Сон был так сладок и крепок, что он, слыша трезвон будильника, никак не мог оторвать голову от подушки. Но сознание уже проснулось и напомнило о предстоящем полёте. Надо вставать и собираться на аэродром. А голова была такой тяжелой и непослушной, что он лежал ещё с минуту, мысленно ругая себя за вчерашнюю вечеринку. Не следовало ходить в ресторан, поддаваться уговорам Ларисы. Ей-то что, у неё выходной, целый день можно дрыхнуть, а ему десять часов крутить штурвал. И греческий коньяк оказался дерьмовым, хотя выпил он не более ста пятидесяти граммов… Правда, отказаться тоже нельзя было: Жанна — лучшая подруга Ларисы, и двадцать лет — раз в жизни бывает. И ухаживает за ней друг Геннадия Валентин Артамонов, бортинженер. Ему тоже лететь, и тоже он выпивал, как и Геннадий, в меру… А тут ещё этот прапорюга, правда, бывший, Желкашинов. Надрался со своими подопечными, к их столу приперся, Ларису на танец пригласить. Лариса, разумеется, отказала, а он своё: «Что, только с офицерами танцуем, отставной прапорщик чином не вышел?» Тогда и вмешался Геннадий:

— Послушай, Тимофей, иди к своему столу. Дай нам поговорить.

— А я не к тебе обращаюсь, — зло ответил Желкашинов. — Когда Тимофей горючим заведовал, все к нему с поклоном шли, а теперь, видишь ли, носы воротят…

Действительно, Геннадий раза два обращался к нему с просьбой заправить свои «Жигули», когда на АЗС не было бензина, и каждый раз расплачивался то деньгами, то подарком, но почтительно никогда к Желкашинову не относился. Тем более теперь, хотя бывший начальник ГСМ бизнесменом заделался, иномарками торгует.

Кленов вышел из штаба таким взбешенным, что бесцельно побрел по улице гарнизона, не зная куда и зачем, не замечая прохожих. Остановился лишь у проходной аэродрома с пустующей будкой, где ещё года два назад постоянно маячил часовой. Теперь ни часового, ни иной души на аэродроме, словно с катастрофой «Руслана» вымерло всё.

Уже изрядно стемнело, и на нижнем этаже командно-диспетчерского пункта, где располагалась метеостанция, в окнах горел свет.

Зачем он пришёл сюда? Наверное, чтобы увидеть кого-нибудь на КДП из друзей-летчиков и рассказать им о нелепых подозрениях полковника. И что из того? Посочувствуют, повозмущаются, а кое-кто и вправду может подумать: «А почему ты не полетел?» Он как предчувствовал, что такое может случиться, рвался в полет. Уж лучше погибнуть, чем считаться диверсантом, погубившим своих товарищей.

Он повернулся и побрел обратно. Никого не хотелось видеть. Что-то надо предпринять, доказать свою невиновность. Но как, чем? Пойти к Тамаре Михайловне, ведь это она настояла на отстранении его от полета. А сегодня измеряла у него давление с плотно стиснутыми губами, сердитая и взвинченная, будто и в самом деле он в чем-то виноват. Заставила сдать кровь на анализ.

Утро следующего дня потрясло членов комиссии по расследованию летного происшествия новым ошеломляющим известием: убит прапорщик Рыбин, вчерашний начальник караула, которого сменили вечером специально для допроса. Вертлявый и трусливый прапорщик после долгих и невнятных объяснений о трудностях несения караульной службы, нехватки людей и плохой экипировки наконец вынужден был пролить свет на происходившие на самолетной стоянке события в канун катастрофы «Руслана».

В третьем часу Рыбин, взяв с собой караульного рядового Клюева, пошел проверять посты. Погода была отвратительная — сильный ветер хлестал в лицо мокрым снегом, мешая при свете карманного фонарика разглядеть протоптанную тропинку от караульного помещения на аэродром. С трудом они добрались до деревянной будки, в которой техник хранил запчасти и инструмент, а в дни работы на аэродроме здесь в перерыве коротали время и летчики, балагуря и рассказывая последние анекдоты.

— Передохнём малость, — остановился Рыбин, выключая фонарик. — В такую погоду хороший хозяин скотину со двора не выпускает, а нам сам чёрт не брат — служба! Уверен, эти ханурики Халмурадов и Бескоровайный отсиживаются где-то в укромном местечке. Не раз я засекал их вместе и давно собираюсь врубить им на всю защёлку…

Только проговорил, как в снежной круговерти мелькнула человеческая фигура.

Группа подполковника Семиженова опросила всех соседей прапорщика Рыбина и обитателей гостиницы, но ничего нового, кроме того, что уже было известно от лейтенанта Таранова и дежурной по гостинице, не выяснила. Не дали пока результатов и поиски «Вольво» и «Волги» с характерными рисунками протекторов. Да и трудно было ожидать другого: убийцы и похитители тщательно готовились к акции, все продумали до мелочей, такие следов не оставляют.

Военные следователи совместно с оперативниками уголовного розыска продолжали прочёсывать город и загородные дома в поисках капитана Кленова, но тоже пока безрезультатно, и Семиженов всё чаще стал ловить себя на мысли, что второго пилота, как и прапорщика, диверсанты вряд ли оставили в живых. Оставался безответным вопрос: зачем в таком случае они увезли его? Чтобы скомпрометировать?

То, что Кленов с невестой посетили накануне полета ресторан, чтобы поздравить Жанну Петровскую с двадцатилетним юбилеем, подтвердилось очевидцами. Драку в ресторане, точнее в туалете ресторана, никто не видел, но что подручных Желкашинова отделал Кленов, не вызывало сомнения — других летчиков там не было. И то, что кто-то добил одного из них дома, тоже бесспорно: после туалетной драки дальнобойщики еще с час гужевали в ресторане… Но чтобы от ста пятидесяти граммов коньяка поднялось давление крови у такого молодого здорового офицера — факт весьма сомнительный. Что-то в коньяк было добавлено? Вполне вероятно. Тогда кем? Бортинженер Артамонов отпадает — сам летел, Лариса Писменная тоже — невеста. Жанна? Из-за ревности или ещё из-за чего-нибудь? Тоже маловероятно, но допустимо… Нет, недопустимо. Кленова выводили из строя, чтобы пустить органы следствия по ложному пути. Жанне это было ни к чему. Значит, был кто-то еще, либо сам официант, принесший коньяк и наливавший первые рюмки, либо буфетчица, выполнявшая чье-то задание, либо кто-то сидевший близко к их столу. Вот этого таинственного злодея и надо искать.

Семиженов допросил Ларису и Жанну. Они подтвердили, что греческий коньяк им не понравился, с каким-то неприятным привкусом, и женщины перешли на шампанское; что к их столу подходило немало людей, знакомых и приятелей знакомых, чтобы поздравить юбиляршу. Пришлось проверять каждого, и не только из тех, кто подходил с поздравлениями, а всех, кто был в тот вечер в ресторане. Среди прочих оказались и недавние сослуживцы Кленова, бывшие техник самолета лейтенант Кочергин и начальник склада горюче-смазочных материалов прапорщик Желкашинов. Оба уволились по собственному желанию. Первый ушел в коммерческие структуры Хорькова охранником, второй — поставщиком иномарок, вместо умершего Аламазова. Желкашинов подходил к столу, приглашал Ларису на танец, из-за чего произошёл небольшой конфликт, и офицеры отправили прапорщика обратно к его дружкам. Те к столу не подходили…

Энтузиазм генерала Гайвороненко, не прекращавшего расследование и в состоянии болезни, окончился тем, что грипп дал осложнение на легкие и он вынужден был улететь в Москву. Бразды правления взял в свои руки полковник Возницкий. Он попытался было командовать и представителем ФСБ подполковником Михайленко, понукая его к розыску капитана Кленова, но получил отпор.

— …Все ваши выводы по катастрофе и версии относительно виновников — чистая липа, — вдруг заявил Михайленко. — Объясните мне, что это за зверь так называемый кристаллин, каковы его свойства. И сколько его надо, чтобы в керосине образовались кристаллы? Представители завода утверждают, что это чушь собачья, ваши выдумки, чтобы вину за разгильдяйство, за плохую подготовку техники к полету свалить на других…

Выяснилось, что так называемого кристаллина на складе ГСМ давно нет, стали искать его на других аэродромах, чтобы произвести испытание двигателей и проверить, хватит ли канистры этого реактива, чтобы закупорить фильтры трех двигателей. Помощники Михайленко с ног сбились, разыскивая в гарнизонах непонятную, никому не известную доселе жидкость. Выяснили, что кристаллин изобрели несколько лет назад в научно-исследовательском институте города Баку для превращения нефти в более густую массу, чтобы легче было собирать её в море в случае крушения танкеров. Но вскоре от кристаллина отказались — нашли более эффективный катализатор.

Михайленко послал своего помощника капитана Грибанова в Баку, чтобы достать кристаллин и выяснить, кто мог получить его в институте. Канистру кристаллина ему изготовили, а вот разобраться, кому и когда его отпускали, оказалось делом непростым. Командировка капитана Грибанова затягивалась.

В голове вертелись слова давно где-то вычитанного стихотворения: «Судьба играет человеком. Она изменчива всегда. То вознесет его высоко. То бросит в бездну без следа». Вот и с ним судьба сыграла такую штуку: столько сил, нервов потратил он, чтобы стать летчиком, и вдруг — диверсант, убийца… Кто и зачем сделал его снова летчиком? Расскажи свою историю органам безопасности, не поверят. На то, видно, и расчет был…

Кто же так ловко сумел расставить ему сети, что выбраться из них, кажется, нет никакой возможности? Сам Бен Ладен позавидовал бы такому мастеру хитрой ловушки. Но, говорят, на каждого хитреца — по два удальца. Геннадий кое-что уже предпринял… А ведь поначалу он и мысли не допускал, что это не фээсбэшники пришли за ним…

Он вернулся из штаба в свою комнату взбешенный и униженный, понимая, что угроза полковника Возницкого — не пустые слова, брошенные со злости, чтобы припугнуть строптивого капитана. И подозрения его тоже не вымыслы человека с больным воображением.

Вечером в номер к Кленову зашел техник самолёта Парамонов и сообщил потрясающее известие: комиссия склоняется к выводу, что катастрофа «Руслана» произошла из-за диверсии — в керосине якобы обнаружено присутствие некоего вещества, способствующего образованию в топливе кристаллов, которые и закупорили фильтры двигателей.

Прошла неделя с тех пор, как Андрей улетел из Хабаровска, едва ли не нос к носу столкнувшись со своим подопечным, оказавшимся в автобусе рядом с подполковником из ФСБ. Но беспокойство его не покидало. Не зря, видно, шеф предупреждал: за летуном глаз да глаз нужен. А он-то, как последняя дешевка, поверил ему… Надо же, так опростоволоситься! Да и как было не поверить: с дачи не сбежал, с подручным Курдюмова Абреком разделался, как повар с картошкой. Летает, доставляя контрабанду куда нужно и кому следует. Летает… Это, пожалуй, больше всего и подкупило Андрея. В девяносто шестом году, в Чечне, когда группа разведчиков, в которой находился и Андрей, попала в окружение моджахедов и не было никакой надежды остаться живым, вдруг появился вертолет. Точные удары реактивными снарядами и из пушки разметали нападавших. Потом прилетел «Ми-8» и под прикрытием того же «Ми-24» вначале вывез раненых и убитых, потом оставшихся в живых троих разведчиков. Среди них был и Андрей.

Когда приземлились и он осознал, что спасен, не стесняясь нахлынувших чувств, подошел к пилотам и расцеловал их…

Хотя, когда Константин неделю назад сообщил, что на даче Сысойкина побывали менты, Андрей подумал о Геннадии: кроме него, никто не знал о потаенном гнездышке, где отсиживались похитители. Но тут же усомнился: какой ему резон? И вот случайная встреча в автобусе. Хорошо, что в свое время Дубосеков велел своим подопечным время от времени наблюдать за зданиями, где размещались руководящие сотрудники ФСБ и МВД, и заставлял запоминать их обитателей. А подполковника Михайленко Андрей видел не однажды во Дворце культуры на встречах с залетными депутатами Госдумы…

Андрей прилетел в Хабаровск по указанию Дубосекова для выяснения обстановки в местной организации «Патриотов отечества», где наметился нежелательный раскол. Обломонов, региональный «партайгеноссе», должен был его встретить, но то ли что-то случилось непредвиденное, то ли в ночной темноте и сутолоке они разминулись, но посланнику пришлось довольствоваться автобусом — в аэропорту в тот момент и такси не оказалось. Можно было подождать в зале ожидания — на улице было слякотно и промозгло, но Андрей, настороженный отсутствием встречающего, не захотел мозолить глаза местным филёрам.

Дубосеков не находил себе места, метался взад-вперед по кабинету, время от времени поглядывая на часы. Шёл двенадцатый час, а ни звонка, ни кого-то из подручных Гагарова. Загуляли или?.. Он готов был к худшему: хотя и рассчитывал на свою смекалку, на информаторов, но слишком силы неравны — там ФСБ, военная прокуратура, уголовный розыск, милиция, а здесь, по существу, он один. На шайку Гагарова надежда плоха, а «патриоты» разбросаны по разным местам, оперативная связь с ними не налажена, и действуют они в основном пока на свой страх и риск. Из Риги что-то долго нет никаких сообщений. Получил Кукушкин баксы или нет? Когда выедет? Не махнул ли он с кругленькой суммой за бугор? Не должен. Наверное, с банком какие-то неувязки…

Жорик нервничает, психует. Пять тысяч баксов брал — не психовал, а теперь дрожит, что следователи могут вычислить, кто всыпал Ларисе яд в кофе… Не те, не те пошли кадры. К сожалению, не сумел он, Дубосеков, создать настоящий боевой отряд, с помощью которого можно было решать многие проблемы. Не успел. Еще хотя бы годик… Этот козёл Лебединский заварил кашу с местью… Ему-то что, откупится, выкрутится из любых ситуаций — в Москве мохнатая рука, — а с Дубосековым церемониться не станут, все грехи на него свалят. И правильно он сделал, заготовив паспорт на имя Сидоркина Василия Сергеевича, продумал план бегства. В Японии, возможно, и не очень-то его ждут, но никуда не денутся, примут субчики, тем более что в их банке у него на счету лежит кругленькая сумма…

А звонка все нет. Придется самому звонить. Только не с этого телефона — менты не должны знать, кто и откуда звонит. Не исключено, что и здесь где-то установлено подслушивающее устройство.

Дубосеков нажал кнопку вызова дежурного.