Младший брат

Чернов Алексей

«Первые три месяца своей жизни я забыл напрочь. Они стерлись из памяти в тот момент, когда чьи-то руки – как мне показалось в тот миг, безжалостно сильные – посадили меня на березовый высокий пень, что спилен был вровень с забором. Потом руки исчезли, я остался один в холодном тумане раннего утра. Стоял конец августа. Я тогда еще ничего не знал про зиму, но то утро пахло сыростью и холодом…»

Алексей Чернов

Младший брат

© ООО «Астрель-СПб», 2011

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Люди порой совершенно не понимают, что мы делаем…

1

Первые три месяца своей жизни я забыл напрочь. Они стерлись из памяти в тот момент, когда чьи-то руки – как мне показалось в тот миг, безжалостно сильные – посадили меня на березовый высокий пень, что спилен был вровень с забором. Потом руки исчезли, я остался один в холодном тумане раннего утра. Стоял конец августа. Я тогда еще ничего не знал про зиму, но то утро пахло сыростью и холодом.

Разумеется, я заплакал. А кто бы из вас не разревелся на моем месте? Я боялся двинуться с этого сделанного чуть-чуть под наклоном свежего спила, впивался когтями в древесину и вопил. Непрерывно, на одной заунывной отчаянной ноте. Я звал на помощь – но звал неведомо кого – ибо ничего, кроме страха, во мне не было.

Поначалу никто не откликался. Потом забрехали собаки. Одна, вторая. Вскоре вся округа захлебывалась собачьим лаем.

Тогда, протяжно скрипнув петлями, отворилась наконец дверь в дом, и женский голос спросил:

– Что это у нас за концерт? Антон, ты что-нибудь видишь?

– Мама, у нас котик, – ответил детский голос. – Рыжий-рыжий. Зовут Рыжик.

Мальчик лет семи стоял на крыльце и смотрел на меня с радостным восторгом обретения.

Потом он подбежал к березовому обрубку, протянул руки, но ему было до меня никак не дотянуться.

– Прыгай, Рыжик! – крикнул Антон.

Но я лишь заплакал в ответ – громче прежнего.

Тогда подошла хозяйка и сняла меня с мертвого дерева. В следующий миг я очутился в руках у Тошки.

Так я обрел старшего брата. Я вцепился в его курточку всеми имевшимися в наличие когтями.

2

Ну, теперь вы подумаете – так они подружились. Как бы не так!

13

Через месяц с небольшим они появились на свет – три чудных котенка – рыже-бело-черного окраса и один просто рыжий. Все пушистые. И у всех в перспективе милые-премилые мордашки. Рыжий был мальчиком, а остальные девочки – все в маму. Точно в маму. Глядя с высоты старой березы на барахтанье пушистых комочков в корзине, устланной детским одеяльцем, я мурлыкал от счастья. И предвкушал новый прорыв в сарай и сладкие часы в углу между старым диваном и шкафчиком для инструментов.

Через месяц котят всех разобрали – люди, которые мне очень нравились и которые нравились не очень, уносили моих детей по одному, на ходу придумывая им имена. Сына назвали Рыжиком.

«Как бедна людская фантазия!» – подумал я в тот момент.

А еще через две недели Лизу увезли на машине, увезли надолго. Только вечером она появилась, спящая в корзине с перевязанным белыми бинтами туловищем. Я понял сразу – люди что-то с ней сделали, что-то плохое. Но не сразу догадался что. Только много дней спустя я понял: повторения тех трех прекрасных дней уже не будет никогда. Даже когда Джека уводили на прогулку – теперь довольно часто, прицепив к дорогому ошейнику дорогой поводок, и Лиза, осторожно оглядевшись, царственной походкой выходила на крыльцо, я не мог ее дозваться и увести за собой. Она просто сидела, поджав белые лапки. Или лежала, подставив уже обросшее ослепительной белой шерстью мягкое брюшко лучам солнца и демонстрировала свои восхитительные розовые подушечки на лапках, подушечки, которые я готов был вылизать куда тщательнее, нежели свои, – каждый розовый чудесный маленький кругляшок… Иногда она позволяла мне потереться головой о ее голову. Иногда сама лизала мне морду. Но отныне эти детские ласки – единственное, что нам осталось доступным.