В жаркий майский день я без всякой задней мысли подремывал у себя в кабинете, когда меня вдруг разбудил телефон — я даже вздрогнул. Я взял трубку.

— Да, Джина.

— На проводе мистер Шервин Чалмерс, — беззвучно прошептала Джина.

У меня тоже перехватило дух.

— Чалмерс?! Боже правый! Уж не в Риме ли он?

Первое, что я почувствовал, услышав имя, — это желание сказать, как поразило меня ее невероятное превращение в настоящую красавицу, но, когда я заглянул в ее залитые лунным светом глаза, я передумал, поняв, что говорить очевидное будет ошибкой.

Я провел с ней в патио полчаса. Эта неожиданная встреча вывела меня из равновесия. Я отчетливо сознавал, что она дочь моего босса. Она была сдержанна, но отнюдь не скучна. Беседовали мы на посторонние темы — о вечеринке, о гостях, о том, как хорош оркестр и какая славная ночь.

Меня тянуло к ней, как булавку к магниту. Я не отрывал от нее глаз. Я не мог поверить, что это милое создание — та же самая девушка, которую я встречал в аэропорту: это было похоже на абсурд.

И вдруг, прервав этот чрезмерно чопорный разговор, она сказала:

— Вы на машине?

На этом дело, конечно же, не кончилось. А жаль: отношения между мужчиной вроде меня и девушкой вроде Хелен непременно рано или поздно осложняются.

Я пытался выбросить ее из головы, но безуспешно. Я вспоминал выражение ее лица в тот момент, когда я уходил от нее, и оно не давало мне покоя. Я знал, что напрашиваюсь на неприятности, но в ней была некая притягательность, на фоне которой любые беды казались чепухой. В моменты отрезвления я убеждал себя, что для меня она яд, а в менее трезвые мгновения говорил себе: ну и что?

В последующие пять или шесть дней я думал о ней постоянно. Я не сказал Джине, что повстречал Хелен на вечеринке, но Джипа обладает каким-то смущающим меня умением более-менее верно угадывать, о чем я думаю, и я несколько раз замечал, как она озадаченно и пытливо смотрит на меня.

На шестой день я уже, можно сказать, был конченый человек. Я так много думал об этой светловолосой славной девушке, что обнаружил полную неспособность сосредоточиться на делах. Я решил немного снять напряжение и, вернувшись к себе домой, позвонил ей.

Трубку не снимали. В течение вечера я звонил трижды. На четвертой попытке, часа в два ночи, я услышал, как трубку наконец сняли, и ее голос произнес:

До отъезда в Сорренто оставалось пять дней. За это время еще многое надо было сделать, но я обнаружил, что мне трудно сосредоточиться.

Я был похож на подростка, с нетерпением ожидающего первого свидания. Это меня раздражало. Мысль о том, что я проведу месяц наедине с этой восхитительной девушкой, по-настоящему меня взбудоражила. В моменты отрезвления — а их было мало — я говорил себе, что спятил, если иду на такое, но утешал себя тем, что на Хелен можно положиться. Раз она сказала, что мне ничего не грозит, значит, так оно и есть. Я убеждал себя, что буду последним дураком, если откажусь от ее предложения.

За два дня до моего отъезда в Рим прибыл Джек Максуэлл, чтобы заменить меня на время отсутствия.

Я работал с ним в Нью-Йорке еще в 1949-м. Он был умелым газетчиком, но звезд с неба не хватал, ограничиваясь колонкой новостей, на которые у него был нюх. Мне он не очень нравился. Он был слишком красив, слишком обходителен, слишком хорошо одет, и вообще всего в нем было слишком.

По-моему, я нравился ему не больше, чем он мне, но это не помешало мне устроить ему шикарный прием. После того как мы провели пару часов в редакции, обсуждая предстоящую работу, я предложил ему вместе пообедать.

Прежде чем сесть в поезд на Неаполь, я заглянул на службу, чтобы еще раз все проверить и посмотреть, нет ли мне каких личных писем. Это было часов в 10. Максуэлла не оказалось на месте, Джина разбирала кипу телеграмм.

— Есть что-нибудь для меня? — спросил я, усаживаясь на край ее стола.

— Никаких личных писем. Со всем этим может разобраться мистер Максуэлл, — сказала она, перебирая телеграммы аккуратно наманикюренными пальцами. — Тебе вроде бы полагается быть в дороге. Я думала, ты хочешь выехать пораньше.

— У меня уйма времени.

Мой поезд отправлялся в Неаполь только в полдень. Джине я сказал, что еду в Венецию, и мне стоило трудов не позволить ей заказать для меня место на экспресс Рим — Венеция.

Поезд прибыл на станцию Сорренто с двадцатиминутным опозданием. Народу набилось порядком, и прошло несколько минут, прежде чем я смог выйти с перрона на привокзальную площадь, где в ожидании клиентов стояла вереница такси и конных экипажей.

Я постоял на жарком солнце, выискивая глазами Хелен, но ее нигде не было видно. Я поставил чемодан на землю, отмахнулся от наглого попрошайки, который хотел проводить меня до такси, и закурил сигарету.

Я удивился, что Хелен меня не встречает, но ведь поезд опоздал, и она могла пойти по магазинам, чтобы убить время. Я прислонился к стене вокзала и стал ждать.

Толпа, выливавшаяся со станции, медленно рассасывалась. Одних встречали друзья, другие уходили пешком, третьи нанимали такси и экипажи. Наконец я остался одни. Минут через пятнадцать, когда Хелен так и не появилась, я стал проявлять нетерпение.

Возможно, она сидит в каком-нибудь кафе на площади, подумал я. Я подхватил чемодан и отнес его в камеру хранения, а затем, уже налегке, пошел по улице к центру городка.