— Совесть! — воскликнул пан Лацина. — Нынче это называют уже не так. Теперь это называется «подавленными представлениями», но это что в лоб, что по лбу. Не знаю, слыхал ли кто из вас о случае с фабрикантом Гирке. Это был очень богатый и важный господин, рослый и крепкий, как дуб, — рассказывали, что он вдовец, а больше никто ничего о нем не знал — такая уж это была замкнутая натура. Так вот, когда ему перевалило за сорок, он влюбился в хорошенькую молоденькую куколку, всего семнадцати лет, но такую красавицу, что дух захватывало; ведь от подлинной красоты почему-то сжимается сердце, и то ли жалко становится чего-то, то ли великая нежность просыпается в душе, или еще там что-то… Вот на этой девушке и женился Гирке — ведь он был великий, богатый Гирке.

Провести медовый месяц они поехали в Италию, и там случилось вот что: поднялись они в Венеции на знаменитую колокольню и, когда Гирке глянул вниз — а говорят, вид оттуда прекрасный, — то побледнел и, повернувшись к молодой своей жене, рухнул, как подрубленный. С той поры он как-то еще больше замкнулся в себе; перемогаясь изо всех сил, делал вид, будто с ним ничего не происходит, только взгляд у него стал беспокойным и полным отчаяния. Понятно, жена его страшно перепугалась и увезла Гирке домой; дом у них был красивый, окнами в городской парк — там-то и начались странности Гирке: он все ходил от окна к окну — проверял, хорошо ли закрыты; только, бывало, сядет — и тут же вскакивает и бежит к окну — запирать. Даже ночью вставал, бродил как призрак по всему дому и в ответ на все вопросы бормотал только, что у него ужасно кружится голова и он должен запереть окна, чтоб не вывалиться. Жена велела тогда забрать все окна решетками, чтоб избавить его от постоянного страха. На несколько дней это помогло. Гирке немного успокоился, а потом снова начал подбегать к окнам и трясти решетки — крепко ли они держатся. Тогда на окна навесили стальные ставни, и супруги жили за ними, как замурованные. Гирке на какое-то время угомонился. Но потом оказалось, что головокружение охватывает его на лестницах; пришлось водить его по ступенькам, поддерживая, как паралитика, а он трясся как осиновый лист и весь покрывался потом; иногда даже сядет, бывало, посреди лестницы, всхлипывает судорожно — так ему было страшно.

Естественно, начались хождения по всевозможным врачам, и, как водится, одно светило утверждало, что это головокружение — следствие переутомления, другое находило какое-то нарушение в ушном лабиринте, третье считало, что это от запоров, четвертое — от спазм мозговых сосудов; знаете, я заметил — стоит кому-нибудь сделаться выдающимся специалистом, как в нем начинается какой-то внутренний процесс, завершающийся появлением точки зрения. И тогда этот специалист говорит: «С моей точки зрения, коллега, дело обстоит так-то и так-то». На что другой специалист возражает: «Допустим, коллега, но с моей точки зрения все обстоит диаметрально противоположно». По-моему, следовало бы оставлять эти точки зрения в прихожей, как шляпы и трости; как только впустишь человека с точкой зрения, он обязательно кто-нибудь напортит или, по крайней мере, не согласится с остальными. Но вернемся к Гирке: теперь, что ни месяц, очередной выдающийся специалист мытарил и пользовал его по совершенно новому методу; хорошо, что Гирке был здоровенный детина, он выносил все; только не мог уже вставать с кресла — головокружение начиналось, едва он взглянет на пол, — и вот он сидел, немой и неподвижный, уставясь в темноту, и лишь порой все тело его содрогалось — он плакал.

В те поры прославился чудесами некий новый доктор, невропатолог, доцент Шпитц; этот Шпитц специализировался на излечении подавленных представлений. Он, видите ли, утверждал, что почти у каждого человека сохраняются в подсознании самые разные кошмары, или воспоминания, или вожделения, которые он подавляет, потому что боится их; эти-то подавленные представления и производят в нем нарушения, расстройства и всяческие нервные заболевания. И если знающий врач нащупает такое подавленное представление и вытащит его на свет божий, пациент почувствует облегчение, и все налаживается. Однако такой лекарь по методу психоанализа должен завоевать абсолютное доверие пациента, только тогда он сможет выудить из него сведения о чем угодно — например, о том, что ему снилось, что ему запало в память с детства и все прочее в том же роде. После чего доктор говорит: итак, дорогой мой, когда-то с вами случилось то-то и то-то (обычно что-нибудь очень постыдное), и это постоянно давило на ваше подсознание, — у нас это называется психической травмой. Теперь мы это вскрыли, и — эники, беники, чары-мары-фук! — вы здоровы. Вот, стало быть, и все колдовство.

Однако следует признать, что этот доктор Шпитц и в самом деле творил чудеса. Вы не можете вообразить, сколько богачей страдает от подавленных представлений! Бедняков они обычно мучат реже. Короче, клиентура у Шпитца была отменная. Ну-с, так вот — после того как у Гирке перебывали уже все светила медицинского мира, пригласили к нему доцента Шпитца; и Шпитц объявил, что это головокружение — явление чисто нервное, и он, Гуго Шпитц, берется избавить от него пациента. Хорошо. Только разговорить этого Гирке, господа, оказалось совсем нелегко, — о чем бы ни спрашивал его Шпитц, больной едва цедил сквозь зубы, потом умолк, а под конец просто велел выставить доктора за дверь. Шпитц был в отчаянии: подумать только, пациент с таким положением, да это вопрос престижа! К тому же это был исключительно интересный и трудный случай нервного заболевания. И потом — пани Ирма такая красавица и так несчастна… И вот наш доцент впился в это дело как клещ. «Я должен найти у Гирке это подавленное представление, — бормотал он, — или придется бросить медицину и пойти продавцом в магазин Лёбля!»

Книга «Рассказы из одного кармана» впервые вышла в январе 1929 г. в издательстве «Авентинум». Книга «Рассказы из другого кармана» вышла в декабре того же года в том же издательстве.

Рассказы из первого сборника ранее публиковались в различных периодических изданиях: «Последний суд» («Небойса», 1919, 14 августа, под псевдонимом «Плоцек», в сборник рассказ включен в переработанном виде), «Голубая хризантема» («Добры ден», 1928, 1 августа), «Тайна почерка» («Добры ден», 1928, 15 сентября); «Гибель дворянского рода Вотицких» («Народни праце», 1928, 16 и 23 августа); «Следы» («Розправы Авентина», 1928, № 1, сентябрь); «Дело Сельвина» («Светозор», 1928, 4 октября); остальные 18 рассказов печатались с 15 января 1928 г. по 25 февраля 1928 г. в газете «Лидове новины» обычно в воскресных номерах и в иной последовательности, чем та, которая установлена в книжном издании. Все «Рассказы из другого кармана» были опубликованы с 1 января 1929 г. по 1 сентября 1929 г. в газете «Лидове новины» в той же последовательности, что и в книге.

О работе над рассказами Карел Чапек неоднократно упоминает в письмах Ольге Шайнпфлюговой (письма от 16, 20, 24 июля 1928 г.). В интервью 1930 г. К. Чапек говорил: «Материала было достаточно, и собирался он на протяжении всех двадцати лет моей журналистской практики. Это позволяло мне каждый день писать рассказ. Я продумывал его, когда ехал на передней площадке трамвая в редакцию... Все они взяты из жизни... Казусы и детали? Я черпал их в газетных редакциях от людей, которые были при этом. На множество интересных случаев обратил мое внимание коллега Гел...».

В другом интервью (1931 г.) Чапек следующим образом объяснял содержание книги: «Рассказы из одного кармана» включают в себя рассказы гносеологические и юридические. Юридические рассказы, как мне думается, немного лучше».

Об этическом содержании «Рассказов из другого кармана» Чапек писал видному чешскому литературоведу Яну Мукаржовскому: «Второй том... тематически более свободен, меня скорее интересовали здесь поиски проблесков человечности и нежности в рутине жизни, ремесла и привычных оценок».