О шестидесятых годах уже много сказано и написано, и в основной массе все эти слова — банальная чепуха. Да, то было время подлинного новаторства и экспериментов в поп-искусстве, причем почти все культурные революционеры той поры были невероятно молоды. Дух эпохи не поддается реконструкции, сколько бы ни возвращалась мода на одежду и музыку тех лет, — и это к лучшему, потому что шестидесятые не были до такой степени наполнены весельем и эйфорией, как сейчас может показаться.

В нашу эпоху постпанка многим трудно представить, что каких-то тридцать лет назад к вам запросто могли пристать на улице и побить только за то, как вы одеты. Трудно пережить чувство необыкновенной свободы, когда любое социальное изменение, пусть совсем ничтожное, становится подлинной революцией, направленной против косного мышления поколения родителей и ведущей к новому миру (это и впрямь был новый мир, только не тот, к которому все стремились). Трудно представить себе страдание и ужас, вызываемые мыслями о том, что тысячи твоих сверстников гибнут в бессмысленной и бесчестной бойне в Юго-Восточной Азии, которая в любой момент может перерасти в ядерную войну (и это вполне устраивало Ричарда Никсона). И совсем уж специфическим знаком времени стало разочарование в ЛСД, который оказался не панацеей, а смертельно опасным духовным суррогатом, по всей видимости распространявшимся в рамках социального эксперимента, контролируемого ЦРУ.

Такая социально-политическая обстановка стала фоном для появления, вслед за The Beatles и Бобом Диланом, тысяч рок-групп, каждая из которых хотела сказать что-то свое о существующем положении вещей. The Doors всегда выделялась из общей массы. Их творчество несомненно выходило за рамки обычных блюзовых риффов и штампов культуры хиппи. Они были неотесанными и нестандартными, и это сближало их, скорее, с ньюйоркцами Velvet Underground, а не с группами Западного побережья. И вообще, The Doors были не похожи на других.

И этой непохожестью группа по большей части была обязана своему вокалисту Джиму Моррисону. Не хочу умалять заслуг других членов группы: они создали очень своеобразное звучание и помогли Джиму лучшим образом выразить свои идеи. Но сам замысел, стихи, имидж, мировоззрение — все это принадлежало главным образом Моррисону.

Он был талантливым певцом, поэтом, художником, кинорежиссером и «эротическим политиком», коэффициент интеллекта (IQ) которого равнялся 149. В то же время даже его защитники признают, что часто Джим напоминал человека, при виде которого любой предпочел бы перейти на противоположную сторону улицы. Невыносимо грубый, ненадежный, терзаемый противоречиями, регулярно употребляющий по меньшей мере один из наркотиков, а временами опасный — вот лишь некоторые из определений, подходящих для его описания. И все же, по словам одного из членов обслуживающего персонала The Doors, «в 98 процентах случаев Джим вел себя как джентльмен».

Джеймс Дуглас Моррисон родился 8 декабря 1943 г. в Мельбурне, штат Флорида. Его мать Клара познакомилась с выпускником военно-морского училища Джорджем С. Моррисоном (которого также называли Стив) на танцах в клубе моряков в конце 1941-го, когда ей был всего 21 год. Вскоре произошло нападение на Перл-Харбор, и Стив стал готовиться к выполнению своих прямых обязанностей. В апреле 1942 года пара обвенчалась, и почти сразу Стив отплыл в северную часть Тихого океана. Когда через год он вернулся в Штаты, молодожены отправились во Флориду, где Стиву предстояло пройти летную практику. Через одиннадцать месяцев родился Джим. В дальнейшем у Моррисонов появятся еще двое детей, Энн и Эндрю, соответственно тремя и шестью годами моложе Джима.

Однажды (Джиму тогда было четыре-пять лет) вся семья ехала в машине где-то на юго-западе США. И вдруг перед ними возникло зрелище недавней автокатастрофы. Грузовик, перевозивший рабочих-индейцев, столкнулся с другой машиной, и на дороге лежало несколько окровавленных тел. Много лет спустя Моррисон рассказывал, что в тот день он впервые столкнулся со смертью и беспомощностью родителей, которые в данной ситуации просто не могли ничего поделать. И в тот момент с Джимом что-то произошло. Он рассказывал франку Лисиандро: «Это вроде проекции из далекого прошлого, но мне на самом деле показалось, что души или призраки этих мертвых индейцев — может, один или два из них, — разбушевавшись, носились вокруг меня и вдруг запрыгнули внутрь моей души. И я был похож на губку, готовый просто сидеть и впитывать все это… Это не история с привидениями, это на самом деле кое-что значит для меня».

Подобно многим семьям военнослужащих, Моррисоны много разъезжали. Детство Джим провел в Александре, штат Вирджиния, Клируотере, Флорида, Вашингтоне, округ Колумбия, Клермонте и Аламеде, Калифорния, и еще в трех или четырех городах. Стив Моррисон надолго уезжал (когда Джиму было шесть месяцев, Стив отправился на войну и три года не видел сына), он служил в Корее и, в конце концов, стал контрадмиралом. Получилось, что Джим вырос практически без отца, — возможно, именно здесь нужно искать ключ к пониманию его строптивой души. В первых интервью Джим Моррисон постоянно заявлял, что его родители умерли. Вероятно, он винил отца за недостаток внимания или презирал его профессию — кто станет хвастать отцом, занимающим высокий пост в военно-морском флоте во время вьетнамской войны! «Я просто не хотел впутывать их (родителей), — оправдывался Джим в 1969г. — Предполагалось, что это шутка: ведь довольно легко узнать детали биографии, если действительно захотеть…»

Не обласканный вниманием родителей, Джим, тем не менее, вырос здоровым, крепким, общительным парнем со своеобразным чувством юмора и склонностью к розыгрышам. Он был отчасти бесшабашным сорванцом, отчасти бунтарем, неудержимо ищущим общества таких же, как он сам. Читал он все, что попадалось под руку, начиная с журнала «Mad» и заканчивая стихами поэтов-битников.

Однако похоже, что влияние всех этих «аристократов ума» для самого Джима не было определяющим. Он вспоминал в 1968 г.: «Я вырос вместе с Элвисом Пресли, Франки Авалоном, Фабианом — всеми этими парнями. Они имели огромное общественное значение, само их существование было социально значимо». Поначалу Моррисон даже пробовал выучиться игре на фортепиано, но ему «не хватило дисциплины, чтобы заниматься этим».