Однажды Ольгерд говорит:

— В своих ошибках я всегда иду до конца.

И Геральт чувствует: он понимает Ольгерда.

Да, его грудь не пронзали мечи, его голова не летала с плеч — но шрамов на теле Геральта не меньше, чем тех, что выставлены напоказ за широко разведенным воротом дворянской рубахи, и тех, что сокрыты дорогим кунтушем. От взгляда на одежды Ольгерда, которые, черт его дери, больше демонстрируют, чем укрывают, иногда появляется доля здорового спортивного интереса — у кого на теле отметин больше? Вот бы помериться, вот бы посостязаться, как когда-то, тысячу лет назад, с Эскелем, они мерились силой в дружеском поединке на стальных мечах. Он едва не отхватил Эскелю кисть, а Эскель свернул ему нижнюю челюсть. Холера… было же время, когда это казалось забавным! Ламберт, глядя на них, закатывал глаза так сильно, что, наверное, ему каждый раз от этого жеста делалось больно.

Сейчас Геральт даже взгляд не поднимет, чтобы поглядеть на что-то подобное. Он чувствует душную и неиссякаемую усталость, когда дело доходит до того, что сейчас называют развлечением. Сложно объяснить это состояние. Ему кажется, что именно он был человеком, который запустил отсчет времени тринадцать столетий назад. Что он прожил каждый из последующих дней и продолжает, продолжает их мучительно проживать.