Мы прибыли в Пелотту около девяти тридцати вечера, после четырехчасового пути из Керн-Сити. Это был типичный городок, которых много на побережье Флориды. Стандартные киоски, предлагающие нехитрые сувениры, кафе, ресторанчики, небольшие магазинчики стояли в ряд вдоль набережной.

Когда мы проезжали по главной улице, водитель грузовика по имени Сэм Уильямс обратил мое внимание на местную достопримечательность.

– Видите эту коробку, – сказал он, небрежно махнув на внушительного вида здание из стекла и бетона в сиянии неоновых реклам, стоящее на перекрестке. – Отель «Океан». Петелли принадлежит каждый метр этого чуда. Надо отметить, что ему принадлежит и весь этот город, включая вон тот стадион на холме.

Сквозь стекло я послушно глянул в указанном направлении. На холме, возвышаясь над городом, действительно стояло круглое бетонное сооружение. Его центр находился под открытым небом, а трибуны были защищены навесами от дождя. Расставленные по периметру прожектора могли освещать установленный в центре ринг, когда в этом возникала нужда.

– Очень доходное место, надо отметить. Петелли зашибает здесь бешеные деньги. – Сэм вытер потное мясистое лицо сомнительной чистоты носовым платком, сплюнул через опущенное стекло и продолжал: – Петелли проводит здесь поединки боксеров каждую субботу.

Небрежно отпихнув табурет, я полез в карман за сигаретами, но Рош опередил меня и протянул свою пачку. Я провел прекрасный вечер. Давно я уже так вкусно и сытно не ел. За ужином Рош и его жена Элис составляли мне компанию. Они принадлежали к той категории людей, с которыми я быстро нахожу общий язык, и к концу ужина мы уже были на «ты» и обращались друг к другу по имени.

Во время ужина мы поддерживали неторопливую беседу, и наконец я сказал то, что их интересовало больше всего.

– Возможно, вас удивляет, как я мог оказаться здесь, – начал я, когда Рош дал мне прикурить. – Я из Питтсбурга. У моего отца было небольшое кафе напротив сталелитейного завода Карнеги. Думаете, располагаясь в таком бойком месте, кафе было золотым дном? Как бы не так. После смерти отца у меня остались одни долги. Пришлось продать кафе, и после этого город мне опротивел. Я подумал, а почему бы мне не взглянуть на Флориду. И честное слово, ребята, я рад, что оказался здесь.

Рош почесал подбородок, рассматривая меня.

– И что же здесь такого особенного?

Я заканчивал завтрак, когда в комнате появился Рош.

– Пришел Солли Брант. Он хочет поговорить с тобой. Ты уделишь ему несколько минут?

– Почему бы и нет. А чего он хочет?

Рош пожал плечами.

– Он не сказал.

Неторопливо возвращаясь в кафе Роша, я увидел грузовик Джона Бейтса, который сворачивал на магистраль Пелотта – Майами. Я посмотрел ему вслед со смешанным чувством. У меня было такое ощущение, что следовало уехать на нем.

Рош вновь полировал кофеварку, когда я вошел в кафе.

– Так ты передумал уезжать? – спросил он. – Джон ждал тебя. Что случилось?

– Извини, Том, но так случилось. – Я вкратце пересказал ему разговор с Брантом. – С автомобилем и пятьюстами долларами в кармане я буду чувствовать себя гораздо увереннее. Правда, придется задержаться здесь на четыре дня, но зато потом я буду сам себе господин.

Потом я рассказал ему о предложении Петелли.

Следующие четыре дня и ночи Пепи и Бенно постоянно наступали мне на пятки. Мне неоднократно приходила в голову мысль удрать из города и рвануть в Майами, но в конце концов я с сожалением отказался от этой мысли – слишком опасно. Оба гангстера вцепились в меня, как клещи.

Я никому не рассказывал о моем соглашении с Петелли. И только тогда, когда Рош сказал, что наденет на бой свою лучшую рубашку, я взорвался.

– Не делай этого и не задавай вопросов, – сказал я. – Не будем вообще касаться этой темы.

Том некоторое время смотрел на меня, уже открыл рот, чтобы что-то спросить, но промолчал. Он был умный парень.

Я не рассказал Бранту о своем разговоре с Петелли, но он и так об этом знал. И все же он вел себя со мной предельно осторожно. Я видел, что ему не нравятся мои упорные тренировки.

Запах йодоформа яснее ясного подсказал мне, что я оказался в госпитале. На моих веках повисла свинцовая тяжесть, но я все же кое-как разлепил глаза. Высокий худощавый мужчина в белом халате стоял возле меня. Позади него переминалась с ноги на ногу толстая медсестра. Усталость и озабоченность читались на их лицах.

– Как вы себя чувствуете? – спросил худощавый врач. – Надеюсь, лучше?

Я попытался улыбнуться и закрыл глаза. У меня было такое ощущение, будто я продираюсь сквозь вязкую темноту. К чему такие страдания? Лучше умереть!

Темнота вновь окутала меня. Время остановилось. Казалось, я медленно падаю в бездну.

Падение продолжалось бесконечно долго, потом перед моими глазами вновь забрезжил свет, и я почувствовал, что лежу на кровати. Немного позже я обнаружил, что отгорожен ширмой. Это была белая ширма. Я забеспокоился, так как вспомнил, что такой ширмой отгораживают лишь безнадежно больных.

После полудня ко мне в палату зашел лейтенант полиции Билл Рискин. Если бы медсестра не предупредила меня, что он коп, я ни за что бы не догадался. Это был невысокий человек лет пятидесяти с морщинистым, как печеное яблоко, лицом и маленькими проницательными глазками. Он неслышно проскользнул в палату, держа в руках шляпу. Голос его был тихим и вежливым.

В это время я волновался, как норовистая лошадь. Что хочет от меня этот Рискин? Неужели он будет обвинять меня во лжи, как это делал толстый сержант?

Пододвинув стул к кровати, он уселся, скрестил ноги и взглянул на меня. На нем были ботинки на толстой подошве и белые носки, а ноги тощие, как спички.

– Итак, парень, как твоя голова? – задал он первый вопрос.

Я ответил, что все в порядке, но пальцами судорожно сжал простыню. Я боялся, что в результате разговора он объявит меня сумасшедшим, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Мой предполагаемый кузен появился в палате бесшумно, как призрак. Это был толстенький лысый коротышка с красными прожилками на лице, выдававшими любителя алкоголя, и коротенькими кривыми ножками. На его пухлых губах играла улыбка, а безжизненные глазки казались глазами змеи.

Уж что-что, а одно было ясно: этого человека я видел впервые в жизни.

Все в нем буквально кричало о больших деньгах: костюм, сшитый у первоклассного портного, рубашка, перстень с бриллиантом величиной с голубиное яйцо на мизинце правой руки.

Он бесшумно пересек помещение. В его правой руке находился огромный букет алых гвоздик, завернутых в прозрачную бумагу.

Он остановился в футе от кровати и посмотрел на меня.

Прежде чем я начал соображать, что же это вокруг меня происходит, в палату вошла медсестра.

– Вы были рады видеть вашего посетителя? – улыбаясь, спросила она. – Трудно поверить, что это ваш кузен. Вы так не похожи друг на друга.

– Для кузенов это не обязательно, – сказал я, удивляясь, что могу говорить такое.

– Вы правы. О, какие чудесные гвоздики! Это он их принес?

– Возьмите их себе. Я терпеть не могу цветов и буду рад, если вы унесете их отсюда.

Большая желтая луна лила янтарный свет на море. На песке стояла машина с включенными фарами. Парень и девушка с разных сторон от нее раздевались. Я был достаточно близко и мог слышать их голоса.

В этом месте пляж был пустынен. Я просидел в кустарнике почти три часа и уже потерял всякую надежду, когда приехала эта машина.

Парень и девушка вошли в море и, зайдя на глубину, поплыли. Я быстро вышел из своего укрытия и подошел к машине. В кармане мужского пиджака находился пухлый бумажник. Я открыл его и едва поверил своему счастью. Там было довольно много денег. Я взял сто пятьдесят долларов в мелких купюрах. Остального ему с избытком хватит на ужин со своей девушкой. Сунув бумажник обратно в карман, я скрылся в темноте.

За эти три часа, проведенные в кустах, я смог составить более или менее приемлемый план. Рискин, должно быть, решит, что я буду пытаться как можно быстрее покинуть Майами. Я ведь сам рассказал ему о том, что путешествую автостопом. Скорее всего он распорядится блокировать все дороги, ведущие из города. Я же решил затаиться в самом Майами, в каком-нибудь тихом отеле. Администратору я объясню, что ожидаю прибытия багажа. Однако нужно быть предельно осторожным. Рискин, конечно же, пустил по моему следу своих ищеек. Не исключено, что и Рикка поступил так же.

Я медленно шел в направлении ярко освещенной пристани. От усталости меня буквально шатало. С момента бегства из госпиталя я прошел несколько миль. Сидя в кустарнике, я снял повязку с головы. Голову мне обрили наголо, но рана практически зажила. Во всяком случае шляпа теперь сидела на голове как влитая.