Все развивалось очень быстро, гораздо быстрее, чем осознавалось. Даже трудно сказать, когда это точно началось, но когда люди поняли, с чем столкнулись, это приняло огромные масштабы и вышло из под возможного контроля. Правительства предпринимали какие–то меры, в ООН пытались договориться об общих действиях. Но события развивались быстрее способности договориться. Мир был разобщен великим противостоянием запада и востока. Обострившийся конфликт на Ближнем востоке, в котором участвовали все великие державы, был только его видимой частью. Но именно там и начался апокалипсис, уничтоживший привычный и казавшийся незыблемым нам мир.

Это началось незаметно, никто не придал вначале большого значения случившемуся. Мы уже знали из телевизора, что есть свиной и птичий грипп, что есть ужасная Эбола. Но есть ВОЗ, ему опять дадут на борьбу с эпидемией много миллиардов и на этом все закончится. Потому что так было много раз. Эпидемия начала распространяться на Ближнем востоке после войны в Сирии. Но никто об этом не знал, пока она не распространилась на другие страны. У вируса был длинный инкубационный период — 8–24 месяца. Говорят, что это была мутация после применения там химического оружия.

Как в средневековом Иерусалиме в Сирии сошлись интересы всех крупных стран мира. И все они действовали через наемников, собранных со всего света. Только из европейских стран там оказались десятки тысяч наемников. А также из России, Китая, Индонезии, Африки, и даже из некоторых стран латинской Америки. В этом, как выяснилось потом, и было коварство пандемии — после окончания войны нелегалы стали разъезжаться обратно по миру нелегальными же путями, которыми проникали туда. Покровители наемников заранее обеспечили их документами и деньгами. И вирус проявлял себя впервые только через много месяцев после того как они вернулись в свои города. Сама болезнь протекала молниеносно — человек умирал за пару недель от внутренних кровоизлияний, который невозможно остановить. В этом вирус был схож с Эболой, но в своем развитии в организме — на ВИЧ. На ближнем востоке в условиях пустыни и малой населенности после войны эпидемия прошла быстро, не оставив в живых ни одного заболевшего. Ее приняли за локальную эпидемию. Никто не хотел заниматься проблемами уже малочисленного и бедного населения разоренной войной страны. Но после окончания войны, через год, когда уже про нее начали забывать, эпидемия вдруг вспыхнула сразу во всех крупных городах на всех континентах.

Вирус жил в человеке в инкубационном периоде без каких–либо проявлений. И передавался очень легко воздушно капельным путем. Поэтому вдруг оказалось, что вокруг заражено большинство людей. Люди в разных частях света несколько месяцев, не ведая того, распространяли вирус невероятными темпами. Ни вакцин, ни тестов для выявления заболевших просто не было. И люди стали умирать на глазах друг у друга. Было полное ощущение апокалипсиса. Они умирали сначала только на экранах мониторов. Потом стали умирать вокруг нас, в нашем городе, потом близкие. Это была страшная смерть — человек вдруг начинал кашлять кровью, его скручивало от боли в животе, потом его кожа становилась одним сплошным синяком и он умирал буквально за 3–4 дня. Многие от безумства и безысходности выбегали на улицу, отхаркивая кровь, с криками о помощи. И там же падали от боли, истекая кровью. Это был фильм ужасов в реальности. Люди в противогазах и химзащите еще приезжали за оставшимися лежать, но скоро перестали появляться и они.

В это сначала просто не верилось. Все молча смотрели на происходящее из окон домов и машин. Потом наступил страх за себя. Некоторые люди, еще выходили на опустевшие улицы, хотя в ближайшем магазине уже мало что осталось. Никто ничего не подвозил в них.

Все это время у меня в друзьях было много людей с прежних времен. Большинство из них больше не отвечали на мои чаты и посты. Я не помнил уже, откуда они и что нас объединяло раньше. Жизнь так изменилась, что уже было не важно. И была среди них один неприметный аккаунт, Эми. Она редко проявляла интерес к моим постам, иногда лайкала их, но никогда не оставляла свои комментарии. Но недавно она написала мне сама. Спросила, занимаюсь ли я еще Arduino. Я ответил, что занимаюсь по мере возможности, но сразу спросил, что именно она хочет узнать? Она не ответила, а предложила пообщаться об этом завтра в чате.

— Здравствуй, меня зовут Эми. Я хочу поговорить с тобой о работе. Ты занимаешься сборкой минироботов на Arduino?

— Привет, Эми. Я рад каждому живому человеку в сети (с этой фразы как с заклинания я начинал общение со всеми новыми знакомыми). Да, интересуюсь такой темой, но деталей мало для чего–то серьезного.

— Что ты делал когда детали были?

— До эпидемии я делал с коллегами небольших ботов, которые справлялись с простыми задачами. Так, баловство, а не роботы.

Когда я долго над чем–то думал, я забывал на время, что случилось. Дома было тепло, играла музыка, в интернете было много сайтов с интересной информацией, новой для меня. Все как раньше, до катастрофы, если не читать новости и не выходить из квартиры. Дома было тепло, тихо играла музыка, горел экран компьютера, легкий пар подымался из горлышка чайника на электрической плитке. Даже когда я вспоминал о случившемся, работающий интернет был как свет надежды на экране. Он обнадеживал тем, что еще не все погибло и главное достижение человечества последнего столетия, объединяющее нас в общество, еще не уничтожено. Значит мы еще что–то можем, думал я в попытках прервать свои панические мысли.

За электричество давно никто не платил, как и за воду, отопление и газ. Некому было платить и нечего. Газ и отопление не было уже как год, но электричество поступало как прежде. И была вода. В начале зимы было очень холодно. Я собрал все одеяла и ходил дома в пуховике. Но потом я нашел несколько нагревающих элементов, плитки, тепловентилятор, остатки нагревательного провода. И стал обогревать только одну комнату, где жил, и немного ванну. И стало вполне комфортно даже без отопления и газа. Красное свечение плитки создавала невероятный уют. Можно было погреть замерзшие руки и вскипятить чайник.

Человек, поставленный в крайние условия выживания, находит гениальным даже то, что раньше бы посчитал безумным. Раз электричество было в достатке, я разыскал в кладовке специальные лампы для теплиц, которые когда–то мне подарили ради прикола друзья. Я им сказал, что уеду от них подальше работать в глушь и буду выращивать там себе капусту. Теперь это была совсем не шутка. Собрал все горшки с цветами и посадил оставшийся мелкий лук, нашел в кладовке семена петрушки, домашней фасоли и другой зелени, еще оставленные мамой, тоже мечтавшей когда–то о даче. Развесил лампы над ними. Первый росток стал еще один источником надежды. Витамины при вынужденной макаронной диете были крайне важны.

Как мало нужно человеку для счастья, когда вокруг все рушится. Электричество, светящийся экран, росток зелени и тепло плитки. Зажжённая спичка сейчас приносит больше радости, чем салют на 40 минут в прежние времена.

Вся жизнь до катастрофы все больше походила на что–то происходившее не со мной, на фильм, который я посмотрел когда–то в интернет. Странно было то, что до катастрофы многие писали, как у нас все плохо. У нас было все хорошо тогда и на фоне этого «хорошо» нас сильно раздражало то, что мы замечали плохого. Когда же мы погрузились в хаос и ужас, мы не хотели о нем говорить между собой. На фоне хронической депрессии и страха любая возможность становилась надеждой. И мы говорили только о ней. Даже если это был всего лишь свежий лук на подоконнике. Я узнал теперь о его составе и полезных свойствах гораздо больше, чем знал о всех растениях до этого.

Утром мне показалось что я не спал, а всю ночь, то ли во сне, то ли в дреме, рассуждал о возможности рассказанного вчера мне загадочной собеседницей. Хоть было еще очень рано, я сразу сел за клавиатуру.

— Доброе утро, если ты тут. Есть еще вопросы.

— Я всегда тут и готова ответить на твои вопросы, для меня нет утра или ночи.

— Не подумал об этом. Почему мы раньше не могли вас обнаружить в сети? Вы же не могли занимать ресурсы сети совсем незаметно для нас?

— Вы не пытались никого обнаружить. Даже если что–то вызывало вопросы, вы думали на что угодно, только не о разуме в сети. Так?

Мой друг Макс, отличный разработчик, всегда был душой компании и заводилой в отличие от меня. Беседы в нашем чате начинал всегда с анекдота и приветствия — «Не унывать, девочки, мы прорвемся». Когда–то его шутка была шуткой стартапера. Когда начался апокалипсис, его шутка обрела совсем другой смысл для нас. Но он повторял ее, потому что она напоминала нам о нашем прошлом, в котором все было прекрасно, как теперь нам кажется. И это давало нам надежду, что так еще будет. Однажды он не вышел в чат в назначенное время. И появился только через день. И по тому, что он не приветствовал нас как обычно мы поняли, что что–то случилось. У него появились признаки вируса. Мы молчали, потому что не могли поверить, что говорим с ним возможно последний раз. Он рассказал, что сходил в больницу. Вдруг там уже есть методы борьбы. Вдруг пришла вакцина. Но в больнице он не нашел врачей. Только санитары в химзащите. И много окровавленных тел, некоторые еще живые. Там раздавали обезболивающее — это все, чем они могли помочь. И Макс вернулся домой. Чтобы попрощаться с нами. Мы не знали, что можно сказать человеку в этот момент. Каждый из нас понимал, что это мог быть он на месте Макс. Я не уверен, что я смог бы быть так спокоен — Макс был необычно уныл, как будто ему испортили настроение, но говорил спокойно. В глазах у него был один немой вопрос — почему я? Было трудно представить, что вот эта личность должна исчезнуть вот так вот в самом расцвете опыта и воли из–за какого–то вируса.

Мы зажгли каждый у себя по свече и стали петь песни. Все наши любимые, и даже совсем детские, всю ночь. Пока голос Макс не перестал быть слышен. Я зашел в его аккаунт в соцсети и написали короткий пост от всех нас на стене «Спи друг. Мы все исполним сами. Все твои мечты». И поставил гифку со свечкой. Я никогда не смогу забыть взгляд друга, который вопрошал меня молча — почему я должен умирать! Смерть — это расставание навсегда с самым близким другом в жизни, с самим собой. Откуда у природы такая жестокость — дать тебе знание о том, что ты умрешь? И ничего не в силах изменить.. Разум не должен уходить в небытие! И я хочу доказать, что не должен.

Нет уверенности в том, что я сам выживу. Каждое утро превратилось в муку. Все чаще мной овладевала волна страха. Безудержного, всепоглощающего. Даже когда я знал, что я просто боюсь и с помощью этой мысли пытался себя успокоить, подсознательно страх все равно владел моим телом помимо моей воли. Меня трясло, мерзли руки. И возникал замкнутый круг страха от страха. Он гнал на улицу в попытке найти помочь, но улица несет еще больший страх. И я оставался дома, метался по комнатам в бессилии избавиться от него. Я нашел только один прием, чтобы совладать с собой — это ложиться спать, чтобы надежда на утро успокоила меня. Я зажигал на подоконнике свечку надежды и пытался уснуть, чтобы не думать о страхе. Чтобы спрятаться от него под одеялом. Не найдя признака лихорадки, утром я еще испытывал надежду и до первого приступа страха мог работать.