Простое искусство убивать

Чандлер Рэймонд

Художественная проза в ее самых разнообразных формах всегда стремилась к достоверности. Старомодные романы прошлого теперь кажутся нам напыщенными, искусственными, граничащими с пародией, но их первые читатели так не считали. Писатели вроде Филдинга и Смоллетта представляются нам реалистами в современном понимании этого слова прежде всего потому, что создавали, как правило, характеры, не скованные условностями и нередко оказывавшиеся в неладах с блюстителями порядка, но и хроники Джейн Остин, изображавшие представителей сельской знати с их многочисленными предрассудками, в высшей степени психологически достоверны. Что касается социального — и эмоционального — ханжества, то оно процветает и сегодня. Добавьте к нему хорошую долю псевдоинтеллектуальности, и вы услышите родные интонации отдела прозы вашей ежедневной газеты, ощутите привычную атмосферу литературных дискуссий маленьких клубов. Эти люди и создают бестселлеры, которые настойчиво, хоть и в скрытой форме, апеллируют к снобам, существуют под бережным присмотром ученых тюленей из литературно-критического братства и взращиваются представителями тех слишком уж могущественных «групп давления», которые, торгуя книгами, делают деньги, хотя и обожают притворяться, что заняты только развитием культуры. Попробуйте чуть задержать оплату их счетов, и вы сразу поймете, какие они идеалисты.

По многим причинам детектив редко заручается такой поддержкой. Он обычно повествует об убийстве, а стало быть, лишен утонченности. Убийство — крах отдельной личности и тем самым поражение всего человечества — может иметь (да, собственно, и имеет) определенную социологическую подоплеку.

Но оно старо как мир и потому мало волнует охотников до сенсаций. Если детективный роман хотя бы отчасти достоверен (что случается крайне редко), то он должен быть написан с известной долей отстраненности, иначе разве что безумец сможет его прочитать (или написать). У романа про убийство есть также огорчительное свойство не совать нос в чужие дела: он решает свои собственные проблемы и отвечает на свои собственные вопросы. Тем самым в нем нечего обсуждать, разве что достаточно ли хорошо он написан, чтобы считаться настоящей литературой, хотя люди, которые продают полмиллиона экземпляров такого романа, ничего на этот счет толком сказать не могут. Определить качество произведения — задача неимоверной трудности, даже для тех, кто занимается этим профессионально.

Детектив (пожалуй, я буду называть его именно так, ибо английская формула по-прежнему доминирует в этом жанре) создает своего читателя путем медленной дистилляции. То, что ему это вполне удается, равно как и удается цепко его удерживать, — непреложный факт. Но ответ на вопрос, как именно это происходит, требует более основательного исследователя, чем я. Вряд ли необходимо доказывать, что детектив — важная и жизнеспособная форма искусства. У искусства вообще нет важных и жизнеспособных форм. Есть просто искусство, что само по себе немалая редкость. Рост населения отнюдь не увеличил количество произведений искусства, хотя и увеличил количество ловких подделок и суррогатов.

Тем не менее детектив — даже в его наиболее традиционной форме — крайне трудно хорошо написать. Хороших детективов куда меньше, чем хороших «серьезных романов». Второсортные вещицы в литературе «высоких скоростей» оказываются в состоянии пережить своих собратьев; многим из них не следовало бы и родиться, но они упрямо отказываются умирать. Они столь же долговечны, что и статуи в общественных парках, и столь же бездарны. Это очень сердит тех, кого именуют носителями тонкого вкуса. Им не по душе, что серьезные, глубокие творения искусства, вышедшие несколько лет назад, стоят на особой полке в библиотеке с табличкой «Бестселлеры прошлых лет» и никто не обращает на них внимания, разве что изредка близорукий читатель подойдет, наклонится, окинет беглым взглядом и поспешит прочь, в то время как у полки с детективами толчея и пожилые дамы воюют друг с другом за право ухватить шедевры урожая того же года с названиями «Убийство и тройная петуния» или «Инспектор Пинчботтл спешит на помощь». Эстетам не по душе, что «действительно значительные вещи» пылятся на полках, в то время как «Смерть носила желтые подтяжки» выброшена тиражом пятьдесят — сто тысяч экземпляров на прилавки газетных киосков по всей стране. И, надо полагать, недолго там залежится.