Когда гонг возвестил о начале скачек, О'Дэй пошел через узкий проход, ведущий от тотализатора и выгона к ограде. Он стоял, рассеянно наблюдая, как лошади проходили первый круг, и подумал, что скачки – это такая штука, которая одним нравится, а другим нет. Лично же он был к ним равнодушен. На скачках он скучал. Люди на ипподроме продвигались к перилам. Теперь лошади заканчивали круг и переходили на прямую. Когда они приблизились к финишу, О'Дэй увидел, что его лошадь последняя. О, господи, какая скука! Он стал думать о Веннере. Надо с ним что-то делать и как можно скорее. Что именно делать – точно он не знал, но так больше продолжаться не может, это было ясно.

О'Дэй был высок и строен. Красивые плечи, томный вид и ленивая походка скрывали сильное мускулистое тело. Его лицо с широкими скулами было почти треугольным. Челюсть выглядела так, словно хотела сначала заостриться, но затем передумала и стала квадратной.

В понедельник О'Дэй проснулся в 10 утра и позвонил, а когда ему принесли завтрак, он сел на постели и стал пить кофе, думая о Нидхэме. О'Дэй плохо помнил его – много воды утекло с тех пор, когда они встречались в Америке во время войны. Однако внешность его запомнилась.

Нидхэм был высокий худой американец с необычным складом ума. Он был почти викторианец по своим взглядам, особенно в отношении женщин, и большим успехом у них не пользовался. Однажды Нидхэм оказал О'Дэю услугу, когда в процессе одного расследования последний действовал слишком решительно, что не понравилось американским властям, на которых в те времена он работал.

О'Дэй ел тосты с мармеладом и думал, что не может представить себе Нидхэма, замешанным в какую-нибудь историю с женщиной. Это ему совершенно не свойственно.

Но почему бы и нет? Когда дело доходит до женщин, не знаешь, что ожидать от мужчин. Даже такие аскеты, как Нидхэм, могут потерять голову, если найдут то, что им нужно. И чем несговорчивее женщины, тем сильнее в них влюбляются.

И легко себе представить, что Нидхэм волнуется за ту, которую любит, которой делал предложение и которая ему отказала. Сам факт, что американец влюбился настолько, что сделал предложение, говорит о том, что его интересует ее будущее. Конечно, расстроен, беспокоится и хочет что-то предпринять.

О'Дэй приехал домой во вторник в шесть вечера и поднялся к себе. Писем не было. Он снял пальто, налил себе виски с содовой, отнес в спальню и лег. Он глядел в потолок и размышлял, стараясь объяснить эту странную связь Мерис с Нидхэмом. Собственно, это нетрудно понять, так как, несмотря на свою суровость и аскетизм, Нидхэм был всего лишь человек, и вполне мог увлечься Мерис, если она этого захотела. Интересно, как они встретились, и почему Мерис выбрала общество Нидхэма для своего приключения в Себл Инн? Нетрудно было вовлечь его в это. Она, наверное, знала Сейбл Инн, возможно, была там раньше. И эта идея – написать в журнале фамилию О'Дэя – показалась ей очень забавной. О'Дэй усмехнулся. У него хватило юмора оценить это.

Резко зазвонил телефон. Это был Мак Квайр. О'Дэй сказал:

– Послушай, Мак. Сделай мне одно одолжение. Для меня лично.

– Ясно. Еще одно личное дело. Что ты задумал? Опять чьи-то неприятности? С кем ты возишься?

– На этот раз ни с кем. У меня самого большие неприятности. Пытаюсь выкрутиться.

О'Дэй сидел в баре "Серебряная рыбка" на Альбермарл-стрит, пил виски с содовой и закусывал сандвичами. Было семь часов вечера. Как чертовски много может случиться за несколько часов, подумал он. В субботу утром, когда он поехал в Пламптон на скачки, его заботило только одно: Веннер запил и не появляется уже несколько дней. А теперь появилось множество других забот. Вот уж поистине: пришла беда – отворяй ворота. Да, беда одна не приходит. О'Дэй усмехнулся. Похоже, что ничем делу не поможешь, если кто-нибудь не поговорит с Веннером разумно. Но вопрос в том, будет ли он слушать, а пока что Мерис безнаказанно подливает масло в огонь. А как ее остановить, О'Дэй не знал. Кто-то рядом сказал:

– Добрый вечер, Терри. Как дела?

Уиндемир Николз грузно уселся на стул рядом с О'Дэем.

– Бывает хуже. Выпьешь?

– Конечно. Водку, если есть.

Когда О'Дэй проснулся, было десять часов. Он сел на постели и потянулся. Каждый мускул его тела отзывался болью на это движение. Один зуб исчез – хорошо, что не передний – два другие качались. Он встал, прошел в ванную и осмотрел перед зеркалом свое лицо. На коже подбородка были ссадины – возможно, от кольца на руке одного из бандитов, левый глаз был окружен всеми цветами радуги.

Он принял душ и позвонил, чтобы принесли кофе. В ожидании его, он налил себе стаканчик бренди и принялся обдумывать ситуацию. Должно быть, подумал он, Веннер закусил удила. Что бы он ни думал насчет своей жены и О'Дэя, он должен был иметь достаточно здравого смысла, чтобы понимать простую вещь: никакое битье не заставит О'Дэя отступить. Веннеру следовало бы знать, что О'Дэй не свернет с намеченного пути только потому, что его избили два бандита.

И какой в этом толк: избивать человека, против которого ты собираешься двинуть все силы бракоразводного суда?

После подобных действий симпатии к нему сразу уменьшатся. Однако, когда люди теряют голову, они способны на всевозможные глупости, о чем впоследствии очень жалеют. И О'Дэй мрачно подумал о том, что Веннер непременно пожалеет об этой своей затее еще раньше, чем кончится эта история.

Он пожал плечами, побрился, оделся, прошел в гостиную и выпил кофе. Он подумал о том, что поведение Мерис Веннер в клубе накануне вечером – ее разговор с Мэйбл – было довольно странным. Странным потому, что Мерис не из тех малышек, что могут обсуждать свои личные дела со служащими клубов, если только за ним не крылось нечто другое.

О'Дэй проснулся в десять утра. Он встал, позвонил, чтобы принесли завтрак и кофе, принял ванну и оделся. Потом выпил кофе и съел тост. Затем пошел в гараж и вывел машину.

Когда он вошел в контору, Нелли Трандл сказала:

– Доброе утро, мистер О'Дэй. Почты очень мало.

– Кто-нибудь звонил? – спросил О'Дэй.

– Да, минут десять назад звонила миссис Веннер. Я сказала, что вас нет.