— Ты не имел права так поступать со мной, — пробормотала я, хотя на самом деле хотела кричать и бросать все, что попадется под руку, в голову стоящего напротив обнаженного и все еще бесстыдно возбужденного мужчины.

Кто бы мне сказал, что быть одной из причин возбуждения кого-то настолько привлекательного, может оказаться так унизительно. А все из-за долбаной формулировки восприятия, она же основная суть. Одна из…

— Совершенно не могу понять причину подобной твоей реакции, — раздосадованно ответил он своим сводившим меня с ума еще совсем недавно голосом. Неожиданно остро захотелось, чтобы он прикрылся. Вот прямо от головы до пят. Впервые с того момента, как я его узнала, меня тошнило от этого совершенного тела.

— А я тебе говорил, что не стоило и тратить время на нее, — раздался еще один недовольный густой и безупречно мелодичный мужской голос. Такой же идеально наполненный поровну сексуальной мягкостью и низкой мужественной вибрацией, на которую непроизвольно отзывается твое существо, если ты, конечно, женщина по своей внутренней сути. Хотя, как теперь понимаю, у моего пола тут не было эксклюзивных прав. Фу-у-у, гадство, да простят меня боги толерантности.

— Софи, не глупи, ты же отказываешься, даже не попробовав, — продолжил уговоры первый… партнер, однако не приблизившись ко мне ни на сантиметр. И правильно. Инстинкты, пусть и изрядно подправленные генетикой, его не подвели. Прямо сейчас я была способна на некие весьма далекие от цивилизованной реакции поступки. И мне ни единой секунды не стыдно, хотя и гадко, и даже где-то мрачно-смешно.

— Госпожа Старостина, просыпайтесь, мы прибыли, — безликий голос андроида постепенно пробрался в мое сознание, и я распахнула глаза, бездумно уставившись в серое лицо с приятными, но неподвижными чертами.

— Лунная карантинная станция, — оповестил робот, до меня пусть и с опозданием дошло, и я разочарованно застонала.

— Ну нет, что же не везет-то так, — проныла я, поднимаясь.

— У Вас есть жалобы на самочувствие? — тут же заученно прореагировала умная машина. — Мне вызвать медблок?

— Нет, со мной все прекрасно в физическом плане, — отмахнулась я, ощущая, однако, легкую тошноту, будто в мой желудок поместили шарик с воздухом, что, впрочем, при данных обстоятельствах было совершенно нормально.

— Да ладно, Софи. Не смотри на меня с таким сомнением, — чуть подтолкнул меня плечом Арнольд, посмеиваясь над моим замешательством. — Всем нам придется пройти через вживление моего "Лингво".

Арнольд Штерн был одним из ксенолингвистов "Ковчега". Замечательный парень, мой одногодка и к тому же Естественный. Последний факт заметно облегчил наше с ним дружеское сближение. Надо заметить, что весельчак Арни без проблем общался со всеми вокруг, вне зависимости от их генетического статуса, это у меня были некоторые затруднения. Хотя шел всего лишь пятый день нашей предполетной адаптации и ознакомления с полным объемом будущих служебных обязанностей, а также ношения нового обмундирования, и я надеялась, что свойственное любой человеческой психике привыкание сведет на нет мой дискомфорт. Постепенно я ощущала его все меньше, оказываясь в обществе Модификатов и невольно сравнивая то, как сидит на мне тонкая ткань комбинезона, которая представляла собой, по сути, практически ежедневно обновляемую дышащую пленку биополимера. В конце концов, эй, София, все мы здесь профессионалы в первую очередь, объединенные великой целью, и внешность каждого — вещь вторичная. Убедить себя в этом мне удавалось почти на все сто, за исключением тех моментов, когда я наталкивалась на пристальный взгляд золотистых глаз капитана Тюссана, словно назло то и дело попадавшегося на моем пути, куда бы ни пошла. Под этим напрягающим вниманием я ощущала себя каким-то сборищем физических несовершенств, слишком открыто демонстрируемых этой долбаной одежкой, и режим "профи" вдруг начинал отчаянно буксовать. А еще почему-то слишком женщиной, абсолютно обыкновенной и заурядной, уязвимой и безнадежно теряющейся на фоне великолепных усовершенствованных представительниц собственного пола. И это вызывало стыд и злость. Нельзя быть настолько глупой и примитивной. Отслеживание звездного капитана не имело никакого отношения ко мне как женщине, это более чем очевидно, просто мистер перфекционист слишком переживал за успешность всей миссии в целом и усматривал во мне некую этому угрозу. Вот и сейчас на ужине в большой общей столовой, мне невольно захотелось поежиться под прицелом глаз моего надзирателя, который, сидя за три стола от нас, пялился на меня, словно ожидал, что я накосячу в любую секунду, изредка перенацеливаясь на Арни, когда тот шутливо толкал меня плечом или заглядывал в лицо, приставая с уговорами. Слава звездам, что Модификатам требовался лишь один полноценный прием еды с объемной клетчаткой, все остальное они заменяли пищевыми пластырями, так что есть в присутствии Тюссана мне приходилось только за ужином. Чего он дырки во мне сверлит? Надеется, что подавлюсь насмерть или сорвусь и начну в соседей жрачкой швыряться, давая повод признать себя психически нестабильной? Надо вообще прекратить его замечать — и дело с концом.

— Ну так как, Софи, станешь первой на борту "Ковчега", кто вживит себе мою малышку? — не унимался Арни.

— Солнце, вот на кой черт мне это делать сейчас, когда, во-первых, нам лететь до места еще шесть лет, а во-вторых, до сих пор никаких подтверждений о наличии внеземной разумной жизни не получено абсолютно ниоткуда, и Нью Хоуп не исключение, — повернулась я к приставучему ксенолингвисту. — Для чего мне тогда пригодится твой переводчик? С тамошними пресмыкающимися находить общий язык?

Конечно, при всей симпатии я не собиралась посвящать парня в то, что последним желанием моего отца, даже прописанном в его завещании, была настойчивая рекомендация отказаться от любых вмешательств в организм и усовершенствований. И пока мне удавалось, в общем-то, следовать ей, позволив себе только крайне необходимый минимум. Из всего инородного, не родившегося со мной на этот свет, во мне сейчас были коммуникатор, противозачаточный наночип и капсула экстренной первой помощи, которая должна обеспечить выброс однократной дозы замедляющих все жизненные процессы почти до нуля веществ и вызов помощи одновременно, если я получу тяжелую травму любого свойства. Кратковременная шоковая "заморозка" всех функций давала дополнительное время для обнаружения объекта, то бишь меня, транспортировки и реанимационных процедур, сложись все совсем паршиво. Внедрить их нас обязали, без всяких исключений, и мне пришлось смириться.

Уже добравшись до личного отсека, я покачала головой, отмечая, что капитан поимел меня. Однако, каков все-таки почти гениальный засранец. Раскачал мои эмоции сначала своими извинениями, искренность которых под вопросом, потом вовремя "огрел по голове" новостью о гадком поступке Басти, перенаправив весь негатив на бывшего любовника. И вот я и выболтала все об истинной причине своего подспудного раздражения. А потом смутил, погладив по шерстке и заставив почувствовать себя чуть ли не красавицей, в которой он и сам мог быть заинтересован. Ну-ну, а то я не поняла из новостей, что спит наш капитан исключительно с роскошными женщинами-Модификатами. Впрочем, дела мне до этого нет, хотя… прямо-таки "Браво", Рожер Тюссан. Напряженность, все время клубившаяся где-то под ребрами, вдруг испарилась, и даже дышать стало как-то легче. Нужно признать, что как капитан, призванный все контролировать и блюсти порядок и мир на корабле, Рожер оказался более чем великолепен. Пусть и поигрался с моими эмоциями, но главного добился: мой разум вернулся на положенное место, и плевать мне теперь на такие мелочи, что рядом с генетически измененными дамочками, похожими на стремительных и грациозных газелей, я выгляжу какой-то старинной приземистой табуреткой с вычурными и немодными давно изгибами. Я получила просто умопомрачительный шанс, оказавшись на Ковчеге, и возня вокруг собственного эго — самое последнее дело теперь. А что касается затронутой Тюссаном темы о возможных отношениях с кем-то на Ковчеге… Понятно, что все эти годы я не собираюсь блюсти целибат и избегать мужчин в принципе, но сейчас-то это совершенно неактуально. Образуется все как-то само собой, когда возникнет необходимость. На самый крайний случай есть камеры сенсорной стимуляции.

— Госпожа София Старостина, вторая смена, — низким, чуть хрипловатым голосом произнесла Абигайль Худу. Высокая, лишь сантиметров на пять ниже нашего капитана женщина-Модификат с кожей цвета чуть позолоченного кофе, посмотрела на меня своими огромными, влажно поблескивающими глазами с серебристыми радужками, дожидаясь, пока кивну. Она стояла за прозрачной временной стойкой с экраном посреди главной кают-кампании и оглашала результаты жеребьевки, придавая каждому слову сексуальное звучание. Однозначно пакет ее модификаций — "Бьюти", но наверняка еще что-то, потому что просто за красоту на "Ковчег" никого не взяли бы. Спорим, почти у каждого мужика в этом зале встает при взгляде на эту потрясающую черную богиню? Не зря же нашего капитана видят чаще всего в ее обществе. И надо признать, они безумно гармонично смотрятся рядом. Чисто машинально повернула голову туда, где сидел Рожер, и поймала его наблюдающим за мной. Снова. Странно, что наш разговор в этом смысле мало что изменил, и Тюссан по-прежнему отслеживал меня, когда мы оказывались в одном помещении. И даже более того. Он вчера появился в лаборатории и стал интересоваться у меня и моего сменщика Олега Тишина, все ли оборудование функционирует нормально и не требуется ли нам дополнительная помощь техников, не хотим ли мы заказать больше дронов-помощников. В принципе, совершенно правильное поведение капитана, желающего лично убедиться, что все идет как надо, учитывая, что осталось чуть больше суток до старта. Если не считать опять же этого его неотрывного взгляда, который, будь на месте Тюссана кто-то другой, я сочла бы по-мужски заинтересованным. Нет, думать в этом направлении я отказываюсь. Почему? Да потому что этот мужчина и я в постели — по умолчанию плохая идея. Краткая интрижка с любым другим — еще может быть, хоть я и не любительница всего случайного. А в Тюссане слишком много мощной, осязаемой энергетики, которая оставляет после себя несмываемые следы не только на женском теле, но и на сердце. Так что, как говаривали наши предки, чур меня.

Я провела ладонями по бедрам, вытирая их от выступившей в ожидании результатов жеребьевки влаги, и облегченно выдохнула. Стазис — так стазис. Даже лучше, что завтра, а не ходить с этими мыслями полгода. Думаю, после первого раза страх уйдет, и мысль о превращении на шесть месяцев в практически неживой предмет перестанет казаться столь ужасной.

После окончания жеребьевки последовала вечеринка "Прощай, дом", с которой я улизнула, чтобы проскользнуть в личный отсек и вдоволь наобщаться в сети с друзьями. Я не стала упрекать Алисию за то, что она промолчала обо всех тех гадостях, которые вываливал на меня Себастьян. В конце концов, она хорошая подруга и наверняка таким образом старалась продемонстрировать мне, насколько ничтожными находит потуги Басти опорочить меня вдогонку. И я, в принципе, даже уже не злилась на жалкого придурка. Завтра я усну, а когда проснусь, Земля и вся мелочная суета, им устроенная, будут в миллионах километров от меня.

Огромная круглая дверь отсека хранения встала на место, отрезая мне, пятидесяти моим мини-помощникам и платформе с анализатором и стерилизатором пути к отступлению. Понятное дело, я драматизирую, и ничто не мешает мне развернуться и уйти отсюда. Просто ничего не могла поделать с тем, что по спине пробежал холодок, а плечи зябко передернулись, хотя температура здесь была не намного ниже, чем в жилом сегменте "Ковчега". Обследовать на предмет возникновения биологической опасности эту часть корабля мне не нравилось. Все эти стоящие рядами здоровенные экзоскелеты, с их устрашающими руками-манипуляторами, похожими на причудливо изогнутые колоны ногами, моему воображению упорно представлялись затаившимися коварными монстрами. Эдакими чудищами, что присели повсюду вдоль стен, ожидая, когда глупая жертва вроде меня сама придет в зону их видимости. А абсолютно черное стекло лицевых щитков мнилось провалами в другую реальность, из которой за мной наблюдало нечто жуткое. Да уж, София, до сих пор ты и не подозревала за собой наличие еще и страхов мистического характера. Кто бы подумал, что подобное может тебе в голову прийти при виде самых обыкновенных механизмов, по сути, своего рода скафандров, только громадных и роботизированных, да к тому же дезактивированных. Можно себя оправдать, конечно, тем, что на Земле мне никогда не случалось бывать вблизи таких технических творений, я была совершенно не знакома с принципом их действия, или свалить на то, что мозг еще не совсем отошел от последствий стазиса. Хотя это вряд ли. После пробуждения прошло уже десять дней, обследование подтвердило полное выведение всех препаратов из организма, и ни мои личные прежние наблюдения за пробужденными, ни сведения, полученные от коллег, не свидетельствовали о возможности возникновения таких последствий, как странные тревожные фантазии или появление прежде не существовавших фобий.

— Больше света, — громко приказала я и даже прищурилась от того, насколько ярко засверкали некоторые детали спящих машин при усилившемся освещении.

Поморщилась, вспоминая далеко не приятные ощущения при выведении из сна. Было так чертовски жарко, будто в мою кровь непрерывно вливался кипяток, норовя сварить все органы изнутри вкрутую. К тому же возвращать подвижность собственным мышцам, которые упорно сопротивляются, тоже не относилось к приятным впечатлениям. Какое-то время я чувствовала себя буквально запертой в собственном теле, не способная даже открыть глаза или шевельнуть пальцем. Обо всех этих симптомах я знала раньше и морально к ним готовилась, но предварительная подготовка оказалась мало полезной в самый первый момент, пока разум пребывал в смятении, и я была полностью дезориентирована. Вот где глубокий голос капитана, щедро наполненный успокоительными нотками и почти гипнотическими вибрациями, пришелся более чем кстати. Да, он выполнил свое обещание дожидаться моего пробуждения, и его лицо было первым, что я увидела, когда наконец смогла совладать с веками и поднять их, после того как Тюссан проговорил со мной, наверное, почти час, рассказывая какие-то нелепые истории времен его пилотской стажировки. Надо признать, что сначала я испытала едва ли не счастье и желание обнять его, преисполнившись благодарности за то, что мне не пришлось лежать и слушать только писк приборов и краткие указания медперсонала, возвращаясь из состояния овоща, когда даже звука издать не можешь. Сейчас же я чувствовала лишь неловкость.

— Приступим, ребятки, — обратилась я к дронам, отмахиваясь от размышлений о причинах непонятной настойчивости капитана. То есть, с одной стороны, чего уж тут непонятного. Интерес примитивного характера — одна из простейших и естественных вещей, и мне ли не знать, что он произрастает из самых глубин сознания людей, и зачастую мы не всегда можем дать себе отчет, почему страстно желаем какого-то человека. Не влюбляемся, не хотим знать ближе, а именно хотим физически, хотя разумной своей половиной прекрасно понимаем, насколько это неуместно и неправильно. Но, с другой стороны, с чего проявлять такое упорство и тратить столько весьма ценного его капитанского времени ради того, чтобы переспать со мной, когда есть элементарный способ просто избегать встреч и не провоцировать влечение? Ведь Рожер дал понять более чем очевидно, что серьезных отношений он не ищет, да и количество доступных вариантов секса без обязательств для него необычайно обширно. Зачем ему то и дело пересекаться со мной и напоминать и так и эдак, что его предложение до сих пор в силе? Нет, он, естественно, не навязывался, в его поведении не было и намека на жалкое преследование или наглые приставания, никаких скабрезных шуток или прямых пошлых предложений, просто пара брошенных невзначай фраз, наполненных едва уловимой двусмысленностью, и пристальный взгляд, говорящий "помни, что ты можешь поиметь".

— Погано, что ты, Софи, слишком много думаешь об этом, — сказала вслух, хоть так разбавляя пугающее безмолвие, царящее в этом пристанище неподвижных механических чудовищ. — А значит, Тюссану все же удалось залезть тебе в голову и комфортно там расположиться. А ведь ты именно этого и пыталась не допустить.

— Док… умоляю, — прохрипела я и зашлась в кашле, держась за левый бок. — Пять минут всего.

— Софи, дорогая, нельзя, — дыхание Питерса тоже сбилось, но это не шло ни в какое сравнение с теми влажными булькающими хрипами, которые издавали мы с Арни. — Чем дальше отойдем, тем шире будет площадь поиска и тем больше шансов скрыться. Так что давай-давай, хотя бы быстрым шагом, но вперед.

Транспортный челнок жестко плюхнулся на брюхо где-то посреди девственных и непролазных джунглей Нью Хоуп, и пятнадцать человек, включая меня и Арни, вывалились из него, охая и растирая ушибленные места после посадки. Все же данный транспорт был предназначен в первую очередь для перевозки грузов, и посадочных кресел с ремнями и амортизацией было всего пять. Остальным пришлось вцепиться в длинные ленты для крепления грузов и держаться что есть сил. Комфорт минус сотой степени, реальный риск заработать травму, что будет практически фатально в этих обстоятельствах, и неизвестность впереди… Но когда три часа назад док Питерс просто открыл наши личные отсеки на орбитальном модуле, что уже год и два месяца по земному времени служили нам тюремными камерами, от побега в никуда с использованием опасного для здоровья транспорта не отказался никто. Потому что это был пусть и призрачный, но шанс на жизнь, в которой хоть что-то будет зависеть от нас самих, а не методичное медленное умирание с разрушением собственных личностей до основания.

Именно таким было мое существование после тяжелейшего пробуждения от более чем двухлетнего стазиса. Восстанавливалась я почти неделю, и наверняка даром для организма это не пройдет, ведь совсем не зря существовали строго рекомендуемые сроки продолжительности безопасной гибернации в шесть месяцев. Это в фантастических книгах космические странники могли пребывать в анабиозе хоть сотнями лет, в реальности же современная наука позволяла располагать намного более краткими временными отрезками без последствий. Но оказалось, что мучительное пробуждение — только начало моих злоключений. Полная изоляция, разбавляемая только визитами Тюссана раз в месяц — вот что было мне уготовано. Личный отсек на орбитальном модуле был намного меньше, чем моя прежняя каюта, покидать его я не могла, так что пищевой автомат стоял прямо здесь, так же как утилизатор и автомат выдачи скаф-пленки. В капельной душевой едва можно было развернуться.

А еще в отсеке был огромный иллюминатор во всю наружную стену, защитное внешнее покрытие которого было открыто постоянно. Нет, конечно, не для того, чтобы позволить мне любоваться красотами за бортом. Траектория движения модуля была такой, что круглые сутки я могла видеть в нем только одно — голубовато-серебристый, матово поблескивающий шар под названием Нью Хоуп. То самое место, попасть куда я могла страстно желать хоть до бесконечности, но шанса на это не получить никогда. Не раньше, чем сломаюсь и стану такой, какой меня хотел видеть капитан, и не начну делать то, что он приказал. Он напоминал мне об этом в каждый свой ежемесячный визит и терпеливо ждал результата. Естественно, моим вынужденным созерцанием недостижимого, лишением любой возможности общаться с кем-либо, кроме него, и получать хоть крупицу информации капитан не ограничивался. Он населил крошечный, отведенный мне тюремный уголок призраками. Голографические трехмерные изображения членов экипажа и пассажиров наполняли и без того тесное пространство. Тюссан твердил, что именно я повинна в их смертях. Если бы Компенсаторы работали, не пришлось бы заходить так далеко. "Посмотри, звезда моя, тебе нравится видеть кровь на своих руках? А ведь мы могли просто сделать их покорными, а не устранять" Первых "своих" призраков я не знала и никогда не видела прежде, значит, это те самые люди, кому Тюссан должен был передать все властные полномочия по прилету. Но с каждым новым его визитом их становилось больше, и я с содроганием узнавала некоторых членов экипажа. К моменту внезапного освобождения незаполненных взаимопроникающими образами мест в моей каюте не осталось, чтобы передвигаться мне приходилось идти прямо сквозь них, бесконечно глядя в полупрозрачные лица уже неживых людей. Чувство стыда я накрепко замуровала в себе еще в самом начале, но постепенно защита истончалась. Выходило, далеко не все были согласны с действиями капитана, причем настолько, что оказалось проще устранить их физически, нежели переубеждать, пусть даже насильственным образом. Отсутствие хоть каких-то знаний о том, что же творится за пределами моей камеры, тоже входило в список ежеминутно терзающих меня вещей. На фоне всего этого унизительные манипуляции капитана с моим телом выглядели сначала маловпечатляющими и не настолько задевающими, как он, очевидно, рассчитывал. Сопротивляться и пытаться игнорировать было бесполезно, это приводило его в ярость и заканчивалось еще и болью для меня, помимо обычного унижения. Схема была неизменной: капитан тратил массу времени и усилий на то, чтобы добиться от меня пусть и чисто животного, но крайне сильного возбуждения, предлагал мне попросить его об освобождении, после молчания в ответ просто заставлял удовлетворить его и уходил, вполне себе вежливо прощаясь до следующего нашего "свидания". По-настоящему груб первые месяцы он бывал нечасто, хотя в последние я видела, как в нем копится желание полностью сломать меня. Игра ему надоедала, и это пугало, потому что я была уверена: нажми он еще чуть посильнее, и я сломаюсь. Больше просто не смогу. Буду и о сексе его умолять, и займусь теми исследованиями по взлому пакетов генетических модификаций, как он требовал. Все сделаю, лишь бы выйти отсюда, лишь бы изменилось хоть что-то, прежде чем я совсем рехнусь в этом замкнутом пространстве, битком набитом мертвецами и моим разрушенными надеждами. Вид проклятой недостижимой планеты сводил с ума, и были моменты, когда я, сорвавшись, орала и колотила в иллюминатор, пачкая собственной кровью великолепный лик безразличного к моим страданиям небесного тела. Отупение от такого существования захватывало окончательно. Понимание того, что все, являющееся мною, прежней Софией Старостиной, идет трещинами или теряет форму, оплывает, как воск на солнце, становясь эфемерным даже для меня самой, было уже вроде как и не катастрофичным. Я сдамся — это неизбежно. Может, еще не в этот визит капитана и не в следующий, но сдамся. Чтобы ни было там снаружи, здесь я оставаться больше не могла. Гордость все реже вскидывала голову, упрекая в том, что быстро же я сдулась, люди, случалось, терпели и худшее годами и не предавали ни себя, ни своих принципов. Но я не те люди и больше так не могла.

Странный звук пробрался в мой тревожный сон, заставляя распахнуть глаза и резко сесть. Впрочем, я тут же об этом пожалела. Шея, спина, поясница, ягодицы, да, черт возьми, каждая мышца в моем теле протестующе взвыла от этого опрометчивого маневра, отчетливо напоминая, что перед вчерашним забегом у меня не было возможности нормально двигаться слишком долго. Снаружи едва начал проникать свет, значит, сейчас очень раннее утро. Мое первое утро на Нью Хоуп.

— Тише, София, — едва слышно прошептал все так же сидящий на посту док. — Не знаю, что у них будет за реакция на испуг.

У них? Я снова прислушалась, как можно аккуратнее придвигаясь к выходу из палатки. Сочное громкое чавканье — вот что это был за странный звук. А еще пофыркивание и протяжное тихое гудение с ритмичным глухим постукиванием. Выглянув из-за плеча неподвижного, как изваяние, Питерса, я застыла на полувдохе, потрясенно глядя на гигантов, с аппетитом поглощавших траву, что после дождя превратилась в густое скопище торчащих прямо округлых бурых палочек. Исполинские живые существа, всего около десятка, словно ожившие каменные валуны, очень медленно двигались между светлых древесных стволов. Огромные зеленовато-коричневые тела, покрытые толстой бугристой кожей, были больше всего похожи на немного сплюснутые с боков цилиндры на коротких толстых колонновидных ногах. То есть относительно всего животного они казались короткими, а я была уверена, что пройду у ближайшего ко мне под животом, не зацепившись макушкой. Спины же этих животных совсем немного не доставали до верхних ветвей здешних деревьев. Треугольные головы размером с одноместный флаер, с лицевой части увенчанные ярко-фиолетовыми наростами, сильно отличающимися насыщенностью цвета и размерами у разных животных, были сейчас низко опущены к земле, а глаза прикрыты складчатыми серыми веками, очевидно, чтобы уберечься от попадания в них этой странной травы, торчащей жесткой щетиной. Широченные и очень длинные серо-розовые языки то и дело показывались из-под их бархатистых на вид губ, обвивались вокруг изрядного размера пучков растительности и со смачным хрустом срывали ее, тут же ловко отправляя в рот. При этом появившийся вчера умопомрачительный корично-грибной запах стал настолько густым и интенсивным, что я ничего не смогла поделать с тем, что мой желудок издал просто зверское громкое урчание. Ближайший к нам гигант замер и вдруг с совершенно противоречащей прежней сонной медлительности стремительностью вскинул свою голову и широко распахнул круглые светло-серые глаза, настороженно уставившись в нашу сторону. Всего пару секунд было у нас на то, чтобы оценить это живое инопланетное великолепие во всей красе, а потом он издал пронзительный и удивительно высокий для такой громадины посвист, и остальные последовали его примеру, настораживаясь и отрываясь от поедания травы. И вслед за этим их тела стали очень быстро бледнеть и спустя какую-то минуту уже походили на некие туманные облака, а потом исчезли. Вот просто только что были многотонные создания из плоти и костей, и вдруг их нет. Послышались удаляющийся треск, грузный топот, влажное чавканье сминаемой травы и фырканье, и очень скоро все стихло.

— Ни черта себе, — пробормотал рядом со мной потрясенный Арни. — Они же просто… Вау-у-у.

— Да уж, потрясающий механизм природного камуфляжа, — согласилась я, ошарашенно моргая. — И сами они просто потрясающие. Но их реакция наводит на мысль, что здесь существует некий хищник, весьма похожий на нас, который способен обратить в бегство подобные громадины. Только от смертельной опасности бегут вот так.

Я неслась сквозь высокую траву, петляя как заяц, очень надеясь, что бегу в сторону леса. Но сколько бы я ни металась из стороны в сторону, ослепительный луч прожектора с челнока с легкостью находил меня, заставляя ощущать себя загоняемой дичью. Из громкоговорителя грохотал голос Мариса Верде, требующий сдаться по-хорошему и, кажется, я слышала позади удар об землю и лязганье, говорившие о том, что теперь преследование шло и по земле. Легкие огнем горели, глаза ничего практически не различали вокруг из-за постоянного чередования белого, жгущего глаза света и темноты, а лес все не начинался. Я, скорее всего, потеряла направление, скача от прожектора, и теперь понятия не имела, где остались мои спутники. Новый луч ударил теперь прямо мне в спину, и послышалась тяжелая частая поступь и лязганье по металлу. Оглянувшись, я увидела стремительно догоняющую точную копию того жуткого робота, что напал когда-то в отсеке хранения. Один его шаг — три моих. Никаких шансов.

— Осужденная София Старостина, немедленно остановитесь. Бегство бесполезно, — продолжал морально прессовать с небес Верде. — Сдайся, черт возьми, или пострадаешь.

Пострадаю? А последний год я прожила, жизнью наслаждаясь? Да что ты, сволочь модифицированная, знаешь о страданиях?

— Не-е-ет, — заорала изо всех сил, зная, что напрасно трачу дыхание, но протест и отчаяние рвались наружу. Снова прыгнула в сторону, стремясь ускользнуть, пусть и на пару секунд, от шарящих уже повсюду лучей. Во имя всего святого, мне нужен шанс, крошечный, я не могу туда вернуться, просто не могу.

Бум-бум-бум — проклятая машина вколачивала свои ножищи в землю, точно отбойные молотки, уже прямо за моей спиной. Я, закричав еще громче и отчаянней, метнулась вправо и с разгону врезалась в стену сплошной тьмы. Ошалев от силы столкновения, лишь через секунду осознала, что уловила тот самый дымно-терпкий запах, но к тому времени я уже валялась, уткнувшись лицом в траву, а позади происходило что-то невообразимое, судя по жуткому скрежету. Перевернувшись на спину, успела заметить только, как нечто здоровенное и темное с ужасающей силой шмякнуло об землю почти догнавшую меня железяку-убийцу, у которой почему-то была лишь одна рука. Снова режущие слух рвущегося и сминаемого металла, и в следующий раз темное чудовище подняло в воздух "Сталкера" за ногу, так как рук у того не осталось, и еще раз шарахнув им так, что я ощутила содрогание почвы, абсолютно безмолвно понеслось на двух других роботов, размахивая их измочаленным собратом как сломанной куклой и сокрушительным орудием одновременно. Прожектор с челнока на мгновение захватил это создание, но оно тут же рвануло вперед на пактически запредельной скорости, сбегая от луча. Очертаниями оно больше всего напоминало исполинских размеров медведя, вот только передние конечности были длиннее, и двигалось с какой-то пугающей рваной стремительностью. Словно после каждого молниеносного движения, за которым почти невозможно было уследить, оно чуть притормаживало, возвращаясь к скорости, хоть немного приближенной к естественной для нормального живого существа. На моих глазах происходила какая-то дикость, причем так быстро, что жалких считанных секунд не хватало для осознания. Я лишь могла смотреть, фиксируя в разуме события. Голос Верде замолк, из звуков остались лишь гудение двигателя челнока, душераздирающее громыхание разносимых существом механических тварей. Конечно, роботы не стояли на месте и двигались с убийственной стремительностью, вот только она не шла ни в какое сравнение с темпом нападавшего. Он крушил их с ошеломляющей легкостью, без малейшего труда ускользая от ударов их длинных конечностей-манипуляторов. Не прошло и минуты, а на ногах уже остался лишь один "Сталкер", но тут главный безопасник, очевидно, сумел справиться с постигшим его удивлением, и с челнока послышались хлопки, и засверкали синие вспышки.

Действие стимуляторов заканчивалось, а учитывая нагрузки и те испытания, которым подверглась моя нервная система, происходило это стремительно. Я ощущала, как силы уходят из меня, будто вода в сухую землю из прохудившегося сосуда. Эмоции тоже резко пошли на спад, уступая место всепоглощающей апатии, но с этим я еще могла бороться. Оттолкнув удерживающую меня поперек тела лапу с жесткой шерстью, я упрямо поплелась вперед, но каждый шаг давался жутко тяжело. Мышцы стали как разваренные макаронины, сердце колотилось, словно я долго бежала, а не еле тащилась. Даже одышка появилась, тут же привлекая внимание Глыбы. Он шел рядом, приноравливаясь к моему черепашьему темпу, и заглядывал в лицо, часто втягивая воздух, но я не могла на это сейчас никак реагировать. Откат по полной. Нельзя безнаказанно насиловать свой организм, не рассчитавшись за это, никакие чудеса фармацевтики этого не позволяют. Благо до скал осталось всего ничего, так что прежде чем я окончательно выдохлась, мы выбрались на каменистую площадку перед пещерой. Мои глаза уже обвыклись с темнотой, и поэтому я сразу увидела лежащего на спине дока, в чье горло уперлась волосатая конечность Аговы.

— Нет, — я бы хотела закричать, но едва ли вышло громче шепота. — Отпусти. Джеремая — друг.

По крайней мере, глаза Питерса были открыты и погибающим от удушения он не выглядел, хотя лежал неподвижно, шокированно глядя на инопланетянина.

Я хотела схватить лапу Аговы, чтобы настоять на освобождении дока, но мне удалось лишь слегка коснуться его шерсти, и он отпрыгнул от меня так, будто я его мощным разрядом шибанула, а над самым ухом гневно фыркнул Глыба. Реакция странная, конечно, но в данный момент мой разум буксовал почти на месте, и меня вполне устроил результат. Джеремая был отпущен и медленно сел, потирая горло. Но в ответ на его движение Агова подступил снова, высказываясь явно гневно и угрожающе.

— Я так понимаю, просить объяснений происходящему сейчас не самое подходящее время, — еле слышно прошептал Питерс, и я кивнула. — София, Вам срочно нужно что-нибудь съесть и принять еще дозу стимулятора, или совсем скоро Вы отключитесь.

— Звезда моя, неужели ты еще не осознала, что никуда тебе от меня не деться? — Пальцы капитана до отвращения нежно перебирали мои отросшие ниже плеч за время заключения волосы. — Я же давно живу в твоей голове, струюсь по твоим венам вместе с чувством вины за содеянное.

— Я отказываюсь чувствовать себя виноватой, — упрямым шепотом возразила я, но не шевельнулась, чтобы отстраниться от ненавистных прикосновений. Это лишь спровоцирует его быстрее напасть, причинить больше боли, чем обычно. Я просто перетерплю — визит Тюссана не продлится вечно, а потом снова соберу свое достоинство по частям и подожду, пока физические страдания постепенно исчезнут. Пока у меня есть еще крошечная толика внутренней силы и упорства, чтобы не сломаться прямо сейчас.

— Отказываться признавать вину и не ощущать ее в реальности — это совершенно разные вещи, дорогая. — Пальцы Рожера не прекращали эти заставляющие внутренне содрогаться поглаживания моих прядей, и я не собиралась открывать глаза, чтобы не видеть огонь расчетливой жестокости и беспощадного похотливого предвкушения во взгляде капитана. — Ты же умная женщина, София, и знаешь, что я найду тебя. Найду и заставлю вымаливать прощение. Ты будешь корчиться и ползать по земле, выпрашивая у меня право сделать все, как я хочу. Я тебя сломаю изнутри до самого основания, а потом соберу, как мне заблагорассудится, а ты станешь еще и восторженно благодарить меня за каждую каплю боли, лишь бы только не лишиться моего внимания.

— Не будет этого, — На этот раз я, не выдержав, дернулась прочь и буквально вывалилась из мрачного пространства, наполненного плотным удушающим сумраком злобы, страха и отчаяния, в абсолютно новое измерение яркого света, свежего, не застоявшегося воздуха, густо перемешанного с незнакомыми головокружительными запахами. Здесь оказалось бесконечное количество звуков, но ни один из них не был голосом капитана, и уже это одно делало их прекрасными. Ошарашенно заморгала, восстанавливая в памяти последние события, и попыталась подняться, но тут же испуганно замерла, потому что теплое нечто, на котором лежала, пришло в движение, а рука скользнула по горячей обнаженной коже с мощными плитами гладких мышц под ней, дрогнувших под моей ладонью. Действуя на одних инстинктах, резко вскинула голову, охнула, врезавшись макушкой во что-то так, что круги в глазах поплыли, стремительно перекатилась, падая на траву, и начала отползать, одновременно лихорадочно осматриваясь. Все мои экстренные маневры сопровождались сначала кратким недовольным шипением, а потом глухим ворчанием, поэтому именно объект, издающий их, и стал тем, на чем я сосредоточила внимание. И не в состоянии поверить собственным глазам снова заморгала, боясь, что все еще не окончательно пришла в себя и зрение шутит со мной.

Привалившись к массиву голубовато-серой скалы, в паре метров от меня полусидел крупный мужчина, на котором я, собственно, и изволила почивать минуту назад, и настороженно отслеживал мои передвижения, предостерегающе ворча себе под нос, но не предпринимая попыток схватить меня. Единственной моей эмоцией стало изумление, между тем разум четко фиксировал все представшие передо мной детали, автоматически выдавая определенные выводы. Даже в таком положении очевидно, что рост у него за два метра, вероятно, двести десять-двести пятнадцать сантиметров. Каждый мускул на очень широкой и необыкновенно объемной груди, мощном торсе, похожих на валуны плечах и здоровенных руках имел четкий, будто подчеркнутый рельеф, который, однако же, полностью соответствовал строению человеческого тела. Общее сложение и пропорции гармоничные, мышечная масса внушительная, но не чрезмерная, скорее уж, идеально функционально-оправданная. Обнажен по пояс, но в штанах из какой-то довольно мягкой на вид ткани, что однозначно указывает на определенный уровень развития с овладением основными ремеслами. Кожа оттенка очень темной бронзы, гладкая, без шрамов и волос на доступных для осмотра частях тела, в противоположность богатой растительности на лице и голове. Густая всклокоченная борода густо-черного цвета и такие же, явно очень длинные волосы были, мягко выражаясь, в весьма неухоженном состоянии. Проще говоря, это был какой-то общий колтун, хоть и не выглядевший еще и грязным. Лицо, насколько его было можно идентифицировать в этих густых волосяных дебрях, имело черты весьма схожие с коренным населением Северной Америки. Крупный "орлиный" нос с отчетливой горбинкой и красивыми подвижными ноздрями. Большие, совсем немного раскосые, очень темные глаза, которые, влажно поблескивая, неотрывно следили за процессом моего первичного осмотра их обладателя, не выражая при этом агрессии или тревоги, а, точнее уж, горели любопытством и ожиданием. Густые прямые брови, отчетливые, скульптурные скулы, просматривавшиеся даже в том хаосе, что произрастал на его щеках. Чрезвычайно высокий лоб, самую малость скошенный назад и только наполовину скрытый неопрятными лохмами. Так, конечности. По пять пальцев на руках и ногах. Строение стопы указывает на прямохождение. Ну оно и понятно. Кисть…