Историю Чингисхана нельзя писать как историю Филиппа II Августа, его современника. В середине XII века, когда родился будущий завоеватель Азии, монголы не были ни подлинной нацией, ни царством, ни империей в том понимании этого термина, которое господствовало тогда на Западе. Они объединялись в племена во главе с ханом; с течением времени эти племена распадались и объединялись вновь. Как кочевники, они жили в пространстве, не имевшем исторических или географических границ, у них не было и постоянной столицы. Только в 1220 году, за несколько лет до смерти, Чингисхан обосновался в военном лагере Каракорум. В 1235 году Угедей, его преемник, создаст из этого становища «город» типа караван-сарая. Но нужно дождаться 1264 года, когда Хубилай-хан, внук завоевателя, сядет на трон в Пекине, ставшем Ханбалыком, городом хана, и отныне — местом постоянного пребывания ханского правительства.

Вплоть до середины XIII века монголы не знали письменности, что очень затрудняет всякую попытку изучить их историю. Первые тридцать лет великого хана, то есть половина его жизни, тонут во мраке, о них не сохранилось точных данных: сведения о нем редки и мало достоверны. Таким образом, историку приходится обращаться к иностранным источникам или монгольским хроникам, написанным уже после смерти завоевателя.

Жизнь Чингисхана послужила основой для двух монгольских хроник, из которых до нас дошли две редакции, видимо, составленных вскоре после смерти великого хана. Первая хроника, Altan Debter («Книга Золотой династии»), воспроизводит историю потомков Чингисхана. Оригинал потерян, но существует китайский список 1263 года, Chengwu xin zhenglu («Отчет о военных походах Святого Императора-воина»), и второй, персидский, 1303 года, Djami at-Tawarikh («Сборник летописей»), переписанный с подлинника Рашидаддином, который сам отметил, что оригинал фрагментарен.

Вторая хроника, Mongol-un Ni’uca Tobci’an («Сокровенное сказание о монголах»), представляет собой мифологическую генеалогию Чингисхана, эпическое повествование о его царствовании и частично о царствовании Угедея, его сына и преемника. Она также была потеряна и неизвестно, на каком языке была написана (уйгурско-монгольском вертикальном, китайско-монгольском или каком-нибудь другом). Неизвестно также время ее составления: Рене Груссэ склоняется к 1252 году, Уэмура Сейджи — к 1228-му, но отрывок хроники свидетельствует о том, что она была закончена в год крысы, что соответствует 1240 году. Как и к «Книге Золотой династии», к тексту «Сокровенного сказания» имели доступ только члены чингисханской семьи, чем объясняется ее название.

Эта хроника не всегда тщательно переписывалась китайскими писцами, сохранившими от нее только основные события под названием Yuan chao bishi («Сокровенное сказание о династии Юань») — по названию династии, которое приняли потомки Чингисхана, когда сели на Пекинский трон, завоевав Китай в 1279 году

В конце месяца августа 1227 года, когда угас тот, кто был в то время бесспорным властелином самой большой империи в мире, одно слово, одно только слово стало важнее всего на свете: тайна.

Летописцы утверждали, что великий хан неудачно упал с лошади да так и не смог оправиться после этого падения. Легат папы Иннокентия IV, Плано Карпини, вернувшийся из Монголии в 1247 году, сообщает, что хана поразила молния. Другие говорят, что он выпил отравленный напиток, который ему подала одна из наложниц. Но достоверных сведений о причине его смерти нет.

Ослабевший за последние месяцы, предчувствуя, что смерть близка, великий хан Тэмуджин призвал двух бывших при нем сыновей и самых верных полководцев, чтобы продиктовать им свое завещание и дать последние наставления. В течение многих дней хан совещался со своими приближенными. Больше всего его занимали война и состояние империи. Прежде всего он хотел решить мирным путем проблему наследования, чтобы обеспечить преемственность власти. Все были согласны в одном: в абсолютной необходимости скрыть неотвратимый конец хана. В интересах политики нужно было фальсифицировать факты.

Перед шатром императора в землю была воткнута длинная пика с черным войлоком на острие в знак того, что болезнь поразила повелителя. Вокруг была поставлена надежная охрана. Никто под страхом немедленной смерти не смел приблизиться без особого приказа. Все началось с великого заговора молчания. Так продолжалось три месяца.

Тэмуджину было около семидесяти лет. Его волосы и борода уже давно стали седыми. Начав осаду города Нин-ся, укрепленной столицы империи Си-Ся, против которой он вел войну уже не один год, хан укрылся по ту сторону Желтой реки, недалеко от Великой стены, на холмах у истоков реки Вэй, где он нашел желанную прохладу, уже зная, что скоро он отойдет в мир своих доблестных предков.

Единственный, по-видимому прижизненный, портрет Чингисхана находится в настоящее время в Пекинском Историческом музее, в коллекции старинной живописи, представляющей императоров монгольской династии Юань, которая правила Средней Империей между 1279 и 1368 годами и основатель которой, Хубилай-хан, принял при своем дворе венецианских купцов из семьи Поло. В этой галерее официальных портретов почетное место занимает дед Хубилая, Тэмуджин, объединивший степных кочевников; монгольские правители считали его «Великим Патриархом» (Тайцу) династии Юань.

Выполненный китайским художником после завоеваний великого хана, этот портрет кузнеца чингисханской империи, бесспорно, не может быть далеким от исторической модели, даже если он стилизован как почти вся китайская живопись этого жанра. Все другие позднейшие изображения — персидские миниатюры из Тебриза, китайская живопись или европейские иллюстрации — всего лишь интерпретация, которой не более чем плод воображения художников; некоторые из них представляют хана персидским принцем или даже одетым в европейский костюм западного монарха.

Остановимся перед этим квадратом натянутого шелка, представляющим нарисованный тушью портрет монгольского завоевателя. Он слегка повернут влево. Его массивное тело достаточно хорошо соответствует типу современных монголов, часто довольно полных. Может быть, годы сделали более тяжелым когда-то гибкий силуэт повелителя? Лицо широкое, скорее полное, нос довольно длинный и правильный, рот хорошо очерчен. Волосы седеют, так же, как и почти прямые брови, усы скрывают углы губ, борода как у китайца. Человеку, судя по морщинам, избороздившим его высокий лоб, на вид лет пятьдесят, но художник пытается сделать модель величественнее и старше, может быть, даже пририсовав ему длинную бороду древнего мудреца, — известно, каким уважением пользуется в Китае человек, умудренный годами, символ знания и опыта. Мочка уха, виднеющегося из-под шапки, очень удлинена, — отличительный признак великой мудрости, так как по традиции именно такой была форма уха Будды.

На Тэмуджине шапка из светлого меха, спадающая на затылок, как носили в то время кочевники, одежда его застегнута на правую сторону, по китайской моде. Эта деталь очень важна: по примеру европейцев, для которых только «настоящие дикари» носили перья на голове, китайцы довольно долгое время считали, что мужчины, одежда которых застегнута на левую сторону, то есть наоборот, не могут претендовать на статус «цивилизованных». В их глазах тот факт, что кочевники, жившие по ту сторону Великой стены, застегивали свою одежду как китайские женщины, был еще одним признаком варварства их нравов. Можно представить себе, что придворный художник хотел польстить своей модели и, чтобы понравиться заказчику, подправил задним числом его одежду. Но с таким же успехом можно предположить, что хан, зная китайские обычаи и постоянно общаясь с китайскими или прокитайскими советниками и военными специалистами, в конце жизни стал одеваться, следуя китайской моде.

Когда Есугэй возвращался в родную юрту, он должен был проехать мимо места, называемого Chirake'er (Желтая Степь); его удалось установить: это холмы, расположенные между озерами Буйр и Кулун. Там кочевали монгольские и онгхиратские племена. Татары, жившие южнее, видимо, появлялись в этих краях, так как «Хроника» свидетельствует о том, что Есугэй наткнулся на татарское стойбище.

Есугэй спрыгнул с коня. К нему поспешили татары. Некоторые из них еще не забыли лицо вождя рода киятов. Но Есугэй не узнал своих бывших противников. Его угостили напитком, в который постарались добавить медленно действующий смертельный яд. Личная месть или политическое убийство? Неизвестно. Как бы там ни было, на обратном пути Есугэй почувствовал смертоносное действие коварно предложенного питья. В течение трех дней он сумел удержаться в седле, прежде чем слег, найдя приют в юрте онгхиратского стойбища. И тогда очень скоро он почувствовал, что его глаза заволакивает пеленой смерти. Молоденький мальчик Мунлик склонился над умирающим, который только успел сказать: «У меня внутри болит… Позаботься о твоих младших братьях, которых я оставляю маленькими, и о вдове, твоей невестке. Привези моего сына Тэмуджина, о Мунлик, дитя мое». И переписчик «Сокровенного сказания» лаконично добавляет: «Сказав это, он умер».

Последние слова Есугэя были о сиротах, которых он оставлял после себя, о своей молодой вдове и о Тэмуджине, находившемся в семье своей будущей жены. Ничего неизвестно об отношениях Есугэя с теми, кто присутствовал при его последних минутах, в частности, с Мун ликом, которому он поручил привезти Тэмуджина домой. Кажется, мальчик, который был немногим старше Тэмуджина, тотчас же исполнил последнюю волю умирающего и отправился верхом в стойбище Дэя Мудрого, чтобы забрать оттуда маленького Тэмуджина.

Прибыв к Дэю Сетчэну, Мунлик скрыл смерть Есугэя, сказав только, что мальчика очень не хватает отцу. Мудрое решение, так как, став сиротой, Тэмуджин мог оказаться у Дэя Сетчэна на положении полуслуги. Но ему разрешили немедленно уехать. Верный своему слову, очарованный мальчиком, думая, что тот может стать хорошим мужем для его дочери, Дэй Сетчэн берег ее для него в течение четырех лет. Что почувствовал Тэмуджин, когда на обратном пути узнал о трагической кончине отца? Детское горе, омытое слезами, безмолвное отчаяние или боль, тотчас же заглушенную жаждой мести? Об этом «Сокровенное сказание» умалчивает.

Когда Оэлун отчитывала своих сыновей, говоря им, что у них нет друзей, кроме собственной тени, она не ошибалась. Закаленные в испытаниях, часто голодные как волчата — хроника сообщает, что они кормились «больной или увечной рыбой», — сыновья Есугэя мало-помалу становились мужчинами. Несчастьям не удалось сломить их волю.

Но это умение противостоять трудностям, способность бороться с судьбой вскоре стали известны Таргутаю-Курилтуку, вождю тайтчиутов, тому самому, который велел бросить Оэлун и ее близких, подвергнув их, таким образом, остракизму клана. Курилтук увидел в этом угрозу, так как он прекрасно понимал свою ответственность за бедствия семьи своего бывшего вождя Есугэя. «Сопляки выросли», — сказал он, решив, пока еще не поздно, уничтожить выводок орлят.

Так в один прекрасный день появилась группа тайтчиутских всадников. Обитатели нескольких юрт Оэлун рано почувствовали опасность. Но что можно сделать против многих вооруженных мужчин, налетевших внезапно, — как не бежать? Самая большая опасность грозила Тэмуджину, которому тогда было пятнадцать лет. Он скрылся так быстро, как только мог, в соседних лесах. Братья последовали за ним. Поспешно они сделали завал из ветвей, за которым смогли укрыться и встретить неприятеля тучей стрел. Но тайтчиуты, явно не хотевшие потерять людей в стычке, предпочли предложить сделку: они уйдут, если им выдадут Тэмуджина. Он же, понимая что является целью торга, убежал и спрятался в зарослях, густо покрывавших соседние холмы. Осмотрев место, где укрылся подросток, тайтчиуты спешились и стали прочесывать возвышенности, поросшие лиственницами и соснами. Курилтук расставил своих друзей на равном расстоянии друг от друга на открытых местах. Стража охраняла подступы к лесу. Они рассчитывали на усталость, жажду и обессиленность беглеца, голод должен был заставить волка покинуть свое логово. Тэмуджин, не расставшийся с конем, несколько раз пытался прорваться, но натыкался на заслон. «Сокровенное сказание» рассказывает, что он провел в лесу девять дней и девять ночей, прежде чем решился проскользнуть, воспользовавшись прикрытием, где, к несчастью, его ждали в засаде преследователи. Тэмуджина тот час же связали кожаными ремнями и привели к вождю тайтчиутов.

Курилтук, который мог тотчас же повелеть его убить, уступил чувству милосердия. Оценил ли он мужество подростка, сжалился ли над ним или просто решил отсрочить свою месть? Неизвестно. Как бы там ни было, он приказал своим людям надеть на шею пленного подростка колодку. Применяемая с очень давних пор в Китае, эта пытка была особенно ужасна, поскольку сковывала пленника, заставляя его сохранять нелепую и унизительную позу. Тэмуджин принужден был провести много дней с головой и руками, зажатыми в тяжелом деревянном брусе, и автор монгольской хроники рассказывает, что его водили от юрты к юрте и каждый выходил, чтобы посмеяться над ним или оскорбить его.