Замысел и первый вариант этой пьесы возникли в Париже в 1911 году. Порожденные тоскою по родине, трудностью приспособиться к парижской обстановке, мучительным сознанием необходимости жить на чужбине, они выросли как воспоминание о молодости и свободе, о родном крае и товарищах, — попросту о родине. Впрочем, были они не только воспоминанием, но и прощанием.

Товарищи юных лет, признайтесь автору: разве этот Разбойник не списан хоть отчасти с вас самих — с вас, танцевавших в «Затишье»

[9]

, тянувшихся к каждой девушке, срывавших каждую розу и в тоже время бунтовавших против господствующих вкусов в искусстве. Веселая непокорность и жажда жизни, сиявшие тогда в молодых глазах, не утратили своей силы и в воспоминании. Какая радость и какая гордость — чувствовать свою принадлежность к молодому поколению! Чувствовать себя новатором, завоевателем, разбойником, берущим жизнь с боя! Какая свежесть — в этой беззаконности, как героически носишь на плечах своих бремя безответственности!.. Но когда автор вернулся к вам с первым вариантом в кармане, он увидел, что вы уже простились с этой молодостью. «Разбойник» остался обрывком, не имеющим конца.

Дважды возвращался еще автор к Разбойнику: первый раз — чтобы сделать его американским завоевателем, заряженным действенной энергией, как лейденская банка; второй раз — чтобы превратить его в символическую фигуру — бога молодости со всеми чудесными атрибутами первобытного божества. К счастью, оба проекта рухнули… Во время войны автор думал было вернуться к мысли о прощанье; но тут помешала абсолютная неправдоподобность сюжета о Разбойнике в тот момент, когда этот рослый, сильный парень

должен был бы быть

на войне.

И только восемь лет спустя попытался автор восстановить первоначальный план, по возможности не нарушая заложенного в нем характерного ощущения молодости. Только сам Разбойник, который прежде был двадцатилетним, теперь достиг уже тридцатилетнего возраста.

Пролог

(выходит из леса, таща за локоть Разбойника)

. Веду-таки этого разбойника. Дайте дух перевести.

(Вытирает пот со лба.)

Ну что вы на это скажете? Утром, вот только выхожу это я за ворота, вдруг вижу — кто-то мои черешни рвет. Сердцовки. Я — к нему, а он мне — не угодно ли? «Идите скорей, говорит, рвите: сладкие, как мед». Понимаете, господа, если бы он меня вежливо насчет этих черешен попросил, я бы ему попросту отказал. Но он еще мне же предлагает, мне, владельцу! Не нахальство это?

Разбойник.

Я…

Пролог.

Что — я, я? Молчи уж. Ну, я тогда с него шляпу снял. Так что бы вы думали? Он снимает с меня мою, преспокойно надевает себе на голову и уходит. Ладно! А через час, вижу, с моими работницами на траве валяется, развлекает их…

Разбойник.

Я им помогал.

Пролог.

Нечего сказать: помогал! Я прогнал его, иду себе в лес — и что же? Он там в молодняк забрался, из моего деревца себе палку режет. Я на него собаку натравил, три сотни мне стоила, а он — что бы вы думали? «Пойди ко мне, Султан», — кричит, и пес, каналья, со всех ног к нему, лапу ему подает!

Черная-черная ночь. Выходит

Разбойник

с белой повязкой на голове.

Разбойник.

Спасибо, светлячок… Эй, послушайте! О-ля! Еще светит… Алло! Эй вы, там, наверху!

Фанка

(высовывает голову из темного окна)

. Это вы, барин?

Разбойник.

Нет, это я, Фани.

Утро.

Разбойник

, с завязанной головой, сидит на скамье перед домом.

Разбойник

(тихо)

. Покажись. Ты слышишь? Я зову тебя.

Мими

(выглядывает из окна)

. Это вы?

Разбойник.

Доброе утро, Мими. Выйдите сюда.

Сцена должна иметь тот же вид, что при постановке в театре. Если возможно, позади или немного в стороне — другое место действия, отделенное от основного лесом либо кустарником: скошенный луг и на нем — маленький трактирчик «У Беранека» с несколькими столиками перед фасадом.

Из ворот выходят

Профессор

и

Профессорша

с чемоданом, пледом и т. п.; за ними идет, зевая,

Фанка

.

Раннее утро.