Перевод осуществлен по изданию: William Hope Hodgson. The Ghost Pirates. Ash-Tree Press Classic Macabre, USA. 2003

Свой удивительный рассказ он начал без особых предисловий…

На «Мортзестус» я нанялся во Фриско. Об этой лоханке болтали всякое, и некоторые дошедшие до меня слухи были по-настоящему странными, но я долго оставался без работы и поиздержался, к тому же мне слишком не терпелось уехать, чтобы придавать значение подобной ерунде. Мало ли что говорят в порту! Главное, насчет кормежки и отношения к матросам с «Мортзестуса» было все в порядке. Я, правда, поспрашивал ребят, что же все-таки не так с судном, но никто так и не смог сообщить мне ничего конкретного. Несчастливый — вот все, что они могли мне сказать. Говорили, что «Мортзестусу» чаще, чем другим, выпадают дальние рейсы; кроме того, судну не везло с погодой: дважды на нем ломало ветром рангоут да один раз сместился груз в трюме. Случались с ним и другие неприятные вещи, которые, впрочем, могли произойти практически с любым судном. Ничего необычного я в этом не увидел и был готов рискнуть, лишь бы поскорее добраться до дома. С другой стороны, будь у меня возможность выбирать, я бы, конечно, постарался отправиться в путь на какой-нибудь другой посудине.

И лишь когда относил в кубрик свой вещмешок, я обнаружил, что вся команда на «Мортзестусе» новая. Понимаете, все старики списались подчистую, как только судно пришвартовалось во Фриско; то есть буквально все, за исключением одного молодого лондонца из кокни, который оставался на борту все время, пока корабль стоял под погрузкой. Впоследствии, когда мы с ним познакомились поближе, он сказал, что твердо решил получить все, что ему причитается, а до остальных ему было мало дела.

В первую же ночь на борту я обнаружил, что буквально все матросы в открытую говорят, будто с кораблем что-то неладно. Они обсуждали это как некий общепризнанный факт, однако относились к нему как к шутке. Исключением был тот самый паренек-кокни по фамилии Уильямс; он единственный не смеялся вместе со всеми и, похоже, воспринимал проблему — если таковая существовала — чрезвычайно серьезно.

На следующее утро, будучи свободным от вахты, я первым делом осмотрел место, где странная тень проникла на судно и покинула его, но, разумеется, не обнаружил ничего необычного — и вообще ничего такого, что помогло бы мне разрешить загадку странного гостя.

После этого на протяжении нескольких дней не происходило ничего примечательного, хотя по вечерам я частенько поднимался на палубу, пытаясь найти что-то такое, что пролило бы свет на мучившие меня вопросы. При этом я держался достаточно осторожно и ни слова не говорил никому о том, что видел. Впрочем, я был уверен, что надо мной в любом случае просто посмеются.

Так прошло несколько вечеров, но я ни на шаг не приблизился к разгадке тайны. А потом в середине второй ночной вахты

[70]

случилось вот что…

Я стоял на руле, а Тэмми — молодой и совсем еще неопытный юнга, вышедший едва ли не в свое первое плавание, — дежурил у судового колокола и прохаживался по подветренной стороне юта. Второй помощник, облокотившись на ограждение впереди, курил трубку. Погода стояла по-прежнему прекрасная, а луна хотя и была на ущербе, светила так ясно, что можно было различить шляпки забитых в палубу гвоздей. Пробили три склянки, и я, признаться, начал клевать носом. Вероятно, в конце концов я все же задремал, благо наша старая калоша сама шла по курсу и мне совершенно нечего было делать, разве что время от времени подправлять курс, да и то немного. И вот сквозь сон мне вдруг почудилось, что кто-то негромко зовет меня по имени. Разумеется, я сразу встрепенулся, хотя и не был абсолютно уверен, что мне это не приснилось. В первую очередь я посмотрел на второго помощника, но он все так же задумчиво курил, обратившись ко мне спиной. Тогда я перевел взгляд на нактоуз;

[71]

«Мортзестус» шел точно по курсу, и я вздохнул с облегчением. И тут я снова услышал голос, окликавший меня по имени. На этот раз я не сомневался, что мне это не почудилось; обернувшись, я посмотрел в подветренную сторону и увидел Тэмми, который тянулся рукой через рулевое устройство, собираясь схватить меня за плечо. Я уже хотел спросить, что за бес в него вселился, но юноша поднес палец к губам, призывая меня к молчанию, а потом показал куда-то вперед, на наветренный край юта. В полутьме его лицо казалось мертвенно-бледным, и на нем явственно читалось волнение.

На протяжении нескольких секунд я, вглядывался в ту сторону, куда он показывал, но ничего не увидел.

Это произошло в первую ночную вахту, вскоре после того, как пробили шесть склянок. Я был на носу, сидел на фор-люке. На палубе не было ни души. Ночь выдалась великолепная, ветер почти улегся, и на борту было очень тихо.

Внезапно я услышал сердитый окрик второго помощника:

— Эй, на гроте! Какого дьявола ты туда забрался?

Я резко выпрямился. Некоторое время все было тихо, потом снова раздался голос второго помощника:

— Ты что, не слышишь? Что, черт тебя подери, тебе там понадобилось? Ну-ка, слезай!

Таинственного незнакомца мы ловили в ночь с четверга на пятницу. На протяжении последующих пяти дней матросы в кубрике говорили почти исключительно об этом странном происшествии, но, насколько я заметил, кроме меня, Тэмми и Уильямса, никто не отнесся к нему достаточно серьезно. Следует, впрочем, упомянуть о Куойне, который продолжал при каждом удобном случае твердить, что у нас на борту незаконный пассажир. Что касалось второго помощника, то теперь я почти не сомневался: он начал понемногу догадываться, что на борту происходит нечто весьма серьезное, что не только понять, но и представить трудно. К сожалению, ему приходилось держать свои догадки и полуоформившиеся предположения при себе, поскольку капитан и старший помощник немилосердно высмеяли его за внезапно открывшиеся способности, как они выразились, «духовидца». Об этом я узнал от Тэмми, который случайно слышал, как на следующий день во время «собачьей вахты»

[74]

оба грубовато посмеивались над вторым помощником. Тот же Тэмми сообщил мне еще одну вещь, из которой я понял, что наш второй помощник глубоко обеспокоен, ибо не может понять, откуда взялся и куда исчез таинственный незнакомец, которого он заметил поднимающимся на грот-мачту. Он даже заставил Тэмми во всех подробностях описать фигуру, которую мы видели у вьюшки лага. Но самым главным было то, что второй помощник не пытался отнестись к сообщенным ему сведениям как к чему-то несерьезному или достойному осмеяния; напротив, он слушал очень внимательно и задал юнге множество вопросов. Мне, во всяком случае, было очевидно, что он движется к единственному верному выводу, однако — Бог свидетель! — вывод этот показался бы любому здравомыслящему человеку невероятным и невозможным.

А во вторник вечером, то есть спустя пять дней после происшествия с человеком на мачте, каковое, как я уже говорил, живо обсуждалось командой на протяжении всего этого времени, случилось еще одно необъяснимое и странное событие, которое давало нам — тем, кто знал или хотя бы только догадывался об истинной природе происходящих на судне вещей, — еще больше оснований для страха. Отлично понимаю, что на тот момент те из нас, кто не был свидетелем происшедшего, вряд ли могли всерьез испугаться того, о чем я собираюсь рассказать. С другой стороны, они тоже были растеряны и недоумевали, возможно даже потрясены, и не удивительно: в происшедшем было слишком много необъяснимого, и вместе с тем — заурядного и естественного. В самом деле, что особенного может быть в том, что сам собой распустился один из закрепленных парусов? Обычное дело на первый взгляд, однако случилось это при весьма странных обстоятельствах — странных для того, кто знал столько, сколько знали я, Тэмми и второй помощник.

Первая вахта подходила к концу; пробили семь склянок, и нашу смену подняли, чтобы идти на палубу менять людей старпома. Большинство матросов уже встали с коек и сидели на рундуках, натягивая рабочую одежду. Внезапно в дверь кубрика заглянул юнга из старпомовой вахты.

— Старший помощник велел спросить, — сказал он, кто из вас крепил фор-бом-брамсель в прошлую вахту.

— А зачем ему? — поинтересовался кто-то из наших.