на цепочке, которая повисла у меня на шее. Я не увидел, что это было, а вокруг стояло такое громкое улюлюканье, что смог расслышать только часть её слов.

— Как-то раз мой пьяный жалкий муж рассказал мне… Песик, я украла это, и если князь решит поиграть… — Солдаты уже оттаскивали ее. — Следуй за драконом! — крикнула она. — Ты должен следовать за драконом!

А потом Облако Лотоса исчезла в толпе, а я так и не понял, о чем она говорила. Солдаты кнутами сгоняли людей с дороги, мы маршировали наверх, к Замку Лабиринта.

Я был так напуган, что совершенно не помню, как мы приблизились к крепости. Постепенно до меня стало доходить, что мы пересекаем огромный подъёмный мост, проходим сквозь колоссальные стальные ворота и входим во двор, в котором с легкостью разместилось бы несколько тысяч солдат. Убийственные железные стрелы бесчисленных арбалетов смотрели на нас сквозь бойницы в массивных стенах, а наверху дым и языки пламени поднимались над чанами с кипящим маслом. Звон оружия, рев грубых голосов, топот чеканящих шаг бойцов оглушал. Он стал совсем невыносимым, когда мы вошли в лабиринт длинных каменных туннелей. Десять раз мы проходили контрольные пункты, где стражники требовали пароль, потом нас подвели к железным воротам. Те с грохотом открылись, и стражники ударами кнутов погнали нас дальше. Впереди забрезжил свет, часть наших погонщиков выстроилась вдоль стен, и я увидел, что мы приближаемся к дверям из чистого золота.

Они неслышно открылись. Солдаты тычками провели нас по отполированной ляпис-лазури к большому золотому трону. Я задрожал от страха, приближаясь к князю Цинь. Мерзкая маска оскалившегося тигра, казалось, росла на глазах, а сам владыка был таким большим, что ширина его фигуры вполне могла соревноваться с величием маски. На нем были перчатки из золотой сетки, длинная мантия из перьев. Я с содроганием заметил, что внизу она запачкана чем-то темным. Плаха и бассейн, куда падали головы и лилась кровь, находились практически у его ног. По-видимому, правитель наслаждался зрелищем человеческой смерти.

В монастыре воцарилась тишина, напряжение стояло такое, что теплый воздух трещал, словно его разрывали невидимые молнии. Цвет жидкости в алхимическом сосуде поменялся с шафранового на черный, экстракт был почти готов.

Ли Као вынул пузырек из чана с кипящей водой и убрал пробку. Когда он и настоятель вышли из облака пара, то словно переродились, щеки их порозовели, глаза сияли. У меня бешено заколотилось сердце, настолько силен был аромат женьшеня. Я вспомнил, что даже самые скептически настроенные лекари говорили о потрясающем влиянии корня на сердечнососудистую систему. Мои глаза расширились от надежды, когда настоятель и мастер Ли отправились к ряду кроватей. Три капли на язык, повторить три раза. Родители задержали дыхание.

Эффект Ног Великого Корня Силы оказался крайне необычным. Бледные лица детей зарделись, биение их сердец усилилось, покрывала стали вздыматься от глубокого здорового дыхания, а потом родители закричали от радости — дети, один за другим, сели и открыли глаза! Они начали смеяться, хихикать, затем все мальчики стали водить плечами вверх и вниз, совершая пальцами быстрые хватательные движения. Когда девочки подключились к игре, я с удивлением понял, что наблюдаю ритуал, в котором сам участвовал, по крайней мере, раз сто.

Ли Као подошел к Костяному Шлему и помахал рукой у неё перед лицом. Широкие яркие глаза девочки не пошевелились. Он выругался, схватил свечу из подсвечника, зажег ее, но, когда поднес к лицу больной так, что пламя почти лизало ей нос, зрачки глаз не сократились. Настоятель схватил мальчика, которого мы все звали Обезьянкой, сильно потряс его и также не получил никакой реакции. Дети Ку-Фу продолжали смеяться, хихикать и хватать пустоту, совершенно не реагируя на внешнее окружение. Они проснулись, но оказались в собственном мире.

Костяной Шлем неожиданно замерла и замолкла. Счастливая улыбка оставалась на её лице. Вскоре большинство детей последовало её примеру. Только Олененок Фаня и несколько мальчиков продолжали движения, затем и они остановились. Дети издавали странные приглушенные звуки, напоминающие смех, и все, кроме Олененка и Крошки Хонга, крепко закрыли глаза. Губы последнего начали медленно и ритмично двигаться, и тогда остальные снова начали хихикать, трогать что-то невидимое вокруг себя, не открывая глаз. Только дочка ростовщика сидела как прежде, безмолвная и неподвижная.

Ночной дождь падал на деревню Ку-Фу, сверкая в лунных лучах, пробивавшихся сквозь тонкий слой облаков. Мягкие плещущие звуки за моим окном сливались с ударами капель туши, срывающихся с мышиных усов кисти для письма. Я старался, как мог, но просто был не способен выразить те чувства, которые охватили меня, когда Руки и Голова Великого Корня Силы вернули детей с порога смерти, но так и не смогли закончить исцеление.

Они снова очнулись в странном мире Прыгающих Пряток, они снова улыбались, смеялись и распевали бессмысленный стишок Подушки Дракона. Они снова зевнули и легли на кровать, их глаза закрылись, несчастные вновь погрузились в глубокий беспробудный сон.

Людям не оставалось ничего, кроме как обратиться к суевериям предков. Старшее поколение привязало ко лбам детей по зеркалу, чтобы демоны болезни увидели отражение своих собственных уродливых лиц и убежали от страха. Отцы выкрикивали имена своих чад, размахивая детскими игрушками, привязанными к длинным шестам, в надежде приманить блуждающие души, а матери застыли в ожидании у изголовья кроватей с верёвками наизготовку, чтобы привязать души к телам, если те вернуться. Я повернулся и убежал к настоятелю, громко хлопнув дверью.

Ничто, кроме Сердца Великого Корня Силы, не могло спасти детей моей деревни. Меня тошнило от страха, я поднял взгляд и увидел на стене цитату в рамке из «Поучения древних»: «Все деревья имеют вершину и корни, все события имеют начало и конец. Тот, кто правильно поймет, что идет в первую очередь, а что во вторую, станет ближе к Дао».

Я так далек от познания Дао, а детские игры, бессмысленные стишки, корни женьшеня, птицы, перья, флейты, шары, колокольчики, страдающие призраки, ужасные монстры, князь Цинь вертелись вокруг меня, и смысла в атом столпотворении не было никакого.

— Потрясающий эффект отростков Великого Корня ведет к простейшему выводу: Сердце Силы действительно самое сильное лечащее средство в мире, — сказал мастер Ли. — Князь Цинь не будет прятать такую вещь в сокровищнице, до которой надо ехать через весь Китай. Он будет держать её при себе, рядом со своей презренной кожей. Нам придется убить этого ублюдка и снять корень с трупа.

Мы шли в тени Подушки Дракона. Сверху на нас глазели вороны, сопровождая наше путешествие грубыми замечаниями.

— Мастер Ли, а как нам убить человека, который смеется при виде топора в собственной груди? — спросил я.

— Надо экспериментировать, дорогой мой. В первую очередь нужно найти безумного алхимика, что не составит особой проблемы. Китай, — заметил мастер Ли, — просто кишит безумными алхимиками.

В городе Пиньгу Ли Као неспешно прошелся вдоль торговых лавок, пока не нашел старую даму, на лице которой было просто написано желание поделиться с кем-нибудь последними слухами.

Солдаты проволокли меня по полу к трону, на котором восседал князь Цинь, перед моими глазами снова оказалась ужасная маска. Из её ротового отверстия донеслось шипение, липкий разум правителя вновь заворочался в моей голове, а потом золотой тигр неожиданно отпрянул. Великий и могущественный князь Цинь пришел в ужас. Из его рта потянулась струйка слюны, а перчатки из золотой сетки задрожали на подлокотниках трона. Едкое зловоние страха ударило мне в нос.

— Я вижу трех служанок! — прошептал металлический голос — Я вижу шар, колокольчик и флейту! Я вижу Ноги, Руки и Голову Силы!

Князь дрожал так сильно, что плащ из перьев затрепетал, крыльями развеваясь у него за спиной, но, в конце концов, правитель совладал с чувствами и снова пронзил меня взглядом. Скользкий разум копошился в моей голове, перебирая мысли, а потом я почувствовал его облегчение и растущую радость.

— Но я не вижу птиц, или перьев, или чего-нибудь по-настоящему важного, — изумленно сказал он. — Только этих бесполезных детишек и правильный поиск по неверной причине. Ты и твой престарелый спутник следовали по путям, которыми нельзя следовать, побеждали стражников, которых невозможно сокрушить, уходили из мест, откуда нет выхода, и до сих пор не имеете ни малейшего понятия, что же вы делаете на самом деле, куда идете, а главное, почему!

Теперь в металлическом голосе послышалась злорадная жестокая радость.

Вы, мои достопочтенные читатели, знаете о мире гораздо больше, чем Десятый Бык, и, наверное, уже придумали шесть или семь различных способов сбежать из камеры пыток. Если же вы сможете перенести мимолетный позор и вообразить себя воином, состоящим на службе князя Цинь, то сразу поймете, есть ли среди ваших приемов один, похожий на выдумку Ли Као.

Итак, вы — солдат, которому приказали стоять на страже в отвратительной камере пыток глубоко в недрах земли, где из каменных черных стен сочится зеленая липкая вода, где омерзительно белые тараканы ползают по лужам крови, а зловонные лихорадочные ароматы смешиваются с вонью вываленных на пол кишок и закатившихся в угол глазных яблок. Неожиданно воздух разрезает ужасающий крик! Кролик с Ключами падает в обморок, а вы следуете за палачом в прилегающий каземат, где перед вашими выпученными глазами предстает ужасающее зрелище.

Почтенный господин преклонных лет и свойственной ученым наружности, пошатываясь, безумно кружит на конце цепи, прикованной к его ноге, неистово хватаясь за горло. Его лицо и руки покрыты отвратительными черными пятнами, раздутый угольный язык крайне омерзительно свисает изо рта, черная слюна нитями падает на грудь и пузырится на покрытых нарывами губах. Его глаза закатились так, что видны только белки, он совершает акробатический кульбит и хлопается на спину. Руки пленника судорожно бьют по полу. Старика выворачивают неведомой силы судороги, он выгибается вверх-вниз, дергается, скручивается, изрыгает потоки слюны и, наконец, замирает, одеревенелый, как доска.

Другой господин еще более преклонных лет, завернутый в такое количество цепей, что не может даже пошевелиться, смотрит на эту сцену, глаза его полнятся ужасом, он кричит: «Тараканы! Во имя Будды, смотрите на тараканов!»

Черное вино уфань невидимо на антраците, поэтому иероглифы, нарисованные прямо на стене, вам не заметны. Зато хорошо заметны десять тысяч тошнотворно-белых тараканов, бешено снующих по полу и взбирающихся на стену, где они с большой сноровкой и художественностью, застыв на сладких линиях, выписывают следующее послание:

Если вы когда-нибудь решите дойти до конца Медвежьей Тропы высоко в горах Омэй, то выйдете на небольшую площадку перед утесом. Рядом с черной зияющей пастью пещеры здесь стоит каменный обелиск, на котором висит медный гонг и железный молоток. На самом же столбе высечена надпись:

ЗДЕСЬ ЖИВЕТ ГОРНЫЙ СТАРЕЦ.

ПОЗВОНИТЕ И ЧЕТКО ИЗЛОЖИТЕ СВОЕ ДЕЛО.

ЕГО СЕКРЕТЫ НЕ ПРОДАЮТСЯ ДЁШЕВО.