Задумчиво посмотрев на крючковатую роспись, Антон Бирюков отложил объяснительную и взял заявление потерпевших. В левом углу, наискосок, размашистая резолюция старшего оперуполномоченного уголовного розыска капитана милиции Кайрова лаконично приказывала: «Бирюкову! Рассмотреть, доложить…»

Антон вздохнул… Вот чем приходится заниматься… После института Бирюков попросил направление в район, где родился и вырос, надеясь, что здесь ему — специалисту с высшим юридическим образованием — будут поручать сложные дела. По простоте душевной при первом же разговоре сказал об этом своему непосредственному начальнику капитану Кайрову.

— Сразу в Наполеоны метишь? — усмехнулся тот.

— Мне больше Кутузов по душе, — отпарировал Антон. — А если без шуток, то хочу быть самим собой.

Хирургу районной больницы Борису Медникову едва перевалило за тридцать, но он уже изрядно поседел и заметно раздался вширь. По натуре из тех добряков-флегматиков, которых почти до глубокой старости знакомые называют не иначе как по имени и запросто ведут с ним доверительные разговоры, Медников был отличным хирургом, хорошо разбирался в человеческой психологии, знал уйму анекдотов, любил поговорить на самые различные темы и никогда не имел своего курева.

Когда Бирюков вернулся от Кайрова в свой кабинет, Борис уже сидел там, поставив перед собою на стол саквояж с медицинскими принадлежностями.

— Дай закурить, — вместо приветствия сказал он Антону.

Антон развел руками:

— Не курю, Боренька.

Он появился у колодца незаметно. Сняв старомодный картузишко, низко наклонил облысевшую голову и заискивающе проговорил:

— Здрасьте, граждане-товарищи. Бог в помощь…

— Здорово, Кузьмич, — ответил Чернышев и смерил удивленным взглядом щуплую фигурку старика. — Ты чего это сюда приплелся?

— Дак вот… — замялся старик. — Слышь-ка, Маркел Маркелыч, в деревне антересную историю сказывают: будто бы из колодца человека достали.

— Кто сказывает?

Солнце уже прижималось к горизонту, когда председательский «газик», пропылив по Ярскому, остановился у почерневшего старинного дома с резным крыльцом и выцветшей на солнце вывеской: «Правление колхоза». Длинная, вытянутая по сибирскому обычаю в одну линию, деревня казалась безлюдной. Только у колхозной конторы лениво урчал ярко-синий трактор «Беларусь». Откинув капот, в моторе копался плечистый русоволосый парень. Заметив председательскую машину, он быстро опустил капот и с виноватым видом стал торопливо вытирать пучком сорванной травы перемазанные маслом руки.

— Столбов! Голубчик! — открывая дверку «газика», крикнул Чернышев. — Ты уедешь сегодня или нет?

— Я что? Я хоть сейчас, — насупленно ответил парень. — Только хочется не на ремонт к соседям ехать, а работать. Сколько раз говорил вам, кольца в первом цилиндре донельзя поизносились, еле восстановил компрессию.

— Ну, а теперь-то уедешь?

— Теперь-то уеду.

Рабочий день еще не начался, — и, как всегда в такие часы, в райотделе было тихо и прохладно. «План работы», — отчетливо написал на чистом листе Бирюков, аккуратно подчеркнул заголовок и вспомнил где-то вычитанное, как один из маститых писателей, доложив перед собой чистый лист бумаги для нового романа, испытывал ужас от предстоящей работы. «Писателю было проще — он мог писать свои романы десятилетиями, а мне в положенные сроки надо укладываться», — подумал Антон, вздохнул и, сняв телефонную трубку, набрал номер Бориса Медникова. Несмотря на ранний час, Медников был на работе, но утешить ничем не мог — заключения областной экспертизы раньше чем через три дня и ждать было нечего.

Без пяти девять позвонила секретарь начальника райотдела, пригласила на оперативное совещание. На всякий случай Бирюков завернул в бумагу пуговицу и пряжку, взял их с собой и вышел из кабинета. В коридоре столкнулся с оперуполномоченным уголовного розыска Славой Голубевым — он тоже спешил на оперативку. Крепко пожав Бирюкову руку, Голубев спросил:

— Говорят, подполковник тебе серьезное дело поручил?

— Зря не скажут…

— Ты вот вчера в отъезде был, а мы здесь комсомольское собрание провели, — обычной своей скороговоркой зачастил Голубев. — Говорили о том, что в трудных делах надо помогать друг другу. Так сказать, коллективом трудные дела тянуть. Коллектив — это сила! Согласен? Так что ты давай, если помощь нужна, не стесняйся.

Участковый инспектор милиции Михаил Федорович Кротов понуро сидел за своим стареньким письменным столом в узком, как пенал, служебном кабинетике и сосредоточенно низал одну на другую канцелярские скрепки, горкой возвышавшиеся в старомодной стеклянной пепельнице. Одна стена «пенала», за спиной участкового, была увешана листовками с цветными знаками из Правил дорожного движения, на другой висел большой плакат с красноносым морщинистым пьяницей, обнимающим зеленую бутылку. Надпись на плакате предупреждала: «Алкоголь — враг здоровья!», а на лбу пьяницы белел наклеенный прямоугольник чистой бумаги. Тишину в кабинете нарушал лишь приглушенный перестук костяшек на счетах, доносящийся из колхозной бухгалтерии.

Участковый был малого роста, щуплый, однако летняя форменная рубашка с капитанскими погонами и черным галстуком сидела на нем ладно. Сухощавое, потемневшее от солнца лицо и коротко стриженые седые волосы с приглаженной на бок челкой подсказывали, что он из того поколения, на долю которого, как говорится, досталось горького до слез. Весной сорок первого призвали безусого колхозника Мишаньку Кротова на действительную службу в Красную Армию и из небольшой сибирской деревеньки привезли к самому берегу Буга, где тогда проходила государственная граница. Не успели новобранцы освоить курс молодого бойца, как обрушилась на них смертоносная война. В какие только переплеты ни попадал пехотинец Кротов. Трижды вырывался из окружения. Был контужен, два раза ранен, но все-таки, видно, родился он под счастливой звездой и день Победы встретил не на каком-то там, скажем, второстепенном направлении, а в безоговорочно капитулировавшем Берлине.

Однако не о войне думал сейчас участковый — война, хотя и ноющая, но затянутая временем рана. Невеселые мысли Кротова были заняты текущей милицейской службой. Давно бы ему пора отправиться на заслуженный отдых. И годы уже перемахнули пенсионный рубеж, и служебного стажа с лихвой хватает, да вот начальник РОВД подполковник Гладышев который год тормозит отставку, шуточками отделывается. Мол, ты, Михаил Федорович, стал в нашем районе музейным экспонатом и вполне можешь побить всесоюзный рекорд милицейского долгожительства. Шутки шутками, а если говорить серьезно, то, видать, не все благополучно у подполковника с кадрами — не может он подыскать толкового сотрудника на село.

Собственно, милицейская служба не угнетала участкового инспектора. За сорок с лишним лет Кротов настолько втянулся в нее, что, откровенно сказать, даже не представляет сейчас, как можно жить без служебных забот. Это, ведь, только со стороны кажется, будто сельскому участковому живется беззаботно, словно коту в масленицу. Забот хватает — преступления и в селах не редкость. Конечно, основная задача участкового — профилактическая работа по предупреждению преступности, но, чего скрывать, не до каждого ума профилактика доходит. Да и невозможно все предусмотреть заранее, предупредить каждую беду. ЧП — оно всегда, как гром с ясного неба. Взять хотя бы последний пример. Вчера заведующая сельмагом Бронислава Паутова привезла из райпо больше сотни банок черносливного компота. Селяне мигом его расхватали. В Сибири сливы не растут, каждому охота полакомиться. И налакомились! К вечеру чуть не вся деревня завеселела. Попробуй, участковый, предусмотри такое безобразие, когда вся страна объявила пьянству бой, а кооперативная торговля, будто вредитель, направляет в село трехгодичной давности компот, от которого за рублевку — хоть песни пой. И какие меры теперь принять участковому к заведующей сельмагом, организовавшей коллективную «пьянку»? Либо привлечь Паутову к ответственности за нарушение правил торговли спиртными напитками, либо вообще не поймешь, что с ней, опытной торговкой, делать…

Неприятность, как и беда, в одиночку не ходит. Не успел Кротов сегодня с утра пораньше пристращать Паутову, к магазину подкатил на грузовике Толик Инюшкин и прямо-таки огорошил участкового — недалеко от Серебровки, возле Ерошкиной плотины, мелиораторы начали корчевать старые пни и разрыли человеческий скелет. Пришлось срочно мчаться с Толиком к Ерошкиной плотине. В развороченной бульдозером ямке и вправду среди пожелтевших костей таращил пустые глазницы натуральный людской череп. Поприглядывался участковый к нему и так и сяк, даже осторожно повернул срезанной талинкой с боку на бок, но ничего понять не смог: то ли это древнее захоронение с незапамятных времен, то ли концы какого-то нераскрытого преступления были зарыты в землю.

Взвизгнув тормозами, машина остановилась у крыльца. Тотчас с противоположной от шофера стороны распахнулась дверца. Кротов шагнул к ней и четко откозырял.

— Здравствуй, Михаил Федорович, — протягивая участковому руку, сказал сидевший рядом с шофером пожилой районный прокурор, одетый в форменный костюм с золотистыми звездами и гербом в петлицах. — Докладывай, что за ЧП у тебя стряслось?

— Как такового, товарищ Белоносов, чрезвычайного происшествия нет, однако, полагаю, ваше присутствие необходимо, поскольку обнаружение останков человека — явление не обычное, — замысловато-казенной фразой ответил Кротов.

Прокурор обернулся к сидящим в машине участникам следственно-оперативной группы. Кроме широкоплечего рослого начальника уголовного розыска Антона Бирюкова, было их еще трое: моложавый следователь прокуратуры Петр Лимакин с университетским ромбиком на лацкане штатского пиджака, флегматичный с виду толстяк судебно-медицинский эксперт Борис Медников и смуглый до черноты эксперт-криминалист капитан милиции Семенов.

— Понятых здесь возьмем или в Серебровку заедем? — обращаясь вроде бы ко всем сразу, спросил прокурор.

Невысокая худенькая Полина Владимировна встретила сына так, будто не виделась с ним целую вечность. По-девичьи стройная и моложавая для своих шестидесяти лет, она торопливо засновала по кухне, на радостях не зная, за что ухватиться. Антон, глядя на нее, засмеялся:

— Не суетись, мам, я на полных два дня приехал.

— Так ведь, сынок, работа твоя очень уж беспокойная. Позвонят из района — только тебя и видела. Говорят, у Ерошкиной плотины кого-то убили. Полная машина следователей туда покатила. Наверно, и ты ради этого приехал?..

— Тому «убийству» завтра, может, сто лет будет.

— За что же тогда арестовали Ивана Торчкова и Арсентия Инюшкина?

Проснулся Антон поздно. Поднявшись с постели, быстро оделся и распахнул окно. Из заросшего малинником палисадника потянуло утренней свежестью. На безоблачном небе ярко сияло солнце. В селе было безлюдно и тихо. Лишь где-то за поскотиной; как всегда в страдную пору, слышался отдаленный гул работающих комбайнов. В комнату заглянул дед Матвей. Важно расправляя бороду, подтрунивающе сказал:

— Спишь, ядрено-корень, вроде кадрового пожарника.

— Надо ж хоть раз в жизни выспаться! — громко ответил Антон.

— Шибко не кричи, — дед Матвей костистым пальцем постучал по нагрудному карману рубахи, где оттопыривалась прямоугольная коробочка слухового аппарата. — С этой машинкой я теперь, будто по радио, все слышу. Умывайся — чай пить станем.

— Отец с матерью уже позавтракали?

У колхозной конторы возле трехтонного самосвала с голубой кабиной участковый инспектор Кротов, сурово помахивая пальцем, делал внушение вихрастому парню в коричневой куртке на «молниях» и в джинсах. Бирюков еще издали узнал разбитного шофера Серебровской бригады Сергея Тропынина, прозванного за неуемную энергию и суетливость «Торопуней».

— Лихачит, понимаете ли, — смерив строгим взглядом парня, сказал подошедшему Бирюкову Кротов. — Сегодня утром раздавил гусака, принадлежащего Федору Степановичу Половникову.

Антон, поздоровавшись с участковым, протянул руку Тропынину:

— Ты что же, Сергей, неприятности землякам причиняешь?

— Бывает… — Тропынин смущенно потупился. — План надо делать, а тут порасплодили кур да гусей — по деревне не проехать.